Рыжая племянница лекаря. Книга 3 (СИ) - Заболотская Мария - Страница 54

Пологие горы у восточной оконечности долины незаметно превратились в холмы, кое-где уже покрывавшиеся первой зеленью. Здесь дышалось отчего-то легче, чем в Песчаном Долу — быть может, я попросту устала от гор, нависающих над моей головой, закрывающих солнце и небо, как будто великан поймал меня и держит в пригоршне, готовясь сжать пальцы в кулак ради забавы. Деревья здесь походили на деревья, а не на уродливых карликов, цепляющихся за камни, а ветер не выхлестывал глаза.

Вновь перед копытами моей лошади заплясали маленькие вихри — духи здесь были куда приветливее, чем их горные собратья, которые не показывались на глаза, но исправно забрасывали наш с Хорвеком костер мелкими камешками и обломками грязного льда.

Я научилась чувствовать настроение невидимых созданий: нет, они не были добры, однако им было любопытно поглазеть на человека, который умеет читать их знаки и не боится откликаться на зов. Люди давно уж разучились соседствовать с духами, но Хорвек, быть может, сам того не желая, научил меня видеть скрытое. Это не походило на чтение мыслей — я не разбирала никаких слов, да и вовсе не слышала речи, хоть сколько-нибудь похожей на человеческую — но знала: духи малых и больших ручьев, трав и деревьев, дорожной пыли и старых камней давно уж не чувствовали в себе столько сил и радости. Мир переменился, прежние времена перестали казаться им блеклым сновидением, почти стершимся воспоминанием — и они с радостным удивлением передавали друг другу вести: лучи солнца, дыхание согревающейся земли и порывы ветра наполнены магией, как раньше! Волшебство вернулось в мир людей, глупых созданий, не умеющих толком им пользоваться!..

Кем была я в их глазах?.. Как мне казалось — их забавляли мои открытость и храбрость. Бывает, что детеныши лесных зверей, еще не ведающие страха, подходят к людям и позволяют себя коснуться. Даже самые черствые сердца иногда смягчаются при виде беззащитных и доверчивых существ, и самая грубая ладонь порой тянется, чтобы погладить мягкую шерстку. Человеческий век и человеческий разум были для высших существ ровно тем же, что для человека — жизнь жалкой полевки, отчего бы им не забавляться с нами так же, как мы забавляемся с прирученными животными?

Однажды, остановившись на ночлег в безлюдной лощине, я вновь вспомнила Хорвека и горько плакала, пока не уснула, завернувшись в плащ перед догорающим костром. Перед самым рассветом я проснулась от того, что кто-то гладит меня по волосам.

— Человек… Человек… — приговаривал нараспев странный голос, и я вспомнила, как трудно давалась речь господину Казиро, хранителю таммельнского замка. «Не поворачивайся!» — сказала я сама себе. Настоящего испуга я не ощущала, но знала, что смотреть на ночного гостя нельзя, равно как и заговаривать с ним.

Неведомое существо продолжало перебирать мои волосы, то напевая, то издавая сочувственные звуки, похожие на щебет птиц. Перед моими приоткрытыми глазами мелькали длинные когтистые пальцы — каждый коготь словно выточен из янтаря! — но я продолжала притворяться, будто крепко сплю. Милость духов следовало принимать учтиво и покорно.

Когда красное рассветное солнце показалось между ветвями деревьев, касания стали все легче и незаметнее, а затем и вовсе превратились в простой ветерок. Ни единого следа не отпечаталось в золе костра, но я знала, что мне не почудилось. Некое создание сжалилось надо мной и всю ночь утешало, как могло — не удивительно ли?.. Мой сон оберегали, меня саму хранили в пути от опасностей и сочувствовали бедам, пусть даже и не понимая, отчего плачет глупое человеческое существо и куда направляется. Остерегаться отныне мне следовало только людей — мир нелюдей изучил Йель, принюхался и ощупал, а затем позволил ей стать своей частью.

Я не была настолько глупа, чтобы не понимать: у этой монеты есть оборотная сторона, и на ней отчеканен знак, делающий меня чужой в человеческом мире. Колдуньи из меня не вышло, и сил не прибавилось, однако люди, отмеченные милостью духов, никогда не смогут жить прежней обычной жизнью. Метка иного народца невидима, но чуют ее даже сущие болваны, пусть даже объяснить свой страх не могут.

Что ж, оставалось утешаться тем, что мир людей и без того относился к рыжей Йель не слишком-то доброжелательно.

Холмистую равнину, согреваемую лучами почти весеннего солнца, называли Подгорным Краем, а само королевство именовалось Кардуэлом. Восточные пределы равнины, оставшиеся за моей спиной, очерчивались зубчатой синеватой полосой, и я часто оглядывалась на нее, не в силах отогнать мысли о Хорвеке. Где-то там, далеко в горах, он подгонял своего коня, торопясь до наступления сумерек найти безопасное место для ночлега, укрыться от непогоды и горной нечисти. Я же могла не спешить: Подгорный Край был местом обжитым — за каждой рощей пряталась деревушка, где можно было попроситься на ночлег и разжиться съестными припасами. Дороги и тропы никогда не бывали безлюдны — взобравшись на холм, я хорошо видела, кого повстречаю на своем пути, и оттого жизнь казалась чуть более простой и ясной. Словно игрушки в руках невидимого кукловода двигались далеко внизу крестьянские повозки, детишки с вязанками хвороста, пешие путешественники в выцветших плащах и всадники — в плащах побогаче. Кто-то направлялся мне навстречу, а кого-то я нагоняла, с трудом пустив свою лошадь вскачь. Все дороги здесь вели к реке, и вскоре я выяснила, что путь мой лежит к городку Эли, где, как мне рассказали, можно уплыть на речном корабле хоть вверх по течению, хоть вниз.

В Подгорном Крае люди знали об окружающем мире куда больше, чем в уединенных горных долинах. Река Ахлоу была известным торговым путем, проходившим по землям сразу нескольких королевств, и прежде чем достигнуть моря, успевала принять в себя сточные воды двух столиц — об этом мне с гордостью рассказали нищие, просившие милостыню у городского храма.

— Лаэгрия, — произнесла я, глядя на них с надеждой. — Вы слыхали о таком королевстве?

— Отчего же не слыхать, — ответил мне старичок, непрерывно чешущий свою бороденку. — Богатые земли к западу от пустошей. Проклятые земли. Не стоит тебе туда ехать.

— Это еще почему? — с настороженностью спросила я, суеверно видевшая в каждом слове дурное предзнаменование.

— А потому, что там творится всякая чертовщина, — нищий рассуждал так важно, точно сами боги поручили ему выносить приговоры чужедальним королевствам. — Виданное ли дело — воевать с демонами в наши-то времена?! Разве не слыхала ты, что на них напали целые полчища чудищ, которые выбрались не иначе как из преисподней? Верный знак того, что в тех краях живут одни нечестивцы и безбожники!

— Так разве в этом вина королевства? — рассуждения старика показались мне весьма обидными для Лаэгрии. — И зачем порочить его жителей эдакими измышлениями? Никто в здравом уме не призывает на свои головы смерть и беду!

— Оно-то так, — для виду согласился нищий, но по лицу его было видно, что мнения своего он не сменит. — Однако в благословенном нашем Кардуэлле такого не случалось, равно как и в Хоке, добром соседе Подгорного Края, что ниже по течению. И я скажу так, что в королевствах, где каждый достойный мещанин жертвует в храмы к каждому празднику не менее полукроны, бесам делать нечего. Спроси любого, благочестивы ли кардуэльцы, и тебе ответят, что в этом деле сравнятся с ними разве что славные хокцы! Оттого-то в этих краях не видали ни духа, ни призрака уж лет сто!

Усомниться в исключительных добродетелях местных жителей вслух я не посмела, но с некоторым злорадством подумала, что вскоре гордиться им будет нечем: каждый заброшенный колодец окажется набит духами под завязку, не говоря уже про подпола, погреба и склепы. Нищий тем временем смотрел на меня все с большим подозрением, а затем осведомился, из каких краев я родом.

— Из Хока, да пребудет с ним милость богов, — ответила я, не моргнув глазом, и направилась к речному порту, путь к которому легко было угадать благодаря парусам, белеющим над крышами домов.