Слабое звено (СИ) - Кунцев Юрий - Страница 39

— Видный мужчина, — последовал беззастенчивый ответ, — Статный, уверенный в себе…

— Так вот к чему все эти дурацкие расспросы о нем.

— Я просто подумала, что раз мы здесь все равно не спим и ходим друг к другу в гости, то не воспользоваться ли ситуацией и немного… социализироваться.

— С ума сойти! — отразился от переборок склада удивленный восклик, — И это еще меня все обвиняют в непрофессионализме!

— Устав мне не запрещает неуставных отношений с не приписанными к моему месту работы лицами, — парировала Рахаф и хитро улыбнулась, — Никогда не задумывалась об этом?

— Разве что чуть-чуть, — Ирма подняла руку и свела пальцы в жесте «чуть-чуть», — Все равно не понимаю, какой смысл. Через несколько месяцев мы вернемся на Нерву и разлетимся в разные стороны. Вы с Ленаром никогда больше не увидитесь.

— Мы и с тобой никогда больше не увидимся, но зачем-то сейчас лежим на мешках с удобрениями и тратим время на то, что обсуждаем мужиков.

— Ладно, в чем-то ты права, — согласилась Ирма и углубилась в думы, — У меня есть «неуставные отношения» с одним человеком.

— Так, — с жадностью в голосе протянула Рахаф и облокотилась на мешок, обратившись в слух, — Насколько неуставные?

— Мы с ним не спали целых четыре месяца.

— Ах, это наш врач! Игорь Соломни… Солони… Сол…

— Соломенников, да. И, кажется, эти отношения стали настолько «неуставными», что я теперь в каком-то смысле буду даже рада тому, что мы с ним после прибытия на Нерву расстанемся навсегда.

— Не расскажешь?

— Ни за что, — отрезала Ирма и добавила, — Но могу лишь сказать, чем больше я что-то делаю, тем больше все идет наперекосяк.

— Ручаюсь, что здесь твоя полоса невезений прервется.

— Почему?

— Да потому что иначе тебе впору давать инвалидность, — усмехнулась Рахаф и описала рукой окружность, — Тебе доверили растить суперпаслен. Что может быть проще в дальнем космосе?

Если бы не целая вереница факторов, отягощающих работы на Шесть-Три, такую работу едва ли можно было бы назвать тяжелой, но не всем и не всегда дано диктовать рабочую обстановку в полевых условиях, поэтому техники мужественно прикусив язык все снова и снова лезли в тяжелые скафандры и по шесть часов проводили в крайне неудобных положениях, испытывая дискомфорт от всего на свете, вплоть до собственных костей.

Для Радэка это был вызов. Он с честью его принял, с позором проиграл битву и с глубоким мышечным спазмом отправился в лазарет. От работы его не освободили, зато прописали ему курс физиотерапии и вынудили в качестве компромисса поменяться сменами с Эмилем. Так глубоко шокированный Эмиль оказался на рабочем посту с плазменным резаком в руках на двенадцать часов раньше положенного, освобождая ниши в переборках от испорченных коммуникаций и беззаботно беседуя со своим новым куратором:

— …лишь на бумаге ответственны за теплообмен, но на самом деле часть теплообмена лежит на системе жизнеобеспечения, будь то воздушная среда, водопровод и термоэлектрические каналы. А теперь вообразите себе, Ильгиз, что две трети корабля начисто лишены системы жизнеобеспечения. Несущих двуквадров в носовой секции нет, воздуха нет, водопровода нет, ничего нет. В корме будет задерживаться слишком много тепла, а это серьезное нарушение норм температурного режима.

— Полагаю, в нашей ситуации, знаете ли, это не так важно, — вяло ответил Ильгиз и громко зевнул, — Нам не нужен весь корабль. Лишь его маршевые двигатели, энергосистема и контрольное оборудование.

— Контрольное оборудование, знаете ли, находится в носовой секции, — напомнил Эмиль, и с натужным рыком выдрал из стены пучок оплавленных проводов, — И носовая секция как раз наиболее уязвима к перегрузкам и перепадам температур.

— Марвину не страшен ни холод, ни вакуум, — прохрипел Ильгиз так, будто во время этой фразы потянулся всем телом, — Если у нас где-то треснет корпус, то черт с ним.

— Ах, какие же мы все-таки самоуверенные идиоты… — почти пропел Эмиль и вонзил плазменную струю в очередной кусок металла, столь же бесформенного, сколь и бесполезного.

— Кто?

— Мы все. Ваш Шесть-Три попал в очень серьезную аварию. Вы ведь знаете, что с кораблем тяжелой категории по межзвездной классификации может произойти сто семьдесят пять аварийных сценариев? Двадцать семь из них оканчиваются тем, что экипаж вынужден бросить корабль и добираться до цивилизации на челноках. И вот этот случай — один из тех самых двадцати семи. Корабль полностью вышел из строя, а мы такие самоуверенные идиоты, знаете ли, возомнили себя великими кудесниками инженерного искусства и пытаемся вернуть корабль в строй прямо посреди комического ничто, да еще и при постоянной опасности, что сейчас в нас угодит еще какой-нибудь космический осколок, летящий на диких скоростях… нет, ему даже не нужно лететь, потому что мы сами летим ему навстречу с физической скоростью в девяносто тысяч километров в секунду. Черт, да это же тридцать процентов от световой! На что мы надеемся? Если мы во что-то врежемся, то даже испугаться не успеем.

— Вы не правы, — поспешно ответил Ильгиз, поймав паузу в монологе, — Это не та ситуация, когда можно штатно интерпретировать сценарии развития событий, знаете ли.

— Согласен, все эти сценарии придерживаются условия, что терпящее бедствие судно находится в одиночестве. Если так посудить то у нас, знаете ли, вообще самая нестандартная ситуация из всех нестандартных ситуаций. Мы тут летим в шесть кораблей на прицепе, тянем за собой то, что по проекту вообще тянуть не способны и зависим друг от друга так, что один неисправный корабль автоматически делает совершенно бесполезным корабль на другом конце мультисостава.

— Эмиль, что вы делаете?

— Я? — переспросил он и взглянул на потухший плазмотрон, смотрящий куда-то в сторону, — Простите, отвлекся.

Плазмотрон вновь припал к металлическому мусору и продолжил разгрызать его на части.

— Вы, знаете ли, могли бы стать великим передовиком производства, если бы любили труд так же, как и поболтать на работе.

— Простите, я слишком много болтаю?

— Очень много, знаете ли. Вы зазря засоряете эфир, предназначенный для служебных переговоров.

— Не иронизируйте, вы же сейчас разговариваете со мной по приватному каналу, — Эмиль закончил резку и напрягся, извлекая из ниши то, что когда-то было куском направляющей балки.

— Нет, — резко возразил Ильгиз, — Это вы сейчас со мной разговариваете по приватному каналу, а я, как оператор, знаете ли, должен еще в полуха прислушиваться к остальным трем каналам и контролировать, чтобы никто никому не помешался.

— Что ж, еще раз простите, — прокряхтел Эмиль и вытащил обезображенный металл из ниши, — Просто мне, знаете ли, так проще работать. Руки сами все сделают, а мозгу тоже нужна какая-то работа.

— Подождите-ка! — вдруг воскликнул Ильгиз резко пободревшим голосом, заставив Эмиля испуганно замереть, словно он оказался минном поле, — Повернитесь обратно к тому месту, откуда вы только что извлекли обломок.

Эмиль послушно исполнил указания, и его взгляд наткнулся на дыру, чернеющую рядом с угловым стыком переборки и смотрящую в полость, расположившуюся в недрах палубы. Поначалу в нем сверкнула мысль «Ничего страшного, это всего лишь техношахта», но затем чувство досады болезненно прожгло у него где-то внутри очень похожее отверстие. Он в сердцах ударил кулаком по переборке и отчаянно выкрикнул:

— Черт возьми, да это же техношахта!

— Она самая, — обреченно согласился Ильгиз, — Поздравляю вас, Эмиль. Мы все, знаете ли, очень долго молились, что никогда не найдем то, что только что нашли вы.

— Плазма проникла в техношахту!

— Да, я это вижу. Я слежу за всем через камеру в вашем гермошлеме, знаете ли.

— Как мы будем проводить ремонт в техношахте?! — не унимался Эмиль. Он отвернулся от зияющей дыры, чтобы немного успокоиться, но это не помогло. Сердце продолжало злостно колотиться, чувствуя упирающийся в спину взгляд безнадежности из-под палубы.