Великий канцлер - Михайловский Александр - Страница 8

Познакомился Дмитрий Иванович и с госпожой Лисовой, в Санкт-Петербургских и вообще российских деловых кругах уже заработавшей себе прозвище Рыжая Акула. Хотя она давно уже не рыжая, а пепельно-русая, прозвище прилипло так, что не отдерешь. От смертельной деловой хватки этой моложавой и вроде бы миловидной дамочки горючими слезами плачут матерые купцы-старообрядцы; а уж казалось, больших выжиг в природе и не бывает. И вроде бы она – коллега господина Тимохина, в одном с ним научном звании и при одной специализации, а разница как между небом и землей. Господин Тимохин – непрактичный, как все ученые, рассеянный и ошарашенный свалившимися на него переменами. «Я теперь, Дмитрий Иванович, – говорил он мне, – только чистый теоретик, могу лишь витийствовать в эмпиреях, не имея ни малейшей возможности доказать свою правоту экспериментальным путем-с…». И прямо противоположный взгляд госпожи Лисовой: что если сейчас взяться за развитие науки, в том числе и с материальной стороны, то уже нынешние студенты, став маститыми мэтрами, смогут и повторить, и воспроизвести, и пойти дальше. Только вот другой вопрос: стоит ли играть с такими силами, которые рвут границы между мирами с легкостью, будто кисейные занавески…

Но одно дело ученые, доктора и кандидаты (даже такие специфические, как госпожа Лисовая), и совсем другое – люди, которые вращаются вокруг императоров и императриц. Не то чтобы Дмитрий Иванович робел перед сильными мира сего… но за руководством пришельцев из будущего закрепилась репутация жестоких ретроградов-консерваторов, напрочь не воспринимающих никаких либеральных идей. После рассказов своих коллег из будущего профессор Менделеев воспринимал Одинцова как некую инкарнацию Держиморды, смесь Малюты Скуратова и князя-кесаря Ромодановского, с небольшой примесью немного прогрессивного князя Потемкина-Таврического. В силу возраста и некоторой интеллигентской политической наивности профессор почитал либерализм единственным прогрессивным учением, а его противников, как небезызвестного господина Победоносцева – чуть ли не исчадиями ада. Где же ему знать, что консерватор консерватору рознь: один консервирует все подряд – и хорошее и плохое, а другой охраняет от разрушения только скрепы и основы общества…

Собственно, визит в Зимний дворец оказался не столь страшен. Едва профессор предъявил часовому на входе пропуск-приглашение, как появился дежурный лакей, который со всей возможной вежливостью сопроводил Дмитрия Ивановича в Малахитовую гостиную. На тот момент там находились только жених императрицы полковник морской пехоты Новиков и ее брат Великий князь Михаил Александрович. И как раз сейчас эти два достойных друг друга героя сражения под Тюренченом оживленно обсуждали животрепещущий вопрос о том, как вернуть императорской гвардии звание самого боеспособного соединения русской армии. Впрочем, как только в гостиную вошел Менделеев, гвардия была забыта и все внимание присутствующих обратилось на светило русской науки. У Менделеева даже возникло ощущение, что его, по всем правилам военной науки, окружают, отрезая от возможности организованного отступления.

Впрочем, поскольку времени было без одной минуты пять, практически сразу в гостиной появилась императрица Ольга в сопровождении канцлера Империи господина Одинцова и своей первой статс-дамы, которую она называла Дарьей Михайловной. Все трое были одеты в черное, и их вид создавал у Менделеева впечатление некоей форменной одежды. Следом вошли двое слуг в красных русских рубахах с вышивкой и в скрипящих сапогах – они внесли огромный пышущий жаром самовар, который тут же водрузили на самую середину стола, уже накрытого для чаепития на шесть персон. Справившись с этим нелегким делом, лакеи степенно поклонились своей повелительнице и вышли вон, а вместо них в Малахитовую гостиную впорхнули три раскосые девушки и принялись с поклонами и улыбками рассаживать гостей и наливать им чай. Нетрудно было догадаться, что эту прислугу императрица привезла с собою с японской войны. Девушки были одеты ярко и необычно. Впрочем, если присмотреться, то ничего особо экзотического в корейском ханбоке не было. Сарафан и сарафан. Разница только в том, что русские девушки надевают кофточку под сарафан, а кореянки носят ее сверху. Самое главное, что руки у служанок ловкие и нежные, а чай – крепкий и ароматный. В конце концов, в ритуале русского чаепития главное – это общение, остальное же просто антураж.

С первой же минуты Менделеев понял, что главный человек, ради которого затеяно все мероприятие – это он. Императрица не стала тратить время на вступления и реверансы и, слегка отхлебнув чаю, сразу взяла быка за рога.

– Дмитрий Иванович, – сказала она, – человек вы разносторонних интересов и, помимо химии, разбираетесь во многих других вещах. Сейчас наше величество острее всего интересует экономическое развитие вверенной нам Богом державы, потому что, как нам кажется, в этом вопросе не все ладно…

– Да, Ваше Императорское Величество, – согласился Менделеев, – экономическими вопросами мне тоже доводилось заниматься… Я, знаете ли, сторонник развития в русском народе общинного и артельного духа, чтобы в каждом селе или деревне была своя фабрика, организованная на артельных началах, и чтобы летом мужики работали на полях, а зимой на своих фабриках. Богатство и капитал равно труду, опыту, бережливости, равно началу нравственному, а не чисто экономическому. Состояние без труда может быть нравственно, если только получено по наследству. Истинным капиталом является только та часть богатства, что обращена на производство, но не на спекуляцию и перепродажу. Богатство же, обращенное на ростовщичество и спекуляцию, является паразитирующим на производстве, и избежать его влияния можно путем развития в русском народе общинных начал, а также повсеместного распространения артелей и кооперативов.

– Павел Павлович, – спросила обеспокоенная императрица, оборачиваясь к канцлеру, – вы можете что-нибудь сказать по этому поводу? а то я ничего не поняла…

– Китайская модель, ваше Императорское Величество, – ответил Одинцов. – В конце двадцатого века в условиях, схожих с нынешними российскими реалиями, такая система способствовала скорейшей индустриализации до того бедной и крайне отсталой аграрной страны. Чего-чего, а артельного начала и кооперативного духа у китайского крестьянина в разы больше, чем у русского мужика. Правда, у этого пути развития есть несколько побочных эффектов. Во-первых – качество товаров, выпускаемых на таких деревенских мини-фабриках, обычно крайне низкое, так что реноме марки «Сделано в Китае» было надолго испорчено. Единственным положительным свойством китайских товаров считалась их крайняя дешевизна. Изделия для небогатых и непритязательных потребителей – в случае поломки их было проще выкинуть, чем ремонтировать. Во-вторых – такой дешевый и массовый товар должен иметь сбыт. При ограниченной емкости внутреннего рынка необходимо экспортировать готовые изделия за пределы богоспасаемого отечества. А раз единственным преимуществом таких товаров с невысоким качеством является их низкая цена, то стоит сделать вывод, что любой таможенный тариф – хоть экспортный в России, хоть импортный в стране назначения – убьет идею экспорта таких товаров напрочь. Качество их будет хуже местных, а цена из-за высоких тарифов – выше. Следовательно, экспортировать такое возможно в те страны, с которыми у России имеется таможенное соглашение о том, что данная группа товаров не облагается пошлинами. В ответ с нашей стороны не будут облагаться пошлинами какие-то товары их производства. В-третьих – не все отрасли подходят для такого типа хозяйствования. Так, например, в металлургии или тяжелом машиностроении мелкие артельные фабрики не произведут ничего, кроме порчи материала. Был в нашем прошлом эксперимент в том же Китае, когда их коммунистический вождь-император Мао-Цзедун бросил клич, что Китай по выплавке стали и чугуна должен догнать и перегнать Великобританию…

– И что, – с интересом спросил Великий князь Михаил, – перегнали?