Королева Златого Леса (СИ) - Либрем Альма - Страница 83

Она помнила их зловонные пасти. Помнила Равенну.

Помнила, как давала ей доесть ошмётки с обеденного стола Каены Первой — то, что Её Величество отказалась выпить, поглотить, впитать в себя. Теперь ей было так дивно от одной мысли о том, что Тварь не мечтала о свободе…

Они мчались со скоростью иллюзии — и магия Вечного прорезала свет в бесконечно тёмном царстве покойного эльфийского королевства.

Глава двадцать шестая

Год 120 правления Каены Первой

Теперь столица казалась ещё мрачнее. Туманы сгущались, предвещая смерть королевству, но не его правительнице. Эльфов становилось всё меньше. И Каена не ждала, что он мог вернуться. Не ждала, что мог переступить порог её дома однажды… Не ждала, что он привезёт ей то, что она потребовала.

Лошади остановились у Пылающего Пути. Роларэн посмотрел на него с невысказанным презрением. Вечных ли он отмерял? Одарённых? Просто — чистых, способных привнести в Златой Лес хотя бы один свежий, взросший на деревьях листик, или, может быть, вообще — обыкновенных, не отличающихся жестокостью королевы Каены?

Рэн знал, что ищет Пылающий Путь. Он не пропускает тех, у кого нет души. Ни единого намёка на личное Златое Дерево; он пытается прощупать эльфов, у которых будет шанс на что-то. Эльфов, у которых есть возможность не волочиться по жизни, будто бы нечто лишнее и отторженное, а жить на самом деле, на полную, так, как полагается. Не так, как вещают древние, иссушившиеся письмена.

Королева Каена имела душу. Испорченную, изгаженную. У неё было высокое и прекрасное Златое Дерево, только она сама его сожгла. Она сама отрезала себе путь назад.

Эльфы шли по дорогам, что вели вокруг Пылающего Пути. Роларэн обернулся, провожая взглядом одного из них, и тот, по осанке и взгляду узнавая господина, почтительно поклонился.

— Пылающие Пути гневаются, господин, — прошептал стареющий, полумёртвый уже эльф, перешагнувший через отметку в семьдесят пять лет, такую далёкую для смертных планку…

Тогда, когда Роларэн только-только родился, смертные ещё долго жили — лет до ста. Он в семьдесят пять переступил наконец-то через порог собственной юности, только-только улыбался девушкам и плясал у костров с оставшимися Вечными-погодками, пел Златым деревьям неумелые песни.

Те, кто родились с ним почти одновременно, ведь для эльфа и десятилетие — не срок, для Вечного эльфа, уже лежали в могилах, и на их каменных плитах расцветали белые прекрасные цветы, так и не получившие в Златом Лесу достойного себе названия.

Люди называли их как-то грубо. Роларэн не знал, как, но был уверен, что даже эльфийской певучести, недостаточной для этих цветов памяти, они не сохранили, кривые, неотёсанные слова человека.

— Пусть сожгут, — отозвался он как-то мечтательно, посмотрел на старика — старика, что был младше его во много-много раз, — и сделал первый шаг. Лошади остались где-то за спиной; Роларэн был у себя дома. Его имя вернули. Его могли узнать те, кто остался — но разве был хотя бы кто-нибудь здесь из тех, кто мог бы его помнить? Каена сделала всё, чтобы памяти не осталось.

Она вернула его сущность в мир велением королевы, она вернула ему его статус только сейчас, после окончательного изгнания — зачем? Чтобы тешить себя тем, что получила, радоваться истине, когда она уже никому не нужна. Когда её никто не может вспомнить.

Каена не могла иначе. Не могла поступить правильно хотя бы раз в жизни, не могла закончить дело по праву и вовремя. Каена всегда опаздывала — или приходила слишком рано. Но на собственную смерть опоздать нельзя.

Роларэн знал, что её убийство — его проклятие и её счастье, — должно было однажды состояться. Каена мучилась. Каена собрала на себе слишком много грехов, чтобы можно было их тащить за собой.

…Он помнил, как умерла его жена. Не видел этого лично, но знал по рассказам, которые придворные передавали слово за словом тогда, когда ещё было в живых много Вечных.

Она ступила на Пылающий Путь — её вытолкнула королева. Не ударила палицей в спину, просто толкнула на эту странную поверку.

Шэрра не сгорела. Но её сердце, сердце, за которым не билось ничего, кроме алой мышцы, остановилось при первом же шаге. Она лежала в открытом гробу, такая хрупкая, такая тонкая, из тех эльфиек, что практически никогда не рожают детей. Из истинных — с острыми ушами, с карими глазами такого сочного, удивительного света, с каштановыми волосами, сияющими солнцем…

Она не была Вечной. Она своровала имя у той, что когда-то жила на этих землях, давным-давно, у одного из мертвейших Златых Деревьев. Наверное, покойная была ещё из тех, до кого своими грязными руками дотянулись люди…

Рэн обернулся на Шэрру. На новую, живую… Его подделка сгорела, сгорит ли ещё эта девушка? Она казалась чистой. Красивой. Невинной — она, проклятье, была таковой!

Она тоже была будто истинная. Точёная фигурка, тоненькая талия, большие, чуть раскосые карие глаза и это сияние в них, необычное и просто не свойственное остальным эльфийкам. Она тоже — подделка? Острые уши, родниковая, светлая магия… Есть ли у неё душа?

Роларэн сжал её запястье и буквально вытолкнул за собой на Пылающие Пути. Она ступила, почти свободно, словно не подозревая, что её там ждало.

Она ступила. Туда. На камни.

И он ждал пламени.

А пламени не было.

Роларэн ступил следом за нею, больше не задумываясь о том, какие кары должны были рухнуть на девушку, сколько внутренних смертей ей предстояло пережить. Она ступила на Пылающий Путь, туда, куда не могли шагнуть все эльфы современности — кроме него и Каены. Разве какие-то камни способны узнать о том, есть ли у эльфа добро в душе? Нет. Но вот проверить наличие той самой души они более чем способны. Это не так уж и трудно — и кровная магия скользила под ногами, взвивалась сполохами пламени вокруг него, но не умирала ни на секунду и не позволяла о себе позабыть.

Роларэн быстро зашагал вперёд, сжимая тонкое девичье запястье. Они направлялись ко дворцу Её Величества — имело ли это значение для Шэрры?

На Пылающем Пути, где нельзя солгать, где нельзя покривить душой, где нельзя отследить и увидить даже во все магические котлы королевтсва, которые только могла приволочить к себе Каена.

Вечные не предают.

Пылающий Путь отслеживал Вечных.

Рэн знал, как это выглядело. Прежде так эльфы заключали брачные союзы — проходили, взявшись за руки, по огненным камням.

Он не смог провести по этой дороге собственную жену, как его отец однажды провёл мать. И король не повёл Каену — не потому, что сгорела бы она, а потому, что это грозило ему смертью. Златое Дерево королевы росло бы ещё очень и очень долго, если б только она сама не сожгла его. Зачем? Каене нравилось притворяться этими углями, камнями, что не ведают собственной власти, убивая одного за другим безостановочно и бездумно. Каена могла бы с ними сравниться, Каена…

Роларэн остановился. Шэрра стояла совсем близко — он чувствовал, что это закончится её смертью. Души никогда не были признаком Вечности. Он мог ошибаться.

Он повернулся к девушке только тогда, когда конец Пути был уже совсем-совсем близко. Последняя мёртвая зона, последний шанс сказать правду — или окончательно растерзать все связывающие их нити. Теперь Шэрре уже не уйти, попросту некуда — Граница не отпустит никого, если ей не приказать, а приказывать, пожалуй, умели разве что он и Каена, да и то не с такого расстояния. Имело значение что-то совершенно другое — то, с какими мыслями она в очередной раз явится пред зелёные очи королевы.

— Стой, — он поймал девушку за руку, когда она собиралась переступить невидимую границу перехода между Пылающим Путём и обыкновенной мостовой.

Тут не рычали Твари Туманные, и тумана, впрочем, не было. Только сковывающий, вопреки жару камней, невообразимый холод и необратимые потери, в которые всем им так не хотелось верить.

Шэрра подняла голову и посмотрела ему в глаза. Роларэн долго молчал — немота затянулась, казалось, слишком.