Красавица и Холостяк (ЛП) - Саймон Нэйма - Страница 43

— Ты придурок, — Эйдан хлопнул руками по столу, заставляя бурбон плескаться в бокале.

— Ты следует быть более конкретным, — посоветовал Лукас, поднимая бокал.

— Ладно, что насчет того, что ты профукал лучшую вещь, когда-либо с тобой случившуюся? Есть такая.

Лукас вздохнул, сделал глоток и откинул голову на спинку кресла.

— Она ушла от меня.

— Что ей и следовало сделать, — прорычал Эйдан. Потом, со вздохом упав в кресло для посетителей, он ущипнул себя за переносицу. В пьяном ступоре Лукас рассказал другу, что случилось в день, когда он, вернувшись домой, обнаружил там Тайлера с Сидней. О ссоре. Об обвинениях. — Ты был просто первоклассным подонком, обвинив ее в измене без каких-либо доказательств. Если и есть женщина, более верная, жертвующая и добрая, чем Сидней, ее надо причислить к лику святых. Она идеально тебе подходила. Если бы ты подпустил ее. Люк, — Эйдан наклонился вперед, ожидая, пока Лукас встретится с ним взглядом, — она любит тебя. Даже слепой мог бы это заметить. А у меня, черт побери, единички на обоих глазах.

Лукас пытался, но не мог заслониться от картинок, бомбардирующих его как пули из пневматического пистолета. Боль в ее глазах. Тихая мольба. Гнев. Любовь? Он потер лоб ребром ладони. Если бы в ней была, хоть капля любви к нему, он бы покончил со своей всепоглощающей жаждой мести.

Ведь она действительно поглотила.

Его детство. Его мировоззрение. Его честность.

Его брак.

Женщину, которую он любил.

Он поставил стакан, издавший громкий звук, на стол и потер ладонями свое лицо, царапаясь об отросшую щетину.

Так это были семена любви, посаженные, когда она поцеловала его шрам, выслушала его ужасную историю и приняла ее, так свободно и не протестуя, отдала ему свое тело — то, что пугало его до чертиков.

Сукин сын. Как он мог быть таким дураком?

Одержимый своей местью, он лгал ей, предал ее. Страшась закончить как отец — слабым и разбитым любовью — он оттолкнул ее, отказался от нее. Ослепленный собственной виной и скорбью, он сорвался, ища, кого бы обвинить, а в процессе разрушил ее доверие.

И все это время он упускал одну важную, кричащую, очевидную истину.

Он и Сидней не были его родителями. Она не была эгоистичной и нарциссичной, заботящейся лишь о собственном удовольствии и желаниях. Он не был своим отцом, нуждающимся, побежденным, тоже эгоистичным, так что он бросил единственного человека, который нуждался в нем больше всего. Он не мог представить себе, как причинил такие страдания кому-то, кого любит — и не мог представить, чтобы Сидней позволяла этой трясине затянуть его, она делала его сильнее. Мудрее. Лучше.

И он не хотел проводить еще один день без нее.

Он поднялся со стула и обогнул стол, его мозг кипел.

— Самое время, — просиял Эйдан, тоже поднимаясь из своего кресла. — Что ты будешь делать?

— Искать свою жену.

— С возвращением, Люк! — Эйдан хлопнул его по плечу. — Но могу я дать один совет?

— Что еще? — Лукас прошел мимо него, устремляясь к двери.

— Сначала помойся.

Глава 21

Сидней поднялась по ступенькам родительского дома в Бикон-Хилл, пригнув голову, как можно ниже, продираясь через толпу репортеров, занимавшую тротуар и часть улицы. Прошло около недели с тех пор, как появились новости о махинациях ее отца, и помешательство прессы не уменьшилось ни на йоту.

— Сидней, вы знали, что отец ворует у собственной компании?

— Сидней, сюда! Посмотрите сюда!

— Сидней, это правда, что Лукас Оливер ушел от вас, как только узнал о вашем отце?

Ей чертовски не нравилось, что журналисты обращаются с ее именем так фамильярно. Как будто они были друзьями. Как будто у них было право на ее ответы и чувства. Особенно о ее семье. И ее муже. Муже, которого она не видела пять дней, два часа и сколько-то минут. Она могла игнорировать репортеров, но не могла избавиться от пустой дыры, разверзнувшейся в ней с того дня.

Господи, только бы не попасть в очередную засаду.

Родители знали, что она покинула дом Лукаса — как, видимо, знала и пресса. Ее передернуло от неприязни, что ее личные отношения и боль были преданы освещению в национальных новостях и светских колонках. Если для этого требовалось еще раз прийти в гнездо Блэйков для еще одного раунда «Операции Тайлер», то это будет короткий визит. Да, Лукас ранил ее своим неверием и обвинениями насчет Тайлера, а также своим недоверием и двуличием касательно ее отца. И да, она жила у Иоланды, поскольку директор молодежного центра добровольно предложила ей свою гостевую комнату, когда все поняла.

Но была одна вещь, которую она не могла пересмотреть или решить: она любила Лукаса. Всеми фибрами своего существа, каждой частичкой души. Она любила его. И с тех пор, как он появился в ее жизни, она стала сильнее, увереннее в себе. Уверенной в своей значимости и ценности. Никто никогда за него не сражался. Ни его мать. Ни его отец. А она бы сражалась — охотно и гордо стала бы его чемпионом — если бы он позволил ей. Если бы он доверял ей, если бы он был честен.

Она любила Лукаса — Боже, она любила его. Но она не стала бы обрекать себя на такой же брак, который она видела, пока росла. Она заслуживала намного больше, чем это. Он заслуживал большего.

Но с арестом ее отца за те дни, как она ушла, у нее не было времени увидеться, или поговорить с Лукасом. Ее мать не понимала, все еще не могла уловить, что ее муж совершил преступление и должен был отправиться в тюрьму и заплатить штраф. Сейчас он был дома под залогом в два миллиона долларов, но шансы на его заключение были очень велики. И все же он был ее отцом, она любила его и осталась бы на его стороне в любом случае.

Дверь распахнулась, как только она к ней приблизилась. Она благодарно улыбнулась Мэдди и стянула свое пальто. Отдала его домработнице и направилась в кабинет отца, где его обычно можно было найти, когда он пребывал дома. Быстро постучав, она толкнула дверь.

— Привет, пап. Извини, меня задержали...

Зайдя в комнату, она оцепенела, шок сковал ее дыхание и голос.

Лукас.

Он поднялся с дивана, и она уставилась на него, жадно и с болью. Господи, как же она соскучилась по нему. Шелковые локоны волос у челюсти. Узкое лицо с патрицианскими углами и линиями. Живые зелено-голубые глаза и любимый шрам, напоминающий о катастрофе, в которой он выжил. И высокое восхитительное тело, которое оборачивалось вокруг ее по ночам, мощное и защищающее. Ее пальцы зудели от необходимости дотронуться до него, приласкать его. Она сжала кулаки, впиваясь ногтями в ладони.

— Сидней,— поприветствовал ее отец, тоже поднимаясь со стула у дивана и махая ей, приглашая пройти вглубь комнаты. — Проходи, присаживайся. Мы ждали тебя.

Оторвав изголодавшийся взгляд от Лукаса, она пересекла комнату и поцеловала отца в щеку, прежде чем устроиться на другом конце дивана.

Джейсон опустился на свой стул и после пары мгновений молчания, наклонился к ней, вздохнув.

— Сидней, это одна из тяжелейших вещей, в которой я должен признаться, особенно тебе, моей дочери. То, что говорили обо мне в новостях, — правда. Но пока еще не сказали, что я сам им сдался.

Шок пронесся по ней, распространяя громкие, несогласованные вибрации. Он сдался сам, не Лукас... О Боже. Ее обвинения и его отрицание эхом отозвались у нее в голове, ударяясь о стенки черепа, становясь все громче. Да, он солгал, что оставил компанию отца в покое, но он не обращался к властям...

— Вина висела на мне тяжким грузом два года, — продолжил Джейсон, врываясь в ее самобичевания. — Я больше не мог продолжать жить обманщиком. Это поглотило меня, приходя домой, встречая тебя и твою мать, и знать, что я, в общем-то, преступник. Но все же, это не стыд заставил меня пойти в ФБР, — Джейсон взглянул на Лукаса, который не проронил ни слова с тех пор, как она вошла, а потом вернул свое внимание к ней. Усталость подчеркнула морщины на его лице, и, хоть с его признания прошла лишь пара дней, он казался много старше. — С тех пор, как я встретил Лукаса, что-то в нем меня напрягало. И только после свадьбы я понял, что именно. Он похож на своего отца, Роберта Эллисона.