Слабое звено (СИ) - Кунцев Юрий - Страница 61

— Привет, сестренка! — жизнерадостно поздоровался с ней мужской голос, — Это Карлсон, буксир Два-Пять.

— Вы мой…

— Сразу оповещаю, разговаривать с тобой мы будем только на «ты».

— Хорошо… Ты мой куратор?

— Нет, совсем нет. Я куратор Вильмы. Но мне сказали, что она приболела, и ты сейчас вместо нее.

— То есть… — задумалась Ирма, на чистом автопилоте продолжая шагать вдоль воздушного рукава, — …получается, что все-таки ты мой куратор.

— Вот именно!

— Должно быть, скучно тебе там… где бы ты ни был, — протянула она и удивилась, как быстро этот таинственный Карлсон вселил чувство легкости в ее язык.

— О, нет, ты даже представления не имеешь, как тут весело. То вода у кого-то кончится, то кто-то столкнется со звездным осколком. Знала бы ты, как я соскучился по скуке.

— Я тебя понимаю. А имя у тебя есть?

— Конечно есть. Только я его тебе не скажу, чтобы ты звала меня Карлсоном.

— Хорошо, Карлсон, — вяло прожевала она фамилию, пробуя ее на зубок, — Я должна тебе кое в чем признаться. Я не знаю, что я должна делать.

— Ты должна делать то, что я тебе говорю. Я буду объяснять, а твои руки будут исполнять, сестренка.

Шлюз Шесть-Три, обрубающий воздушный рукав, приближался ритмичными наплывами, и вот показались первые повреждения — кто-то вытащил из стены считывающее устройство вместе с мясом, чтобы не тратить лишнее время на контроль пропусков. Ирма получала информацию о ходе ремонта лишь урывками, и ей казалось, что это вовсе и не ремонт, а просто разламывание и распиливание на куски того, что осталось от буксира. Она еще ни разу не слышала, чтобы кто-то что-то восстановил, зато была наслышана о том, что после работы в техношахте люди так же возвращались не вполне целыми.

Несколько раз повторив себе, что назад пути нет, она открыла шлюз, дождалась процедуры шлюзования и взошла на борт мертвого судна, широко распахнув глаза от удивления. Она ожидала увидеть мрачные коридоры, наполненные металлоломом и веющие упадком, но никак не праздничные гирлянды, протянувшиеся по коридорам чередой огоньков, разукрасивших переборки в целую палитру цветов.

— Карлсон, кажется, я уже замерзаю, — сказала она, ощутив холод, армией насекомых начавший кусать кожу.

— Спокойно, сестренка, это всего лишь испаряются излишки влаги. Через пару минут станет легче.

— А еще я тебя как-то странно слышу, — Ирма остановилась, упершись рукой в палубу, — Скажи что-нибудь.

— Что, связь барахлит?

— Нет, — прислушалась она, — Кажется, у меня что-то с ушами.

— Болят?

— Нет, — наконец-то поняла она, в чем дело, — Их начинает закладывать.

Она уже сталкивалась с подобным явлением много раз, но сейчас был именно тот случай, когда ей не хотелось с ним сталкиваться. Ответ висел у нее на груди, и ей понадобилось несколько секунд, чтобы собраться с мыслями и поднять руку. Не может быть, чтобы эта вылазка кончилась так быстро, убеждала она себя.

— Сестренка, с тобой все в порядке?

— Пока не знаю, — ее глаза начали нащупывать светящиеся символы в зеркале.

— У тебя подскочил пульс.

Манометр низкого давления явил зеркалу свой циферблат и стрелку, которая едва заметно подрагивала в такт взбесившейся мышце, ритмично бьющейся совсем рядом. Внутри похолодело, кровь отлила от конечностей, и организм возвестил о своей готовности паниковать. В ее голове промчался длинный товарный состав, груженый крупной оптовой партией слова «Нет».

— Манометр показывает, что давление в гермошлеме ноль девять Бара, — произнесла она, когда в глазах уже начало двоиться, — и, кажется, продолжает снижаться.

— Это нормально, сестренка… — только и успел произнести Карлсон, прежде чем его перестали слушать.

Каменная глыба самоконтроля стремительно раскрошилась в песок, утекающий сквозь пальцы, и с каждым вздохом ее шею все сильнее обхватывал ее старый знакомый персональный кошмар. Она почувствовала, как легкие наполняются жидким огнем, а ноги подкашиваются в поисках горизонтального положения. Она согнулась под тяжестью, севшей ей на плечи, и опустилась на одно колено, беззвучно выпустив из руки чемоданчик.

— …и абсорбирует азот… — донесся до нее обрывок фразы из какого-то очень далекого места, и она тряхнула головой, чтобы сбросить невидимого душителя. Еще раз взглянув в зеркало, она увидела, как стрелка манометра указала на ноль восемьдесят пять Бара, и весь ее жизненный опыт кричал, что она и вправду начинает задыхаться, но Карлсон говорил об обратном, и ей отчаянно хотелось ему верить. — …дойдет до ноль тридцати пяти…

Она со стоном втянула разрежающийся воздух, и повторила про себя имена своего экипажа. Паника не спешила охватывать ее тело пожаром, вместо этого ее льдом сковало то самое чувство, с которым можно было если не бороться, то по крайней мере примириться.

Одиночество.

Карлсон продолжал что-то говорить, инструктировать, успокаивать, но его слова были далекими, зыбкими и практически нереальными, как и он сам. Были ли хоть какие-то гарантии, что она не сошла с ума еще в воздушном рукаве, когда ее подруга Рахаф скрылась за дверью, а голова Ирмы за армированным пузырем гермошлема? Вдруг Карлсон был всего лишь галлюцинацией, которая сейчас просто пытается заставить ее смириться с собственной смертью?

Она старалась не смотреть назад, боясь увидеть так и не сгоревшие мосты, и упрямо цеплялась за мысль, что на этот раз никого не подведет. Ни Ленара, ни Вильму, ни весь мультисостав, ни даже каких-то абстрактных дядек из «Железного стандарта», придумавших всю эту чушь с транспортировкой гигантского продукта звездной жизнедеятельности. Очередной вдох дался ей с трудом, будто бы воздух превратился в желе, и она опустилась еще ниже, прижавшись всем телом к переборке, и прикрыла глаза, вновь вернувшись мыслями на несколько лет назад, на курс высотной подготовки на Лазаревом пике, где с высоты пяти километров был виден почти весь мир, и где в ее распоряжении был воздух целой планеты, но ей даже этого было мало. Там она почти постоянно задыхалась, делая лишь перерывы на сон и еду, и при нехватке воздуха успевала сделать все остальное: взойти на гору, найти еду, приготовить еду, подружиться, провести сутки в наручниках, поссориться, подраться, снова взойти в гору и дойти до конца.

Незримая удавка на шее дала слабину, и Ирма томно втянула в себя несколько литров прохладного воздуха, маслом растекшегося по ее дыхательным путям и потушившего огонь в легких.

— …все, сестренка, я вызываю помощь! — вошли раскатистым громом слова в ее уши, и она резко вспомнила, где находится, и что происходит.

— Нет, я в порядке! — громко запротестовало все ее существо, и она огляделась, — Никакой помощи не требуется. Я дойду до конца.

— Ты уверена?

— Уверена, — она вновь посмотрела в зеркало и чередой мелких глотков начала пробовать воздух на вкус, — Давление ноль тридцать пять Бара. Но я, кажется, могу нормально дышать. Ничего не понимаю.

— Я же тебе только что все объяснил. Если ты меня не слышала, значит с тобой точно не все в порядке.

— Отвлеклась, извини.

— Я видел, как у тебя кардиограмма взбесилась.

— Я отвлеклась на гирлянды. Они очень красивые, — улыбнулась она самой себе и начала подниматься с переборки, — Я в поряд… ай!

— Ты точно в порядке?

Она вновь упала, рефлекторно выдернув из-под себя ногу, в которую кто-то внезапно вколол десять кубиков бетона, схватившего икроножную мышцу, и столь же рефлекторно выдавила из себя болезненный стон. Ей начинало казаться, что она заступила на смену целую вечность назад, но взглянув на часы она с ужасом осознала, что от момента, когда она покинула шлюз, ее отделяло лишь десять минут, в течение которых вместо полезной работы она только падала и стонала. Крепко стиснув зубы, она вытерпела волну боли, отступившую столь же внезапно, сколь и нахлынувшую, и принялась растирать едва не взорвавшуюся мышцу.

— Кажется, спазм, — прорычала она от досады, стараясь локтем размазать мясо по свей голени, словно тесто по доске, — Это ведь нормально, да?