Слабое звено (СИ) - Кунцев Юрий - Страница 37

— Я слышал голоса людей, у которых все в порядке, и звучат они, знаете ли, совершенно не так.

— Просто плечо свело, — ответил он и с четвертой попытки зарядил новый электрод в цангу.

— Кажется, вы слишком сильно сосредотачиваетесь на плавке панели. Это грубая работа, знаете ли, поэтому вы можете позволить своим рукам немного «дышать».

— Может, вы вместо меня поработаете?

— Моя смена была прямо перед вашей.

— Тогда просто помолчите немного и дайте мне потерять здесь время с пользой.

— Вы молодец.

— Что?

— Ничего, я просто только что увидел, как вы ловко собрали горелку.

— Большой жизненный опыт.

Радэк ткнул острием электрода в недорезанную панель, задержал дыхание, отвел острие на несколько миллиметров и вдавил тумблер в рукоять. Высокочастотный импульс на долю секунды пробежался тусклой искрой, и яркая дуга вспыхнула, заставив смотровой щиток моментально отфильтровать опасное излучение. Рука дрожала, боясь совершить неправильное движение, плечо продолжало ныть, легкие загорелись от удушья, и Радэк выдохнул воздух, невольно прочертив горелкой на панели светящуюся петлю, медленно растворяющуюся в черноте щитка.

— Это не страшно, — прокомментировал Ильгиз, от чего новый электрод так же едва не клюнул куда не нужно, — Просто расслабьтесь и не совершайте лишних движений. Горелка сама из руки не выпрыгнет, знаете ли.

— Не в первый раз работаю, — выдавил Радэк сквозь зубы, расходуя последние силы на удержание дыхания.

— То есть вы уже занимались тупым прожиганием металла в вакуумной среде?

— Нет.

— Вы весьма неразговорчивы, знаете ли, — в эфире послышалось хлюпанье, сопровожденное горловым звуком.

Не выдержав, Радэк прервал дугу, посмотрел куда-то вверх, и слова сами вырвались из его рта:

— Вас что, поставили куратором ради того, чтобы забалтывать подопечных до смерти?

— Меня поставили, чтобы я контролировал порядок и безопасность выполнения работ, — раздражающе спокойно ответил Ильгиз и снова чего-то отхлебнул, — Когда вы подолгу молчите, я начинаю, знаете ли, нервничать. А когда говорите, я так хотя бы точно знаю, что вы в здравом уме, твердой памяти и рабочем настроении.

— Не знаю, что у вас на Шесть-Три за представления о рабочем настроении, но я привык выполнять работу молча.

— Тогда добро пожаловать в мир исключений, — воскликнул Ильгиз с наигранной радостью, — У меня, к примеру, рабочее настроение тоже никак не вяжется с тем, чтобы я инструктировал своих соседей о том, как правильно резать мое рабочее место на кусочки, знаете ли. И тем не менее вот я здесь, пью последнюю банку какао в радиусе десятка световых лет, знаете ли, и смотрю на то, как вы хладнокровно срываете с моей Шесть-Три нижнее белье.

В голосе Ильгиза послышалась улыбка, и на напряженном, высеченном из камня лице техника невольно вздернулся уголок рта.

— Если углубляться в метафоры, то я скорее провожу вскрытие.

— Она еще не окончательно мертва. Скорее уж тогда вы проводите ей операцию на позвоночнике.

— Если вы такой любитель поболтать, тогда давайте я молча продолжу свое дело, а вы мне тем временем расскажете, как вы пережили столкновение.

Радэк сделал глубокий вдох, снова задержал дыхание и поджег горелку.

— Даже не знаю, с чего начать… — голос Ильгиза стал каким-то отстраненным и даже перестал ломать и топтать сосредоточенное внимание на огоньке, танцующем между электродом и тающим, словно лед, дюралевым листом, — Мы сидели, мирно обедали, никого не трогали, как тут одновременно погас свет, палуба задрожала и со всех сторон раздался страшный грохот, от которого я чуть не получил инфаркт. Припоминаю, что когда я пришел в себя, первой мыслью у меня в голове было «Уж лучше бы это был инфаркт». Вы ведь понимаете, каково это, когда ломается та самая металлическая коробка, которая не позволяет вам умереть посреди космоса?

— Да, — ответил Радэк, на секунду представив себе описанную сцену, — Наверное, было страшно.

— Нет. Это было, знаете ли, ОЧЕНЬ страшно. И было вдвойне страшно, когда я понял, что аварийные сирены не работают. Я тогда подумал, что нас даже Марвин бросил. На какое-то время я почувствовал одиночество, забыв, что рядом с нами еще целых четыре корабля. Всего несколько секунд прошло, как мы поняли, что корабль превращается в скороварку и грозит нас приготовить заживо. Тогда-то все пять лет обучения и еще сорок лет практики отправились коту под хвост. Мы забыли обо всем на свете, ударились в панику и действовали настолько инстинктивно, что эти моменты даже плохо отложились у меня в памяти. Мы были как крысы, бегущие с корабля. Безо всякой организованности мы просто схватили аварийные ключи и даже не задумываясь о том, что мы, возможно, бежим навстречу собственной смерти, грубой силой пробили себе путь к дорсальному шлюзу, в спешке одели скафандры и вышли наружу.

— Безо всякой организованности? — переспросил Радэк, — Насколько я знаю, ваш дорсальный шлюз, как и наш, рассчитан на одного человека. Вы как минимум должны были организовать очередь. И быстро натянуть скафандр без посторонней помощи не так-то просто.

— Да, — неуверенно согласился Ильгиз, — Знаете ли, поначалу мы чуть не передрались прямо там, но Штефан быстро взял себя в руки и сумел сделать то, что мне лично до сих пор кажется невозможным — вбил обратно в наши тупые головы здравый смысл. Когда мы добрались до Ноль-Семь, и я окончательно пришел в себя, мне было очень стыдно за свое поведение.

— И тем не менее, вы мне все это рассказываете.

— А я не стыжусь своего стыда, — послышался очередной беззаботный глоток, — Это, знаете ли, самый простой способ бороться с ним.

Металл в вакууме остывает медленнее и держит в себе тепло до тех пор, пока оно не излучится или не уйдет через доступный теплоноситель. Площадь физического контакта панели с остальным кораблем таяла на глазах, и металл впитал в себя столько тепла, что начал съеживаться и нависать над коридором, словно старые отслоившиеся обои. Повиснув на последних сантиметрах, он с запозданием обнаружил, что нагрев прекратился, и раскаленные капли замерли, не успев сорваться и улететь навстречу зову тяжести.

— Если кто-то есть в угловой секции правобортного коридора, предупредите их, что сейчас я обрушу шестидесятикилограммовый металлолом.

— Двое сейчас работают на третьей палубе, — ответил Ильгиз, — Один на второй палубе в носовой… нет, в том, что осталось от носовой секции.

— Хорошо, тогда я сбрасываю.

Оставшиеся десять сантиметров под напором дуги размякли и развалились, словно растаявший шоколад. Пока кусок искореженного металла летел вниз, Радэк начал наперегонки считать, с какой силой она врежется в преграду. Он не успел — его прервал звук удара, глухо прокатившийся по переборкам и проникший в его скафандр сквозь натянутые струнами тросы. Он заглянул в образовавшуюся двухметровую дыру и разочарованно вздохнул.

— Нет, Ильгиз, тут тоже все надо чистить.

— Да, я вижу, — пробормотал Ильгиз и на несколько секунд замолчал, — Постойте, кажется, вы должны были как раз за этой панелью встретить несущий двуквадр.

Гермошлем не умел поворачиваться вместе с шеей, потому Радэку пришлось оттолкнуться ногой от лестницы и развернуться всем телом, чтобы направить объектив камеры на непривычно ровную металлическую поверхность, скромно выглядывающую из-за оплавленных краев срезанной панели.

— Да, я вижу краешек. А вы видите?

— Да, почти отчетливо. Я вижу на нем какие-то грязные пятна. Или мне кажется?

— Нет, все правильно, — присмотрелся Радэк к черным ожогам, покрывающим балку подобно плесени, — Просто с него, как это ни странно, испарилась не вся краска. Но с виду сам двуквадр цел, так что это можно считать хорошим знаком.

— Я, знаете ли, нисколько и не сомневался, что он цел. Все эти несущие двуквадры так хорошо проводят энергию, что чуть не поджарили нас на первой палубе.

— Видимо, вы не встречали двуквадры старого образца. Они не всегда выдерживали продольную номинальную нагрузку.