Плохие девочки не плачут. Книга 3 (СИ) - Ангелос Валерия - Страница 142

Хочется падения и очищения.

Острого, дробящего на части, ничем не искажённого катарсиса. Неразбавленного абсента. Без сахара. Дерзкого и крепкого, галлюциногенного, сводящего скулы судорогой.

Хочется как в первый раз.

Губительно и бесповоротно.

Ещё и ещё.

Резко и жёстко.

До упора.

Не тлеть, а сгорать дотла.

— Алекс, — умоляю чуть слышно. — Прошу.

Распни мою душу.

Лиши невинности, избавь от иллюзий, заставь прозреть.

Вырви моё сердце свинцовыми щипцами.

Растерзай, изнасилуй, вы*би до беспамятства.

До полного подчинения, до забытья и отключения. До хрипоты и до дрожи, до жара и холода. Не на коже. Везде. В каждой клеточке грешного тела, в каждом атоме проклятого пространства. С изнаночной стороны и снаружи. Просто повсюду.

— Сделай это, — едва дышу. — Пожалуйста.

Пальцы ритмично движутся внутри, не останавливаются, не прекращают забаву ни на миг. Болезненные ощущения исчезают. Остаётся только пульсирующее желание. Сладкий яд, разъедающий волю. Алчная жажда, пробирающая до лихорадочного озноба.

Да… о, да!..

Я на грани.

Смело взираю в зияющую черноту бездны, готовлюсь совершить последний шаг.

Вверх или вниз?

Не важно.

Главное — с ним.

Остальное — чушь и суета.

Да?.. о, да!..

Я идеальная игрушка.

Глина в руках талантливого мастера.

Его рифмы, его краски. Его свет, его жизнь. Вся его. Без остатка, без компромисса. Без страха и упрёка.

Он творит мною свои шедевры, выстраивает меня в хлёсткие фразы, что разом врезаются в память, оставляют неизгладимый след. Он впитывает меня, он мною живёт.

Вот так.

Порою грубо и неистово, порою со щемящей нежностью. Охраняет и карает. Почитает и презирает. Боготворит.

— Поздно, — фон Вейганд отстраняется. — Слишком поздно.

Освобождает онемевшие запястья от галстука, поворачивает меня, ставит на колени, вынуждает принять нужную позу, шире раздвинуть бёдра и прогнуться.

— Ты понимаешь? — спрашивает тихо.

Ничего не понимаю.

Не желаю понимать, протестую и отказываюсь.

Мысли заняты иными, не самыми разумными рассуждениями.

Уже не жутко. Любопытно. Неужели действительно понравится? Неужели такое, вообще, может понравиться? Как? Почему?

— Meine Kleine, (Моя маленькая,) — усмехается. — Моя девочка.

Покрывает спину скользящими поцелуями.

— Моё проклятье, — чмокает в макушку, шумно выдыхает: — Mein Engel. (Мой ангел.)

Притягивает ближе, прижимается крепче и проникает в запретное. Овладевает медленно, заполняет неспешно. Без резких движений, но так, будто выжигает печать. Оставляет несмываемую метку. Вырезает особый знак.

Трепещу.

Сердце даёт перебой, по венам течёт жидкий лёд.

Не спастись. Не сбежать и не скрыться. Играем всерьёз. Без повторных дублей, без страховки. В режиме реального времени анатомируем страсть.

Сценарий расписан в мельчайших подробностях. Выбор не имеет значения, всякое решение приводит к вожделенной цели.

Possession.

Первый толчок это обладание. Вечный голод, который вынуждает судорожно вдохнуть, вкусить испорченный плод и окончательно потерять контроль.

Obsession.

Второй толчок это одержимость. Незаживающая рана. Открытая, рваная, кровоточащая. Не позволяющая обрести желанный покой ни днём, ни ночью.

Crash.

Крах. Взрыв. Разрушение. Тотальное подчинение. Подчинение за гранью. Предельное и фатальное.

Сбиваюсь со счёта, теряюсь в стремительно нарастающем ритме. В животном бешенстве. В диком и яростном танце обезумевших изголодавшихся зверей.

— У тебя есть только одна реальность, — рычание хищника опаляет шею, заставляет мелко задрожать.

Знаю.

Буду сосудом для твоей спермы, буду твоей Вселенной.

Режь.

Вспарывай и наполняй. Выбивай воздух из лёгких. Прожигай насквозь, порабощай и обращай в пепел.

Срывай кожу, обнажай податливую плоть. Вгрызайся клыками, терзай когтями.

Ну, же.

Не щади.

— Запомни раз и навсегда, — произносит хрипло.

Вбивается глубже. Удар за ударом.

Пожалуйста, да.

Бей сильнее.

Поражай насмерть, разрывай на части.

Без жалости.

Прошу, умоляю.

Вонзается внутрь. В оголённую суть.

— Я, — бросает хлёстко, спускает курок у виска: — Я твоя реальность.

Падаю и кричу.

…Режь…

Змеиным шёпотом.

…Бей…

Прямо под рёбра.

…Владей…

Раскалывая на осколки.

Вижу в темноте. Вижу темноту. Широко закрытыми глазами. Широко распахнутыми устами.

Слёзы льются градом. Солёные ручьи обжигают заледеневшие щёки. Надсадные стоны рвутся из объятой пламенем груди. Захлёбываюсь воплями, сотрясаюсь от рыданий и понимаю, что мне ещё никогда в жизни не было так хорошо.

Никакой боли, никакого страха.

Только…

Только что?

Не банальное счастье и не заурядное наслаждение. Не примитивный оргазм.

Другое, абсолютно иное.

Мрачное и мощное. Пронизанное пороком, пропитанное похотью. Высеченное багровым почерком кнута на всё ещё подрагивающей плоти.

Горько-сладкое.

The Fall.

Грехопадение.

Глава 15.1

Cien años de soledad. (Сто лет одиночества.)

Если не дольше.

Не больнее. Не жёстче.

Неумолимо. Неотвратимо.

Неизбежно. Невозможно.

Полная, полнейшая безнадёжность.

Громко хлопаешь дверью. Закрываешь дверь, закрываешь глаза.

Всё идёт по плану, да?

Сжимаешь челюсти до скрипа, до ломоты в зубах. Отчаянно сражаешься с первородным ужасом, упёрто стараешься преодолеть безотчётный страх, взять под контроль бурю эмоций внутри.

А вокруг кромешная темнота.

Сглатываешь тошнотворную горечь, усилием воли замедляешь пульс. Воскрешаешь нужный образ в зыбком омуте памяти.

Гнетущая паутина морока опутывает реальность.

— Не она, — срываешься на глухой шёпот, твердишь словно заклинание: — Не она, не она, не она.

«Это» — не настоящее.

Растрёпанные волосы. Будто шёрстка встала дыбом у загнанного в капкан зверька. Немой вопрос. Будто вызов навеки застыл в каре-зелёных глазах.

Подделка.

Такая маленькая, удивительно хрупкая. Игрушечная. Фарфоровая кукла, которую столь легко изломать на части. Разрушить. Испортить, изувечить. Уничтожить навсегда.

Дешёвая копия.

Ну же. Сделай это. Ударом ножа. Насквозь. Прямо туда. Без жалости, без промедления, отточенным движением.

Очередная имитация.

Плевать. Какая разница?

Чушь. Бред. Блеф.

Главное — не она.

Лишь немного похожа.

— Но не она, — липкий пот ручьём струится по напрягшейся спине, убеждаешь себя на автомате, точно заведённый повторяешь: — Не она, не она.

Просто отражение.

Болезненная судорога скручивает желудок в морской узел.

Той.

Перебой.

Другой.

Недолгая пауза и вновь по кругу. Удары сердца попадают строго в такт, отмеряют драгоценные мгновения, приближая к бесконечности.

Кара небес.

Она.

Адская кара.

Она.

Благословение? Вряд ли. Скорее проклятие.

Она.

Та самая.

Взъерошенные пряди светлых волос обрамляют точёный профиль ангела.

Настоящая.

Невинный взмах ресниц вынуждает пасть ниц.

Такая, что больно смотреть.

Ох, эти чёртовы, эти дьявольские глаза. Вязкая трясина, подсвеченная изнутри солнцем. Грязь, в которой давно и безнадёжно погряз. Эти колдовские глаза. Они не отпускают ни на миг. Не отпускают никогда.

A Dame to kill for. (Женщина, ради которой стоит убивать.)

Не одного. Не двух.

Гораздо больше.

Сотни. Тысячи. Миллионы.

A reason to kill for. (Причина для убийства.)

Нервно смеёшься.

Как будто для убийства нужна причина. Как будто окружающий тебя мир не зиждется на основных инстинктах. Как будто насилие — не выход.

Пожимаешь плечами, разводишь руками.

Даже скучно. Ничего нового.

Скептически хмыкаешь.