Забвению не подлежит - Яцовскис Евсей Яковлевич - Страница 24

«1 марта.

Южнее деревни Егорьевка 249-й и 167-й стрелковые полки продолжают атаковать позиции врага у высоты 235,0. За ней — сильно укрепленная противником деревня Никитовка. Люди воюют самоотверженно, трудно даже понять, откуда у них берется столько сил.

Исходные позиции роты заняли еще до рассвета и стали ждать сигнала для атаки. Стремительному броску помешал глубокий снег. Прижатые к земле сильнейшим огнем противника, бойцы окопались на достигнутом рубеже, который удерживают четвертый день. Доставка писания, особенно горячей пищи, осложнена, и личный состав получает ее нерегулярно. Стоят лютые морозы».

«3 марта.

Вместе со старшим оперуполномоченным Й. Юргайтисом был на командном пункте 249-го стрелкового полка. 2-й батальон полка продолжает безуспешные попытки овладеть высотой 235,0. Красноармейцы находятся на расстоянии 100–150 метров от вражеских позиций, однако преодолеть этот отрезок и ворваться в немецкие окопы не удается. Опять началась пурга. Нашим ребятам приходится, чтобы не замерзнуть, быть постоянно в движении».

«8 марта.

Идут упорные бои за Никитовку. 167-й стрелковый полк обошел высоту 235,0 справа и наступает со стороны деревни Экономичино. Наши артиллеристы неплохо поработали, причинив позициям врага значительный урон. Но гитлеровцы не отступают».

«9 марта.

Ряды подразделений в стрелковых полках настолько поредели, что приходится их пополнять за счет штабов и тыловых подразделений. В последние дни такие меры предпринимаются уже вторично. По этой причине сократилась численность и нашего взвода охраны — в стрелковые полки направлены Юлюс Андрюшкявичюс, Теофилис Мисюнас, Пятрас Скудрицкас, Владас Яцюнскас — всего 7 красноармейцев.

После безуспешных наступательных боев дивизия перешла к обороне».

«16 марта.

После нескольких дней передышки части дивизии вчера вновь начали активные боевые действия. Объект наших яростных атак — та же деревня Никитовка. Артиллерия открыла мощный огонь, разрушая укрепления противника. В Никитовке, казалось, подавлены все огневые точки врага. Бойцы 156-го и 167-го стрелковых полков дружно поднялись в атаку, но быстро приблизиться к деревне опять помешал глубокий снег, а ожившие после артобстрела огневые средства врага открыли яростный огонь. Подразделения атакующих несли большие потери, и когда осталось сделать решающий бросок и овладеть деревней — сил для этого уже не было»…

В те дни в моем блокноте появилась такая коротенькая запись:

«Наконец выяснились обстоятельства, при которых был ранен подросток-перебежчик…»

К сожалению, теперь не могу припомнить ни фамилии, ни имени этого паренька.

В начале марта, как я уже писал, стояли по-зимнему лютые морозы. Дивизия все топталась на месте. В этой обстановке было крайне необходимо разведать ближний тыл противника, установить его силы, расположение огневых средств, определить слабые места в обороне. Выполнить эту важную опасную задачу должна была группа разведчиков во главе с командиром взвода отдельной разведроты дивизии лейтенантом Альгирдасом Гедрайтисом. Это был опытный разведчик, отличившийся еще в боях под Москвой в конце 1941 года, где он воевал в составе латышской дивизии. С того времени на его груди сверкала серебром медаль «За отвагу». Очень немногие из наших воинов были удостоены в то время правительственных наград. Вместе с Гедрайтисом во вражеский тыл пошли еще два бойца. Группа должна была вернуться через три дня.

На следующее утро после ухода группы в расположении гитлеровцев начался какой-то переполох — беспорядочная пальба, крики. Сначала никто у нас не мог разобраться, что же там произошло. Но вскоре увидели парнишку, бегущего со стороны немецких окопов. Он прыгал через сугробы, падал, поднимался и опять бежал, а фашисты стреляли из автоматов, пулеметов, винтовок. Наши бойцы тоже открыли огонь, ударили минометы, стремясь прикрыть бегущего мальчонку. Когда он свалился в наши окопы, увидели, что он ранен — пуля прошила голень. Кость оказалась неповрежденной. Врачи еще не кончили обрабатывать рану, а перебежчик уже начал просить, чтобы его отвели к «самому главному» — у него есть очень важное донесение. Беседовать с парнишкой поручили Чебялису и мне. Ему было лет четырнадцать-пятнадцать. Он сообщил, что из немецкого расположения его послал к нам советский лейтенант, который вместе с двумя красноармейцами скрывается в погребе в одной из деревенских изб. Один из красноармейцев ранен, и они три дня будут ожидать прибытия из их части врача и подкрепления. Для доказательства достоверности переданного через перебежчика донесения лейтенант дал ему свой ремень, который товарищи Гедрайтиса по роте сразу же опознали. И все же у нас возникли серьезные подозрения — не подвох ли это со стороны гитлеровцев, не готовят ли они нам западню? Прежде всего, наши бойцы на передовой утверждали, что фашисты могли запросто уложить бежавшего по голому полю мальца и, несмотря на поднятый ими большой шум, они, возможно, стреляли мимо. Кроме того, группа Гедрайтиса имела конкретное задание и никакого подкрепления посылать не предусматривалось. Сомнения вызвали и кое-какие другие обстоятельства, связанные с появлением перебежчика в расположении наших войск.

Прошел еще день. Разведчики должны были уже вернуться, но все не появлялись. Опять беседовали с перебежчиком, но он продолжал твердить свое:

— Лейтенант обещал ждать три дня…

— Что ж, можем и мы подождать, — ответил ему Чебялис, и мы сделали вид, что нам это совершенно безразлично. Вот тут мы заметили, что парень явно забеспокоился.

То ли совесть заговорила, то ли понял, что его в конце концов все равно разоблачат, но на следующий день он признался, что его к нам подослали гитлеровцы. После гибели в тылу врага группы Гедрайтиса фашисты решили устроить еще и ловушку для наших разведчиков и, чтобы версия выглядела более правдоподобной, прострелили перебежчику ногу.

— Немцы угрожали, если не соглашусь — расстреляют родителей, братишку, — оправдывался парень, рыдая.

Весьма вероятно, что именно так оно и было, — фашисты способны на все!

Что ж, мы еще раз убедились, какой перед нами коварный, жестокий враг, готовый на любую подлость.

Тяжелые, кровопролитные бои на нашем участке фронта до второй половины марта продолжались. Затем дивизия получила задачу перейти к обороне. Еще 13 марта 48-я армия вошла в состав Центрального фронта.

В те дни в дивизионной газете был помещен некролог, посвященный памяти погибших в отгремевших боях четырех молодых писателей:

«Павшим товарищам.

Пробитые вражескими пулями, в священной борьбе против фашизма перестали биться горячие, мужественные сердца наших молодых писателей Й. Битайтиса, Б. Кирстукаса, Ш. Йохелиса и М. Глухаса, сражавшихся с оружием в руках среди буранов и вьюг на заснеженной земле Родины.

Погибшие товарищи больше жизни любили свободу своей страны, они отдали свою молодую жизнь во имя свободы и мирной жизни Советской Литвы, во имя будущего расцвета ее культуры.

Молодые товарищи погибли, так и не успев полностью раскрыть свои таланты. Их творческая деятельность была преждевременно прервана врагом. Но в памяти литовского народа навсегда сохранятся их имена. Возмездие врагу и борьба до полной победы — таково написанное кровью завещание павших!»

Некролог подписали известные литовские писатели, поэты, деятели культуры П. Цвирка, Л. Гира, Э. Межелайтис, С. Нерис, Й. Шимкус, А. Вянцловас и другие.

Война вырвала из наших рядов многих преданных, отважных борцов за дело коммунизма. О некоторых из них я и хочу рассказать.

В первых боях за деревню Хорошевское погиб Йонас Григайтис — революционер из литовского города Расейняй. В прошлом фашисты его жестоко преследовали, без суда и следствия бросили в концентрационный лагерь, затем осудили к 10-ти годам каторжной тюрьмы по сфальсифицированному провокационному делу и заточили в подземелья Каунасского IX форта. Григайтис был первым политзаключенным в этом страшном застенке, который заслужил печальную известность как «фабрика туберкулеза».