Я страдаю по тирану (СИ) - Веммер Анна - Страница 49

— Я не знаю, что со мной. Мне плохо. Что-то плохое, неправильное. Мне нужна помощь, но я даже не знаю, какая.

Последние слова шепчу. Влад встает из-за стола и садится на корточки рядом со мной.

— Лесь, что случилось? У тебя что-то болит?

— Я не могу спать, — шепчу. — Не могу есть. Голова очень болит. Не знаю. Просто не могу, мне так плохо.

— Тише, тише, не бойся. Все будет хорошо. Сейчас позвоним доктору и отвезем тебя в больницу.

Он пишет кому-то — наверное, Максу — сообщение. Я осторожно вдыхаю запах парфюма и понимаю, что он другой. Запаха Влада, к которому я привыкла, больше не существует.

— Почему ты сменил парфюм? — спрашиваю я.

Мы неожиданно встречаемся взглядом. Смотреть в серые любимые глаза невыносимо, и я отворачиваюсь, а потом голова кружится так сильно, что сидеть прямо я больше не могу. Дальнейшие события превращаются в непонятный суматошный калейдоскоп: врач, тонометр, машина, холодная койка приемного покоя, капельница, от которой ломит руку и спасительный крепкий сон.

Сколько раз еще ему надо ошибиться, чтобы уже перестать причинять боль тем, кто дорог?

Всю жизнь Влад оглядывался назад и понимал, каким был ебланом. По-другому и не сказать, нет цензурных слов, описывающих человека, неспособного защитить невесту от нападок родителей. Нельзя никак иначе обозвать тварь, севшего бухим за руль. Он мог просто увести Лену наверх, закрыться с ней в комнате, а наутро улететь в любую точку мира. Мог позвонить Сереге и попросить забрать его. Мог создать на каком-нибудь "юду" задание и любой студент с тачкой не отказался бы заработать круглую сумму.

Но Влад не хотел думать мозгами. Он просто взял в охапку Лену, беспечно подумал "я почти ничего не выпил, фигня". И через час наблюдал, как любимая женщина медленно умирает.

Психолог потом говорил что, возможно, исход был бы таким же, будь Влад трезв. Возможно, они бы попали в аварию даже если бы их кто-то вез. Но Архипов понимал, что вот эта тетка в красивом дорогом кабинете работает с ним, оставшимся в живых. Ей все равно будет ли виновный в гибели Лены наказан, потому что Лене все равно. А если убедить его, что дело не в опьянении, то, возможно, клиент и не пустит себе пулю в лоб.

Точно так же он не захотел думать и в Греции. Когда отправлял Лесю с водителем в съемную квартиру, когда откупался от ее обиды обещанной зарплатой, которая теперь была ей не нужна. Влад просто хотел вернуть все, как было до ее прихода.

Получилось так, словно он в попытке натянуть штаны дал себе по яйцам.

Если бы не Макс, Олененок бы и сидела там одна. Не решилась бы попросить о помощи. Кто бы мог подумать, что именно Макс о ней позаботится.

Влад не спит уже почти сутки. Хотя по правде говоря все недели с их расставания он помнит смутно. Работа, которая теперь заполняет девяносто процентов времени, не оставляет шансов на самокопание.

— Вы с Данковой приехали? — Врач выходит из палаты и строго смотрит на Влада.

У того внутренности сводит от нервного напряжения. Тоска и ненависть к себе, сопровождающие его последние недели, смешиваются со страхом за Лесю и рождают в голове всякие ужасы.

— Идемте, побеседуем.

Они заходят в кабинет, где на диване спит миловидная медсестричка. От хлопка двери она ойкает и подрывается ставить чайник.

— Ну что, — врач открывает медицинскую карту, — дома будем девушку лечить или в стационар кладем?

— Что? — Влад моргает.

За несколько часов в больнице, пока Олененка осматривали и обследовали, он успел уже проработать планы на случай всех серьезных диагнозов. Рак? Выкидыш? Депрессия?

— Гастрит, спрашиваю, дома лечить будете или оформляем в палату?

— Гастрит? У Олен… кхм… Олеси гастрит?

— Ну, я бы сказал у нее гастрит, рефлюкс-эзофагит и дискенезия. Ну и плюсом легкое истощение на этом фоне, она явно давно не ела. Нервный срыв на этой же почве, но девушка довольно бодрая. Мы ей ФГДС сделали, так она после сказала — цитирую — "Ну я ему припомню". Подозреваю, это она о вас, со мной была исключительно мила.

От облегчения ему хочется рассмеяться. Всего лишь гастрит? Он мысленно уже увез ее на лечение в какую-нибудь Германию, а у нее всего лишь гастрит?

— Ну, во-первых, не всего лишь. — Врач хмурится и Влад понимает, что последнюю фразу произнес вслух. — Если не лечиться, можно и до язвы довести. А эзофагит вообще штука неприятная. А во-вторых да, к сожалению, проблема частая. Неправильное питание, стрессы, экология. Хеликобактер мы не нашли, так что лечение займет месяца два-три. Строжайшая диета, лекарства. Можем положить на пару неделек в стационар, понаблюдать. Можем отпустить, через две недели сделаем контрольный анализ крови. Решайте.

— Я с ней поговорю. Можно?

— Разумеется. Она в четвертой палате. Если надумаете лечиться здесь, то сообщите мне. А если решите уехать, то вот рецепты, распечатка диеты. И закажите у медсестры выезд на дом, нужно будет проставить вот эти уколы. Заболевания желудка, поверьте моему опыту, крайне часто обостряются на фоне стресса. Можно съесть кучу таблеток, но стоит нервной системе перегрузиться — и начинай все сначала. Поэтому нервы мы тоже приводим в порядок.

Так, уколы купить в двойном экземпляре. Ему тоже пригодятся.

Медсестра провожает его в палату. Леся дремлет. При виде нее сжимается сердце: хрупкая, бледная, уставшая. Губы сухие и потрескавшиеся, под глазами залегли темные круги. Но какая же, мать ее, красивая.

Кожа на ощупь такая же нежная, как он запомнил. Пальцы осторожно касаются щеки, запрявляют непослушную прядку волос за ухо. Будить ее совсем не хочется, но Олененок просыпается сама.

— Привет, — слабо улыбается и вздыхает.

А еще отводит глаза. Будто смотреть на него слишком больно.

— Привет. Как себя чувствуешь?

— Мне засунули здоровенную трубку прямо в желудок. И выкачали литр крови из кулака, потому что не нашли вену. Больно.

— Так нужно. Все, Олененок, халява кончилась. Никаких тебе манго и шоколадок. Будешь есть кашку, супчики, паровые котлетки и ряженку.

— Хорошо, — вздыхает она. — Буду есть кашу.

— А еще я буду ставить тебе уколы. Они хотели отправить медсестру, но зря я, что ли, учился этому на курсах в универе? Олененок, хочешь лечь в больницу или поедем домой?

Дом теперь только один. Увезти ее в съемную квартиру и оставить там наедине с собой даже для него последнее свинство. Впустить в свой дом еще сложнее, но если сейчас Влад этого не сделает, то впереди его ждут новые годы оглушительного чувства вины.

— Я не хочу в больницу, — тихо говорит Леся.

А он видит, видит, черт подери, немой вопрос в ее глазах. О доме. О том, оставит он ее, сочтя болезнь несерьезной, или нет. Невыносимо мучить ее сильнее, но меньше всего Владу хочется говорить в больнице.

— Тогда одевайся. Поедем отсюда, чтобы никому не пришло в голову снова обижать тебя какой-нибудь трубкой.

Олененок решительно отказывается от кресла и, держась за его руку, сама идет к машине. Медленно, покачиваясь от слабости. Но чуть улыбается солнышку, почти по-летнему пригревающему.

Надо взять отпуск. Как-нибудь справятся недельку без него, сейчас все вопросы можно решить по удаленке. Возьмет пять дней, будет следить, чтобы Олененок пила лекарства, выводить ее гулять, варить утром кашу и делать уколы. А потом, когда она немножко поправится, закрыть в спальне и не выпускать из постели.

Если, конечно, она его простит. Сам-то он бы послал далеко и надолго.

— Ты пропустил поворот, — грустно сообщает Леся.

— Нет. Не пропустил.

— Влад.

Она так редко называла его по имени. А ведь оно в исполнении Леси звучит охрененно.

— Так нельзя. Я не могу у тебя остаться.

Он молча стискивает руль и упрямо ведет машину к выезду из города. Леся смотрит в окно, сил на споры у нее почти не осталось.

Дома тихо и пусто. Домработницу он отпустил на несколько дней, так тошно было смотреть на людей. Редкие ночи, которые Архипов проводил дома, обходились без расколотой о стену кружки или бутылки.