Призраки Сумеречного базара. Книга вторая - Клэр Кассандра - Страница 2

Стивен говорил, что Роберт вроде бы поссорился со своим парабатаем и теперь пребывал в предсказуемо раздраженном настроении.

– Это Роберт во всей красе, – как-то прокомментировал он. – Отличный боец, но позер. Беспокоиться не о чем.

Но Селин всегда беспокоилась.

Они поднялись на последний холм улицы Муфтар. Днем это была одна из самых многолюдных торговых улочек Парижа: фермерские продукты, разноцветные шарфы, продавцы фалафеля, киоски с мороженым джелато и толпы невыносимых туристов. Ночью тут все было закрыто и тихо. Париж – торговый город, но все его рынки и базары ночью отправлялись на покой. Все, за исключением одного.

Селин повела их за угол, и дальше, по еще одной узкой и извилистой улице.

– Мы почти пришли.

Она старалась, чтобы в ее голосе не было слышно радостного предвкушения: Роберт и Стивен доходчиво объяснили ей, что Круг не одобряет Сумеречные базары. Жители Нижнего мира разгуливают там вперемешку с простецами, незаконные товары переходят из рук в руки, тайны свободно покупаются и продаются? Ну уж нет. Валентин объявил все это недостойными последствиями слабости и коррумпированности Конклава. Когда Круг придет к власти, заверил ее Стивен, все Сумеречные базары будут навсегда закрыты.

Селин всего несколько месяцев провела в Круге, но уже успела выучить простой урок: если Валентин что-то ненавидит, ее долг чувствовать то же самое.

И она очень старалась.

Сумеречный базар не обязательно должен находиться в месте, богатом темной энергией и настоянном на крови жестокого прошлого. Но вообще-то это очень помогает.

Париж всегда предоставлял для этого массу возможностей. Это город призраков, в большинстве своем недобрых. То одна революция, то другая, залитые кровью баррикады, головы, катящиеся из-под ножа гильотины, Сентябрьская резня 1792 года, Кровавая неделя в 1871-м, сожжение Тюильри, Террор… Ребенком Селин не одну бессонную ночь бродила по городу, вызывая из прошлого призрачные картины его грандиозных жестокостей. Ей нравилось воображать крики, доносящиеся сквозь столетия. Так она чувствовала себя менее одинокой.

Не самое обычное детское увлечение, она и сама это понимала.

Но детство у нее тоже было не самое обычное. Она выяснила это, только когда прибыла в Академию, где впервые увидела Сумеречных охотников своего возраста. В тот день весь первый курс только и щебетал об идиллической жизни в Идрисе, Лондоне, Нью-Йорке и Токио, о бешеных скачках по Броселиандской равнине, о тренировках под любящим взором родителей и институтских наставников. Короче, идиллия царила везде, где ее, Селин, не было. Через некоторое время она перестала слушать и ускользнула незамеченной – горькая зависть не позволила ей остаться. Равно как и перспектива рассказывать о себе.

Она выросла в провансальском замке своих родителей, окруженном яблоневыми садами, виноградниками и лавандовыми полями. La belle époque[4], одним словом!

Селин знала, что родители любили ее – они много раз ей об этом говорили.

– Мы поступаем так, потому что любим тебя! – говорила мама, запирая ее в подвале.

– Мы поступаем так, потому что любим тебя! – говорил папа перед тем, как отхлестать ее кнутом.

– Мы поступаем так, потому что любим тебя! – говорили они, спуская на нее демона-дракона.

Это они говорили и тогда, когда бросили ее, восьмилетнюю и безоружную, в лесу, полном вервольфов.

Так родители учили ее тому, что у слабости, неуклюжести и страха всегда есть последствия. Кровавые последствия.

В первый раз она сбежала в Париж, когда ей было восемь лет. Слишком юная, чтобы верить, будто она сможет исчезнуть навсегда. Она отыскала дорогу к Arènes de Lutèce[5], остаткам римского амфитеатра первого века новой эры – самым, наверное, старым в городе руинам, омытым кровью. Две тысячи лет назад гладиаторы бились здесь не на жизнь, а на смерть на потеху веселой, жаждущей крови толпы – пока и толпу, и арену не смели не менее жадные до крови орды варваров. Потом здесь было кладбище, а сейчас – еще одна ловушка для туристов, куча камней, на которую скучающие школьники и смотреть не хотят. Но это днем.

А под луной это место так и кишело обитателями Нижнего мира. Вакханалия волшебных вин и фруктов; заколдованные горгульи; вальсирующие вервольфы; вампиры в беретах, рисующие портреты кровью; ифрит-аккордеонист, способный заставить тебя умереть, истекая сладкими слезами. Это был Парижский Сумеречный базар, и Селин сразу почувствовала себя здесь дома.

В первый раз она провела тут две ночи: обходила все лавки подряд, познакомилась со стеснительным щенком-вервольфом, утолила голод крепом с «Нутеллой», который, не задавая вопросов, купил ей какой-то Безмолвный Брат. Она спала под прилавком с вампирской бижутерией, скрытая складками скатерти; тусовалась на волшебной ярмарке с какими-то рогатыми детишками. Она, наконец, узнала, что это такое – быть счастливой. А на третью ночь Сумеречные охотники из Парижского Института выследили ее и вернули домой.

Так она узнала, каковы бывают последствия побега – и не в последний раз.

Мы любим тебя слишком сильно, чтобы потерять.

Той ночью Селин лежала, свернувшись в углу подвала и думала: так вот, значит, каково это, когда тебя любят слишком сильно.

Дело у них было простое и понятное. Отыскать на Парижском Сумеречном базаре лавку чародейки по имени Доминик дю Фруа. Собрать доказательства того, что она ведет какие-то незаконные дела с двумя Охотниками-отступниками.

– Есть основания предполагать, что они продают ей кровь и части тела кого-то из Нижнего мира в обмен на незаконные услуги, – сказал Валентин, отправляя их на поиски.

Ему были нужны улики. Селин, Стивен и Роберт должны были их добыть.

– Только тихо, – предупредил их Валентин. – Нельзя, чтобы она предупредила сообщников.

В его устах слово «сообщники» прозвучало просто омерзительно. То, что в дело замешан кто-то из Нижнего мира, и так плохо, но если Сумеречные охотники ведут с кем-то из них темный бизнес… Это уже ни в какие ворота не лезет.

Первый этап оказался простым. Найти Доминик дю Фруа было несложно, ее имя светилось в небе неоновыми огнями. Ярко сияющие трехфутовые буквы над ее палаткой гласили: «ДОМИНИК ДЮ ФРУА – СКИДКИ ВСЕГДА!» Неоновая стрелка указывала вниз.

– Чародейка, – кисло процедил Роберт. – Все в продажу.

– На продажу, – поправила Селин, но слишком тихо, чтобы он услышал.

Изящная палатка со столами-витринами и занавешенным отсеком позади торгового зала была под завязку забита безвкусной бижутерией и склянками с разноцветными зельями, но ничто из этого даже близко не могло сравниться в безвкусице и живописности с самой хозяйкой. Волосы Доминик были выкрашены в платиновый блонд с ярко-розовыми прядями. Половина волос была собрана в хвост, другая завита мелким бесом и залита лаком до состояния пластмассы. Рваная кружевная блузка, черная кожаная мини-юбка, довершали ансамбль фиолетовые митенки и примерно половина всего ассортимента бижутерии на шее. Метка чародейки, длинный оперенный розовый хвост, обвивал ее плечи словно боа.

– Выглядит, как будто демон-эйдолон решил прикинуться Синди Лопер[6] и застрял посередине, – пошутила Селин.

– А? Она что, тоже колдунья? – подозрительно спросил Роберт.

– Ага, – усмехнулся Стивен. – Еще одна колдунья. Конклав казнил ее, хотя она просто хотела повеселиться.

Селин и Стивен расхохотались и смеялись еще долго, а Роберт бушевал, что из него делают посмешище. Как и большинство Сумеречных охотников, Селин выросла в полном неведении о достижениях поп-культуры простецов. Стивен, напротив, принес в Академию тайное знание о группах, книгах, песнях и фильмах, о которых там никто слыхом не слыхивал. Впрочем, вступив в Круг, он забыл «Секс Пистолз» так же легко, как отказался от кожаной куртки и драной джинсы в пользу черной формы, которую внедрял Валентин. Но Селин все равно последние два года усердно изучала телевидение – так, на всякий случай.