Всего лишь барбос!
(Рассказы) - Фролова Майя - Страница 4

Шурка, как ему показалось, выбрал самое узкое место. На другом берегу в реку вдавалась коса, поросшая тальником.

Петька подошёл к воде, потрогал её для чего-то ногой и сказал:

— Ну, Элька, айда!

У воды были только мальчишки и Элька. Лариса, Томка и Леся остались наверху, на обрыве, возле леса. Им стало страшно: а если Элька утонет? Тогда, сгоряча, казалось всё проще, а здесь была маленькая Элька и такая большая река.

Шурка тоже подумал об этом и на всякий случай поискал глазами лодку на берегу, но до самого поворота лодок не было видно.

Но Элька не боялась. Ведь она плавала лучше многих мальчишек.

Элька не спеша шла по дну, разгребая перед собой воду руками. А когда над водой осталась одна голова и тело стало невесомым, она слегка подпрыгнула и её ловкие загорелые руки замелькали над водой. Сильное течение сразу подхватило Эльку и стало сносить в сторону.

— Элька, назад! — крикнул Шурка, приложив ладони ко рту. — Назад!

Но Элька не повернула головы и так же равномерно и чётко выбрасывала руки над водой. Все молча смотрели, как удаляется от берега маленькая Элькина голова.

Вдруг Козёл, путаясь в штанах, стал быстро раздеваться, разбежался и нырнул. Только мелькнули чёрные пятки. Вынырнул он далеко от берега и поплыл за Элькой.

— Эй, Козёл, ты куда? — крикнул Петька, растерянно дёрнул себя за косицу и вдруг тоже стремглав сбросил штаны и побежал в воду, подымая брызги.

В это время на солнце наползла большая туча, ветер стал сильнее, вода в реке потемнела, поднялись волны.

— Шурка, они потопнут! — с отчаянием крикнула Томка.

Шурка побежал по берегу к посёлку и уже на бегу крикнул:

— Я за лодкой! Разложите костёр и ждите!

…Элька слышала, как её звал Шурка, но упрямо плыла вперёд. Пусть не надеются, что она струсит. А тут, на реке, даже лучше. Не надо на людей смотреть, глаза прятать. Только волны, небо… А устану — на спине полежу. Раз, раз, раз… А вдруг не доплыву? Ну и пусть! Тогда все узнают, что я не струсила, девчонки будут плакать, и попадёт им всем. Будут знать, как бросать человека одного. И отец тоже: выродил её, вырастил, а теперь вот дезертиром стал. Струсил, а Элька пропадай…

От таких мыслей Эльке стало горько и пришлось грести одной рукой, чтобы высморкать нос. И тут она услышала, что за её спиной кто-то дышит. Оглянулась — никого, повернулась вперёд, а перед ней качается стриженая голова Юрки.

— Здорово я поднырнул? Не дрейфь, Элька, доплывём.

У Эльки что-то подкатило к горлу, и она промолчала. Плыть становилось всё труднее, и они уже не выбрасывали руки щегольски над водой, а гребли по-собачьи. Когда проплыли больше половины, услышали совсем близко Петькин голос:

— Эй, Шурка велел возвращаться!

Лицо у Петьки побледнело от усталости, на носу выступили рыжие пятна.

— Фу-у, еле догнал. Слышали, Шурка велел назад…

— Не-ет, — сказала Элька.

— Назад не доплывём, — поддержал её Юрка. — Отдохнём на берегу, — тогда и назад.

Но берег оказался затопленным. Когда Юрка опустил ноги, чтобы достать дно, они запутались в противных, скользких водорослях.

— Цепляйтесь за кусты, — неуверенно предложил Петька, но тонкие, гибкие ветки были плохой опорой.

Они легли на спины, потому что грести руки не подымались, и доплыли до песчаной косы, которая была ниже по течению метров на пятьдесят. Посиневшие и обессиленные, повалились на песок. Чтобы согреться, вырыли ямки и сверху присыпали себя тёплым песком. Лежали молча, бездумно, пока руки и ноги перестали дрожать. А солнце больше не показывалось, собирался дождь.

— Айда назад, — приподнявшись на локте и взглянув на реку, тревожно сказал Петька. — В воде теплее, хоть ветрище не дует.

— Не, — мотнул головой Юрка и насыпал на себя ещё больше песку. Из песка у него торчали только пальцы ног, голова и руки, да там, где был пуп, шевелилась круглая ямка. — Вы плывите, а потом пришлёте за мной лодку.

Элька молча встала, поёжилась и пошла к воде.

— Ты чего это, Козёл? — накинулся Петька. — Сами Эльку испытываем, а ты схлюздил. Ну и сиди здесь всю ночь!

Юрка нехотя поднялся и пошёл за Петькой к реке.

Течение упорно разъединяло их и сносило всё вниз и вниз, далеко от того места, где они раздевались. И тот берег был ох как далеко.

— Э-э-эй! — разнеслось вдруг над водой. — Э-эль-ка-а!

— Шурка! — Козёл радостно разинул рот, и река тут же плеснула в него воды. Юрка поперхнулся, закашлялся.

Петька, подскакивая над водой, чтобы его было лучше видно, попеременке махал то одной, то другой рукой.

Только Элька не знала, радоваться ей или не надо. Может, Шурка приплыл спасать своих тимуровцев, а вовсе не её. Но лодка направилась к ней первой, и Шурка протянул руку:

— Давай, Элька!

…Лодка ткнулась в берег совсем недалеко от посёлка. Хлестал дождь, а до одежды было километра два. В мокрых трусах, покрытые гусиной кожей, бежали они по берегу.

Леся, Томка и Лариса, подложив под себя одежду, чтобы она не промокла, сидели под деревом у погасшего костра и ревели. Они не знали, бежать ли им в посёлок и звать на помощь или сидеть и ждать, потому что Шурка всё это дело велел держать в строгой тайне.

— Что нюни распустили? — ещё издали весело крикнул Шурка.

За ним показались клацающие зубами, пёстрые от грязи Юрка и Петька.

— А где Элька? — в один голос закричали Леся, Томка и Лариса.

— Да вон, отстала, — сказал Шурка. — Скорее, Элька, сюда, испытание закончилось!

— Ур-ра-а! — пискливо закричали девчонки и кубарем скатились с обрыва навстречу Эльке, которая в нерешительности остановилась на берегу.

ДОНЯ

Дон! Дон! Дон! Стучали капли по перевёрнутому корыту. Ночью лёг на крыши иней, а теперь оттаивал на солнце, и капли, собираясь на краю, обрывались вниз. Дон! Дон! Дон!..

Люди молча стояли на тротуаре, опоясав улицу, и этот звук — дон! дон! дон! — казалось, один жил над ними.

По мостовой шли евреи из гетто, тоже молча и очень медленно, будто хотели удержать бег времени. Их не подгоняли. Полицаи шли ленивой походкой, держа руки на автоматах. Один впереди, несколько по бокам, один сзади.

Дон! Дон! Дон!

Люди на тротуарах кутались в платки и пальто, наспех наброшенные на плечи. Жители окрестных домов, поляки, украинцы, не впервые провожали такое шествие. Было только непонятно, почему эту партию так долго мучили за колючей проволокой, не расстреляли сразу, как других.

Пани Стефа держала руки под платком, возле самого горла, будто хотела удержать сердце, которое рвалось из груди, выгоняло частыми толчками слёзы на глаза. А плакать было нельзя — не вильно, а то если увидит полицай…

Пани Стефа ещё издали заметила высокую красивую женщину с длинными чёрными волосами и большими блестящими глазами, похожими на те, что пани Стефа видела на старинных иконах в костёле. На плечи женщины была наброшена шаль с большими цветами, а под шалью, на руках, она держала ребёнка, закутанного в одеяльце. И была похожа эта женщина, может быть из-за шали, не на еврейку, а на цыганку. Глаза женщины с беспокойством перебегали по лицам стоящих на тротуаре людей и вдруг заглянули в глаза пани Стефы, да так, что у неё на мгновение остановилось сердце. А женщина, качнувшись в сторону пани Стефы, распахнула шаль и бросила ребёнка. Ещё даже не сообразив, в чём дело, пани Стефа схватила свёрток и спрятала под платком. Её сестра, пани Мися, стоявшая рядом, накрыла пани Стефу своим пальто.

Высокая женщина медленно уходила вместе с толпой дальше, сложив руки под шалью, будто там ещё лежал ребёнок, и ни разу не оглянулась.

Ребёнок шевельнулся, открыл глаза, такие же чёрные и большие, как у матери, увидел чужое лицо, захныкал. У пани Стефы никогда не было детей, но она инстинктивно стала расстёгивать кофточку, прижала холодное личико девочки к тёплой груди. Полицаи прошли мимо…