Плохие девочки не плачут. Книга 3 (СИ) - Ангелос Валерия - Страница 118

Одиночество не прячется в квартире, не томится в четырех стенах и не скребется о запертую дверь. Наоборот — настигает в толпе, на щедро освещенной софитами сцене, прямо посреди гудящей массовки.

Одиночество — это когда сотни прохожих готовы дать ценный совет, десятки способны реально поддержать, а остальные создают эффектный фон, но жгучую потребность испытываешь лишь в одном-единственном человеке.

В спасении? В погибели?

В зависимости.

Наивно искать лекарство в отделе, где продают яд.

Наивно полагать, будто новая доза поможет притупить токсичное вожделение внутри.

Наивно надеяться на абсолютно чужого и постороннего человека. Верить, что он никогда не предаст, не растопчет остатки гордости, не заставит плакать и проклинать коварную судьбу, не повергнет в непрерывную тягучую агонию.

А я ищу. Я надеюсь. Я верю.

И жду.

Ночи напролет не сплю. Вообще. Не хочу жить. Совсем. Без него не хочу. Без него не могу. Без него попросту не получается.

Господи.

Подхожу к зеркалу, не узнаю собственное отражение. Вздрагиваю и жмурюсь, отчаянно стараюсь не разрыдаться.

Откуда столько голода в глазах?..

Воспоминания о хлестком «да» вновь и вновь раскалывают мир на тысячи уродливых осколков. Дробят реальность на хаотичные фрагменты, пробуждают сокрушительный вихрь эмоций и замыкаются гнетущей тишиной.

Тишиной, которую больше не с кем слушать.

— Я слишком умна для тебя, фон Вейганд, — шепчу, едва разлепив онемевшие губы. — Задаю вопросы, глубоко копаю, постоянно вторгаюсь на частную территорию. Иначе не умею, не признаю полумер. Подписываюсь только на полный пакет развлечений, не потерплю никаких исключений.

Всегда приходится выбирать.

Либо доводишь себя до исступления, либо завязываешь с экспериментами. Либо игра стоит свеч, либо пора нажать на паузу. Либо двигайся дальше, либо замри.

Но вдруг уже поздно делать ставку?

Приоритеты обозначены, рот искажает кривая ухмылка, а во взоре пылает безудержное желание скорее припасть губами к источнику пьянящего наслаждения и с первобытной алчностью вкусить запретный плод. Сдаться на милость пагубной зависимости, изгнать одиночество любой ценой. Стальным лезвием пройтись по венам, выпуская на волю не то кровь, не то дикого зверя.

— Давай, — подстегивает отражение, расплываясь в пелене непрошенных слез. — Прогнись в очередной раз. Позвони, напиши, скажи, что ошиблась. Что готова стерпеть и смириться, навечно остаться трахательной игрушкой господина фон Вейганда.

Нет.

Н-никогда.

Осторожно касаюсь груди, хочу запечатлеть трепещущий контур. Пальцы лихорадочно дрожат, резко срываются ниже, точно каплями дождя, скользят и плавно обводят вдоль линии бедер.

У меня нет.

Н-ничего.

Лицо сменяет бесчисленные маски для него. Тело хранит память о его прикосновениях. Кожа пылает ради него. В глазах горит его отражение.

Мне самой ничего не принадлежит.

Кроме безумного одиночества. Кроме вязкой зависимости. Кроме бредовой стойкости.

Что пульсирует под ребрами, обдавая жаром с головы до ног? Что слышится сквозь эхо сбившегося дыхания? Что срывается с пересохших губ, будто последняя молитва?

Ему. Его. Абсолютно все для него.

Сбрасываю одежду слой за слоем, сдаюсь и обнажаюсь, полностью капитулирую. Не торопясь ступаю в роскошную ванну, наполненную искристой пеной и лепестками роз. Горячая вода обжигает, расслабляет мышцы, отнимает напряжение, слегка притупляя боль.

На одной чаше весов пузырек с лекарством, ударная доза опасного препарата. На другой — бритва. А посередине замираю лично я, не решаясь пошевелиться.

Одного глотка будет достаточно, хватит единственного движения. Сердце перестанет биться, персональный ад прекратится. Настанет черед вечного покоя.

Разве не заслужила отдых? Разве нельзя остановиться?

Нужно всего лишь найти оптимальный способ. Развеять этот жуткий кошмар, изгнать наркотический морок.

Поспеши. Не оттягивай неизбежное.

Какой резон ломать комедию? Разыгрывать дурацкий фарс дальше?

Нервно сглатываю, закрываю глаза и опускаюсь ниже. Широко распахнув руки, открываю объятья. Призываю мрачную вечность, ныряю в зияющую пропасть. Ухожу глубоко под лед, испытываю организм на прочность.

Интересно, когда закончится кислород. Когда захочется воздуха.

Пальцы судорожно сжимают бортики ванной, ногти царапают прохладную поверхность.

Сначала считаю до трех, потом до десяти.

Был бы пистолет, была бы Русская рулетка. Хотя нет. Слишком мало смелости. Не сумею пустить пулю в висок. Не способна изрезать запястья, не отважусь проглотить таблетки. Кишка тонка.

Тук. Тук. Тук.

Прямо по венам, по застывшим жилам, уничтожая ледяные оковы, не страшась разбиться об острые скалы.

Боже мой.

Ну, пожалуйста.

Ну, быстрее.

Очень прошу.

Умоляю.

Почему не затихает?..

Тук. Тук. Тук.

До чего упертый и гадкий звук. Невозможно, невыносимо терпеть.

Забери скорее.

Не медли, не пытай.

Отнимай мой дар, мое проклятье, мою необходимость.

Ненавижу этот стук, ненавижу собственное сердце. Ненавижу эту ядовитую слабость, неизбежно проникающую в плоть и кровь. Ненавижу это сладкое безумие, принуждающее свернуться в комочек, зажать рот ладонью, тщетно пробуя заглушить утробный вой.

Потому что больно и жутко.

Потому что не могу, отказываюсь возвращаться.

Содрогаться, задыхаться, погибать.

Снова и снова.

Безотрывно, беспрерывно, безостановочно.

Тук. Тук. Тук.

Always on my mind. (Всегда в моих мыслях.)

Always inside. (Всегда внутри.)

Без тебя меня не существует.

Ты и есть мое сердце.

Сердце?..

Тук. Тук. Тук.

Плечи обдаёт морозным холодом, обжигает грубо и резко, будто зажимает в тисках ледяных прикосновений.

Странная, неведомая сила словно подбрасывает вверх, разрывает паутину безумия, мигом выталкивает на поверхность. Бьёт по вискам зловещим шепотом крови.

Господи, что это?

Буду проклят.

На Земле и в Аду.

Если отпущу её одну.

Господи, кто это?

Пульсирует внутри, неизменно отражается в каждом ударе.

Пробирает до дрожи, доводит до изнеможения, сокрушает всё на своём пути.

Существует вопреки законам логики, вопреки здравому смыслу. Не уводит за грань, а ломает грани.

Тук. Тук. Тук.

Срываюсь и выныриваю. Жадно глотаю воздух вперемешку с водой, захожусь в приступе безудержного кашля. Истерически смеюсь сквозь слезы, закрываю лицо руками.

С ужасом понимаю — в действительности у меня ничего нет. Никаких «кроме». Совсем ничего не осталось, банально сдохнуть не имею права.

Фон Вейганд незримо рядом, постоянно наблюдает сквозь сотни километров между нами. Присутствует даже там, где нет камер, умудряется контролировать на расстоянии.

Чёртов ублюдок, которого люблю и ненавижу. Одинаково сильно, в равной степени пугающе, неизбежно и необратимо.

Чувствую, как он приближается вплотную ко мне, медленно проводит тыльной стороной ладони по щеке. Чуть отстраняется, наматывает влажные пряди волос на кулак. Властным движением притягивает ближе, рычит:

— Meine, (Моя,) — вынуждает трепетать от привычной смеси страха и возбуждения.

Спорим, именно сие слово высечено на каждой косточке бренного тела. Пожалуй, если сделать вскрытие, можно обнаружить вещественные доказательства.

— Алекс, — бормочу сбивчиво: — Если бы только знал, как тебя не хватает.

Мой Бог. Мой Дьявол.

Моя религия.

Это всё ты. Всё о тебе.

— Поздравить не хочешь? — оглядываюсь вокруг.

Фантом исчезает, остаются лишь скучные декорации. Туалетные принадлежности, стиральная машинка, унитаз, ванная, убогая пенка с ароматом клубники, мыльные лепестки роз.

— Круто, — горько усмехаюсь. — Меняю любое из выше перечисленного или вместе взятые агрегаты на романтичного шефа-монтажника.

Ладно, расслабьтесь.