Моя пятнадцатая сказка (СИ) - Свительская Елена Юрьевна - Страница 135

«Я очень сильно тебя люблю»

Ой, нет, строчка с другой стороны!

Ох, Аюму! Точно Аюму. И имя, и фамилия подписаны ее, да еще и все иероглифы такие же! Но… она распечатала конверт? Вот что подруге скажу? Да еще и помяла!

— Скажи спасибо, что вообще принесла! — не унялась эта жуткая девочка.

Эх, где еще можно увидеть такую жуткую девочку! Даже видя, что это любовное письмо, да не мое, наверное, от подруги, все равно распечатала, прочитала и смяла! А если его приводить в приличный вид… но тогда разве только переписать начисто. Но тогда я все прочту. Ох, за что?!

— Так зачем тебе мне помогать, старикан?

Она даже после папиного приглашения на обед — в знак благодарности — не унялась.

— Если отпущу тебя без благодарности, то не успокоюсь, — мой папа дружелюбно улыбнулся.

— А… у тебя есть та хрень… совесть называется? — она усмехнулась.

— Она самая.

— Ну… — она задумчиво поковырялась в носу и вытерла содержимое о край моей пижамы, — Тогда валяй, старик. Раз уж ты такой добрый.

Но даже после такого папа ее не выгнал! Ох, мой бедный добрый папа!

А она нахально потопала на кухню. Отец, потрепав меня по волосам, бодро пошел за ней, открывать ей холодильник. Она там кушаний шесть заказала! Он все, что требовалось, подогрел, красиво разложил по тарелкам.

В эту странную девочку на удивление много влезло. Сколько обычно в девочек не лезет. Папа с какой-то странной улыбкой смотрел, как она быстро ест, чавкая. Но, когда она вновь поднимала голову, чтобы пристально посмотреть на него, взгляд отводил, лицо делал серьезнее. Как будто чуял, когда ей захочется посмотреть. Но это вряд ли.

— Вот это… — она постучала ложкой по тарелке с роллами, — Вот это парню моему заверни. Этот мужик удивительно много жрет. И, возможно, голодает с утра.

Я от такой наглости дар речи потеряла. Но папа пошел искать пластиковый контейнер. А она, выбрав гущу, поднесла ко рту тарелку и, хлюпая, выдула бульон.

То сидела, закинув ногу на ногу, как хостесс в кино для взрослых. То вдруг, встав, стул развернула спинкой к столу. И села, ноги спустив с двух противоположных сторон, как мальчишка.

У Кикуко вдруг затрезвонил телефон. Другой звонок. Она, поморщившись, трубку из кармана вытянула, взглянула на кран. Потом осторожно к уху поднесла. Помедлила, прежде чем принять вызов.

— Алло… А… Да? Нет, не она. Другая девочка, — сказала она спокойным вежливым тоном, от которого я застыла с ложкой у рта.

Оказывается, она умеет говорить как все люди!

Но тут она проорала:

— Да откуда я знаю, где твои мужики закопаны?! — поморщилась, видимо, с другой стороны тоже орали, — Да поцелуй в задницу! От Мацуноко! — и отрубилась, покуда какой-то мужчина сыпал проклятьями — и мы часть услышали — на нас с отцом растерянных взглянула, напрягшись, нервно улыбнулась, — Да… телефонные хулиганы… — ухмыльнулась бодро, снова расправив плечи, — Обожаю телефонных хулиганов! Они столько ерунды несут! Мм… уличным янки столько даже не снилось. Уличных-то копы могут засечь, а эти звонят с левой симки или с интернет-кафе. Думают, останутся безнаказанными. С ними такие спектакли можно разыграть, мм… — поморщилась, — Старик, я в вашу уборную заскочу? А то весь день на ногах и приперло, — поднялась, так и не получив разрешения, — Но ты не думай, жратва классная! Моему парню тоже понравится! — и бегом бросилась в туалет.

Я взвыла, закрыв руками лицо. Потом уже взвыла от боли.

Послышался плеск воды и сердитое:

— Я все слышу! С гостями так нельзя! — чуть тишины, потом ядовито добавила, — У вас же ж это… эта хрень… совесть!

— Я расцарапала лицо!

Из туалета донеслось серьезное:

— Да ничо, кто-то ваще бошку пробил о фонарь. Тут в нете пишут, что кто-то на джипе заехал на территорию храма и впилился в каменный столб! Вот …, это ж надо же, а? Люди в память об умерших поставили фонари, а он укокошился об один из них!

Я возмущенно посмотрела на папу. Мол, кого ты впустил в дом?! Да она даже о погибших в несчастных случаях шутит! И… и, боюсь, там реально кого-то закопали. Она и Тэцу. Она и при мне с Синдзиро спокойно застрелила человека! Хотя тот сам хотел ее убить…

Ох, Синдзиро! Вот что мне теперь сделать с этим проклятым письмом? Отдавать в таком непотребном виде, соврать, пальцы скрестив за спиной, что я потеряла письмо — я ведь и правда его потеряла — но не говорить, что нашла, или переписать заново, но тогда узнать все мысли и чувства моей подруги, а так нельзя.

Папа, потянувшись, погладил меня по голове. Понятно, благодарность ему важней. Но хотя б меня нашел. Но… почему рядом не было Рескэ? Если я упала в кусты и, ударившись головой обо что-то, потеряла сознание — но голова заболела только когда протерла лицо, не сильно — то почему мальчик меня оставил? Он же недавно меня от хулиганов защитил!

Голову обхватила. Несильно. Хотелось плакать. Синдзиро вообще меня от якудз защитил, а потом прогнал. Рескэ защитил меня от янки — и оставил в темноте. Почему так? Почему они все от меня уходят? Да еще и Аюму! Аюму ультиматум мне выставила, если говорить правду: или отдам письмо ее любимому, или мы больше не подруги. Но это мой любимый! Почему я должна отдавать ему ее письмо?! А вдруг они после того вместе будут? Гулять передо мной… и, кошмар, целоваться на моих глазах?! Я же ее подруга, она возьмет меня гулять вместе или… или выгонит, чтобы не мешала? Скажет, что я малолетка, и ей со мной скучно — и прогонит?.. Ох, папа, папа, зачем ты Кикуко пустил?! Все стало только запутанней!

Послышался слив воды. Через пару минут выглянула смущенная Кикуко.

— Старик, это… мой мобильник упал в твой унитаз. Я его случайно смыла.

Странно, что при том она вообще не ругалась!

— Ты, это… завтра позови сантехника! — и пошла руки намывать.

— Надеюсь, мы достанем… — начал хозяин невозмутимо.

— Не, старикан. Забудь. Он глубоко ушел. Стучал по трубе. Но, если не застрянет, то круть, — и она спокойно пришла за стол после всего, доедать.

Когда отец отвернулся, а я случайно посмотрела на нее, она улыбалась.

Теперь, кажется, «поцелуй в задницу» стал еще смачнее. Я боюсь, что и правда там где-то найдут якудз, закопанных. Или никогда не найдут.

Доев все, даже последние крошки кунжута с тарелки, она вдруг встала и поклонилась моему отцу. И, оставив нас растерянных, ушла в ночь. Как будто не волнуясь вообще. Даже при том, что потеряла связь с Тэцу, избавляясь от телефона. Даже при том, что ей, кажется, звонили ее враги, с угрозами.

А отец… он почему-то улыбался, закрывая за ней дверь.

— Чему ты улыбаешься? — спросила я недовольно, когда он закрыл за ней дверь, — Она — хамка жуткая! И… и письмо Аюму помяла! — спохватившись, закрыла рот рукой.

— Перепиши сама, — отец улыбнулся, — Или ему не отдавай. Раз уж он нравится тебе самой.

— О-откуда…

— Да просто… — мужчина улыбнулся, — О чем еще девочкам писать письма в вашем возрасте? Да еще и рисуя столько разноцветных сердечек между строк?

— Ты тоже читал?! — взвыла я, опускаясь на пол.

Его предательство — это последняя капля.

— Да сложно не заметить столько сердечек, — нахмурился этот предатель.

Вздохнула. Да, сложно. Я сама семь штук заметила, когда торопливо перевернула лист.

— Пойдем, я раны твои обработаю, — отец пошел за аптечкой, — Пока ты без сознания была, боялся тебя тревожить. А, и твоих любимых сладостей я утром перед работой купил, со вкусом зеленого чая. Одна сладость после каждой обработанной ссадины, идет?

— Как чуял, что я упаду! — проворчала я.

Он замер, растерянно посмотрев на меня.

И я замерла.

Отец… сказал, что купил сладостей утром, перед работой. А обычно сразу в фирму спешит!

Как будто знал, что я сегодня упаду и исцарапаюсь.

Папа… умеет видеть будущее?..

— Может, завтра на кладбище мне съездить одно…

— Нет!!! — отрезала я.

Если мама там, то лучше узнать все сейчас. Я больше неизвестности не вынесу!