Любовь со вкусом миндаля (СИ) - Лейк Оливия - Страница 53

А еще его поражала царившая вокруг тишина. Но не та, которую хочется заполнить или разбавить, избавляясь от неловкости, а та, которую хочется слушать и наслаждаться: где-то залаяла собака и звонким колокольчиком откликнулся детский смех; неподалеку зашуршала листва, сопровождая чьи-то шаги, затем заурчал мотор. Улица была наполнена звуками жизни, но не бурной и стремительной, а размеренной и неторопливой.

Ник еще раз осмотрел дом, в котором провела детство его жена, и зашагал по серой плитке, про себя попросив Бога, чтобы так оно и оставалась! Чтобы Шэрен не прогнала и всю жизнь была рядом. Чтобы осталась миссис Хейворт, его женой.

Ник постучал, но, не дождавшись немедленного ответа, в нетерпении постучал еще несколько раз, уже громче.

— Ну кто там такой неугомонный?! — послышался ворчливый голос по ту сторону двери. Щелчок, и перед ним предстала невысокая пожилая женщина. Судя по всему, бабуля Прескотт.

Вопреки сквозившей в словах резкости и недовольства, глаза ее улыбались, будто она только что вела приятную беседу.

— Простите, чем могу помочь? — Чуть смягчившись, она с любопытством посмотрела на Ника.

— Миссис Прескотт? — на всякий случай уточнил Ник.

— Да.

— Меня зовут Ник Хейворт, я бы хотел… — Он не успел договорить, как Джанетт жестом велела ему замолчать и, бросив косой взгляд в дом, вышла, плотно закрыв дверь.

— Зачем она вам? — грубо спросила она. — Вам мало того, что вы уже сделали моей внучке?

Ник опешил от такой неприкрытой враждебности и даже отступил на пару шагов, спустившись с крыльца. Нет, он предполагал, что после всего произошедшего его не ждет радушный прием, но злость, отчетливо звучавшая в словах, и ненависть, сквозившая в прожигающем взгляде, обескуражили. А симпатичная старушка с выкрашенными в темно-каштановый цвет волосами и живыми, хоть и потерявшими былой блеск, глазами, сразу перестала казаться безобидной.

Ссориться и грубить родственникам Шэрен он позволить себе не мог, да и не хотел, поэтому, выдохнул, отдавая себе отчет, что это — не самое трудное из предстоявших ему объяснений. Но следующий вопрос заставил вздрогнуть от отвращения к самому себе.

— Или вы снова собираетесь угрожать ей тюрьмой? — не унималась Джанетт, медленно наступая на обидчика любимой и единственной внучки.

— Миссис Прескотт, вы все не так поняли, я…

— Я все прекрасно понимаю! — повысив голос от душившего справедливого негодования, прервала его женщина. — Вот что, мистер, уезжайте-ка отсюда и не появляйтесь больше, а то я забуду христианскую мораль и последнюю службу преподобного Тревеса и спущу на вас собак. — Она практически вплотную подошла к застывшему Нику, сильно запрокинув голову, чтобы посмотреть в его, как ей казалось, абсолютно бесстыжие глаза.

— Леди, — максимально спокойно начал Ник, — я приехал поговорить с женой и ни вы, ни кто-либо другой не помешает мне. — Это была не угроза, а голая констатация факта.

Джанетт уже открыла рот, чтобы доходчиво, в красках объяснить Нику, куда ему следует пойти, но громкий голос Коула Прескотта заставил ее осечься и повернуться ко входу в дом.

— Дорогая, что происходит?

— У тебя больное колено, иди в дом, — отозвалась она.

— Все нормально с моим коленом, — спустившись с крыльца, ответил высокий пожилой мужчина с копной белоснежных волос. — Ты так кричишь, что я телевизор не слышу. — Коул внимательно осмотрел гостя и нахмурился, ожидая ответа от супруги.

— Да вот, коммивояжер пожаловал! — не моргнув глазом, солгала она. — Предлагает совершенно ненужную кухонную утварь.

Коул бросил скептический взгляд на жену, потом взглянул на высокого мужчину, который ни словом, ни делом не возразил против такой бессовестной лжи.

Светлые волосы, плотно сжатые губы, упрямо вздернутый волевой подбородок, а в прозрачных голубых глазах светилась непоколебимая решимость добиться своего. На плечи небрежно накинуто пальто, из-под которого виднелись лацканы идеально пошитого пиджака. Коул бросил взгляд на припаркованный кадиллак «Эскалейд», подумав, что коммивояжеры нынче неплохо зарабатывают!

В отличии от супруги, которая знать ничего не хотела о муже Шэрен, он сразу узнал Ника Хейворта. Внучка много рассказывала о нем, а на свадебной фотографии они оба выглядели такими счастливыми и влюбленными! Коул на секунду опустил голову, потом, тяжело вздохнув, произнес:

— Дорогая, иди в дом.

— Коул, послушай…

— Джанетт, — повторил он.

Бабуля Прескотт, поджав тонкие губы, нехотя двинулась к крыльцу, но обернулась и напоследок наградила Ника тяжелым взглядом, обычно не обещавшим ничего хорошего, потом скрылась в доме.

— И чего же вы хотите, молодой человек? — строго спросил Коул.

— Я хочу поговорить с женой, — не повышая голоса, ответил Ник.

Коул Прескотт замолчал, потом задумчиво проговорил:

— Шэрен сказала, что подписала документы на развод.

— Я не подписал.

— Ну что же, — обреченно вздохнул Коул, — кто я такой, чтобы препятствовать вам в разговоре с супругой. За домом тропинка, — он указал направление, — она ведет на пляж. В это время Шэрен гуляет там.

— Спасибо, — искренне поблагодарил Ник и бросился туда.

Коул закатил глаза и широко улыбнулся, но, когда подул ветер, а колено предательски заныло, он деланно нахмурился и со словами: «Дети!», пошел объясниться со строптивой женой.

***

Небо, усеянное крупными белоснежными облаками, поражало насыщенностью и глубиной цвета. Солнце светило ярко, но совершенно не грело, а ветер, гнавший воздушных барашков по голубой глади быстро и стремительно, был холодным и жгучим. Ноябрьским. И пусть туманы, окутывающие плотной дымкой город летом, развеялись, а дожди случались не часто, близость зимы чувствовалась с каждым днем все больше и больше. Зябкая, дрожащая, унылая.

Шэрен сидела на перевернутой старой лодке и чертила палкой рубленный узор. Чувствовала она себя разбитой и усталой. Ни злости, ни ненависти к мужу, наверное, уже бывшему, она не испытывала, только сожаление. Их любовь оказалась такой недолговечной и уязвимой. Сейчас она была уверена в том, что Ник тоже ее любил, пусть не так сильно, как она, но все же любил. Как умел. Сегодня Шэрен почувствовала это. В его глазах отражалось что-то помимо желания подчинить и добиться, а в прикосновениях сохранилась былая нежность.

Возможно, где-то на окраине души, в темном уголке сердца он тоже сожалел, что у них ничего не вышло. Только Ник винил во всем ее, а она?.. Шэрен частично винила себя за малодушие и трусость, частично его — за жесткость и нежелание слышать, частично судьбу, подвергшую их чувства тяжелому испытанию, которое они с треском провалили.

Шэрен подумала о ребенке и невольно заулыбалась. У нее будет малыш и она сделает его счастливым, отдаст всю любовь, даже ту, что предназначалась его отцу. А семья и друзья ей помогут, не оставят одну, когда будет тяжело, а тяжело будет, она это знала наверняка.

Шэрен сама росла без отца, поэтому хорошо помнила, как это бывает: неудобные вопросы, которыми она часто забрасывала маму. Те самые, которые ей в свою очередь задавали другие дети. Помнила, как мать конфузилась и пыталась мягко объяснить малышке, какой Шэрен была в то время, почему у всех есть папа, а у нее нет, а потом плакала. Горько, но тихо, боясь, что дочь заметит ее слезы. Шэрен замечала.

Она смахнула рукой слезу, медленно покатившуюся по щеке от воспоминаний и жалости к себе. Нет, она не будет мученицей, не будет оплакивать свою жизнь и жить прошлым! Шэрен будет сильной и смотреть будет только вперед, без оглядки на былое. Возможно, со временем, даже выйдет замуж. Она очень надеялась, что не в мать, что не будет всю жизнь любить одного мужчину. Хотя в глубине души знала, что она такая же. С той встречи в Париже прошло десять лет, а она так и не смогла забыть: озорная мальчишеская улыбка, миндальное печенье и первый поцелуй.

Все это время Шэрен искала на лицах мужчин отголоски того бесшабашного очарования, мечтала снова утонуть в невероятных голубых глазах и вновь ощутить магию его поцелуя. Миндаль, мята и нежность, — тогда вкус был именно таким.