Девушка из Дубровника - Жилло Анна - Страница 55

Я свернула на узенькую улочку-лестницу и села прямо на ступеньку. Тут же подошла наглая мускулистая кошка, потерлась об мою ногу — может быть, даже та же самая, которая вылизывала свои растопыренные пальцы. Я вспомнила девушку в коротких шортах, пару в возрасте, тот взгляд, которым мы обменялись с Глебом. Взгляд, похожий на обломок ракушки, острый и короткий. И тут же по ассоциации вспомнилась другая раковина, на Бобаре. Сразу же зачастило сердце, мелко дрогнули пальцы.

Еще высоко поднимается солнце, Листья и травы все еще живы. Но лето смеется, И дни его лживы.

Оно умирает под маскою счастья, Под яростной синью уставшего неба, Пресытившись властью, Смешно и нелепо.

Тают мечты, и надежды сгорают. На сотни вопросов не будет ответа. Любовь умирает… Любовь — или лето?..

Откуда вдруг выплыло это стихотворение, из каких глубин памяти? Угловатое, резкое, пронзительное — как… что? Быть может, кто-то из поэтов Серебряного века? Было в нем что-то от той эпохи, утонченной, нервной, наполненной предчувствием грядущей катастрофы.

Я бродила по улицам среди толп туристов, уже ни во что особо не всматриваясь — просто впитывая в себя энергию этого солнечного города. Как будто запасалась ею на зиму, которая обещала быть очень долгой. Не по времени — по ощущениям.

Глеб позвонил около двух, когда желудок начал жалобно поскуливать.

— Подходи к «Дубравке», — сказал он. — Мы будем на веранде. Что тебе заказать?

— Что угодно, кроме рыбы и устриц. Удиви меня.

— Ты серьезно? — хмыкнул Глеб. — Ну ладно.

Вообще-то я сильно рисковала. Он вполне мог заказать кабана на вертеле. Или какую-нибудь экзотическую дрянь. Осьминога, например. Только для того, чтобы я не выпендривалась. Но я загадала. Если это будет то, о чем я подумала, значит… Я побоялась закончить фразу даже мысленно. Значит, все будет хорошо. Неважно, как именно. Просто хорошо.

Это было глупо. Страшно глупо. Я рисковала получить осьминога (дался же мне этот осьминог!) с соусом из разочарования. Что там говорил Глеб о приметах? Что верит только в хорошие? Но это даже приметой не было.

Идти было недалеко, но на веранде мне пришлось их поискать — за столиками, похоже, не было ни одного свободного места. Бранко, приподнявшись, помахал мне рукой. Перед ним на столе стоял стакан апельсинового фреша, перед Глебом — бокал вина.

— Давно заказали? — спросила я, нервно поправляя приборы.

— Как только тебе позвонили, — Глеб посмотрел на меня удивленно. — Так проголодалась?

— Да, — буркнула я. — Тот бутерброд утром был маленький. Очень маленький.

Официант поставил на стол блюдо мясного ассорти.

— Это нам, — сказал Глеб, скинув себе на тарелку чевапчину.

Я то ли зарычала, то ли зашипела, постукивая сандалией о ножку стула. Бранко покосился на меня с не меньшим удивлением.

— Как ваши дела? — спросила я. — Все сделали?

— Да, все нормально, — кивнул Глеб.

Похоже, посвящать меня в эти самые дела он не собирался, да я и не горела желанием о них знать. Гораздо больше волновало другое: что мне принесут. Как будто от этого действительно зависела вся моя дальнейшая жизнь.

В конце концов, если это сказка, если я в волшебном городе — то почему бы и нет?

Официант бесшумно подкрался сзади, и я вздрогнула, когда передо мной вдруг оказалась тарелка размером с добрый тазик.

— Карбонара, — сказал он и пожелал мне приятного аппетита.

Глава 41

Королёва, не смей реветь! Что за истерика на пустом месте? Они ведь решат, что ты из-за этих дурацких макарон распсиховалась. Потому что рассчитывала на жареного павлина в трюфельном соусе.

— Где тут туалет? — спросила я, старательно моргая.

— Ника, что случилось? — испугался Глеб.

— Линза. Соринка попала, наверно.

Глеб вытаращил глаза. Уж ему-то прекрасно было известно, что со зрением у меня все в порядке и никакие линзы я не ношу. Еще не хватало только, чтобы он начал это выяснять прямо сейчас.

— Вон туда, — махнул рукой Бранко.

Я выскочила из-за стола и рысью помчалась в указанном направлении. К счастью, в туалете никого не было. Вцепившись руками в раковину, я всхлипывала и блаженно улыбалась. И радовалась, что за отпуск отвыкла постоянно пользоваться косметикой — иначе на кого была бы сейчас похожа?

«Удиви меня» означало вовсе не «закажи мне что-нибудь эдакое». «Вспомни, что я заказывала в прошлый раз» — вот что это значило. Большинство людей не помнят даже то, что они сами ели день-два назад, если, конечно, это не лютая экзотика.

Все будет хорошо…

«Что все, дура?» — высунулась ручная шизофрения и тут же была отправлена туда, куда не забирался ни один проктолог. Я и без нее знала, что «хорошо» будет локальным и кратковременным. Но лучше уж так, чем дотягивать отпуск, выискивая подвох в каждом слове. Пусть эти оставшиеся дни будут такими замечательными, чтобы я потом вспоминала их не один год. Как знать, может, это вообще окажутся самые яркие и волнующие воспоминания всей моей жизни?

Я вернулась за стол и с жадностью набросилась на спагетти, наматывая на вилку целый ком.

— Ник, все в порядке? — осторожно спросил Глеб, переглянувшись с Бранко.

— Все, — пробурчала я, едва не подавившись.

— Как тебе Срдж? — поинтересовался Бранко.

— Что, извини? Срдж?

— Немного помягче, — поправил он, и действительно, у него это звучало как «Срдьжь». — Ну, гора. Поднималась наверх?

— Нет. Решила, что лучше мы вдвоем. Бранко, не обидишься?

Он покачал головой и посмотрел на Глеба. Точно таким же предостерегающим взглядом, как тогда, когда я спросила о часах. Я тоже покосилась на Глеба, и что-то в его лице мне очень не понравилось.

— Хорошо, — ответил он коротко и принялся методично распиливать на две части кусок мяса.

— Глеб… — нахмурился Бранко.

— Все нормально, — Глеб внимательно изучил мясо в тарелке и начал разрезать уже разрезанный кусок — еще раз пополам. Так же медленно и аккуратно.

Это было похоже на то, как если бы при мне заговорили на языке, которого я не знаю. Только для того, чтобы я ничего не поняла. И снова всплыло ощущение, что для меня в их мире места нет. У них свои секреты.

Карбонара, напомнила я себе. Пусть это будет такой мантрой. Одно слово — вместо того чтобы убеждать себя снова и снова.

— Мне так все равно правильно не произнести, — вздохнула я, пытаясь перевести разговор на другую тему. — Срдж — язык сломаешь. Из одних согласных.

— Это еще ерунда, — с готовностью отозвался Бранко. — Вот в чешском из таких слов можно целые фразы составлять. Prd krt skrz drn, zprv zhlt hrst zrn. Пожалуйста — целая фраза, и ни одного гласного.

— И что это значит? — я даже опешила, настолько пугающе она прозвучала.

— Пукнул крот через дерн, сперва заглотив горсть зерен. Есть и длиннее, но я уже не помню. Все потихоньку забывается.

Я фыркнула, представив крота, запихнувшего в пасть пригоршню зерна и просунувшего задницу сквозь траву. Впрочем, аппетита эта картина мне не испортила, и я намотала на вилку очередной ком спагетти. Зато атмосфера заметно разрядилась, и мы принялись болтать о чем попало.

— Вас подождать? — спросил Бранко, когда мы закончили и вышли из ресторана.

— Да нет, не стоит, — Глеб взял меня за руку. — Сами доберемся.

Они снова обменялись многозначительными взглядами, и Бранко пошел к стоянке, где оставил машину.

— И? — словно между прочим поинтересовался Глеб, когда Бранко скрылся из виду.

— Что? — я притворилась дурочкой.

— Какая еще линза? У тебя был такой вид, как будто ты побежала плакать.

— Бран, наверно, решил, что я полная кретинка, — вздохнула я.

— Не исключено. Ника?

— Ладно, — сдалась я. — Я загадала. Если ты угадаешь…

— То что? — Глеб остановился и пристально посмотрел на меня.

Я пожала плечами.

— Тогда… не знаю, просто все будет хорошо.

— И эта женщина еще спрашивала, не пятнадцать ли мне лет, — пожаловался в мировое пространство Глеб. — Так я угадал? Будет хорошо?