Возмездие
(Повесть и рассказы) - Старовойтов Валерий Иванович - Страница 9

Валера Уманов вдруг понял, что влекло его к этой худой, невзрачной девушке. Он увидел свет, чистый и ясный, в ореоле которого она произносила всегда слова правды. Уманов стремглав бросился вслед Сможенковой.

Глава 11

Главный врач Томской психиатрической больницы в небольшой комнате для «особых» посетителей принимал куратора клиники, майора КГБ Станислава Ивановича Куркина. Сегодня Куркин был особенно деловит и от традиционной рюмки медицинского спирта отказался. Дверь бесшумно закрылась, как только майор переступил порог секретной комнаты. Он быстро достал из черного «дипломата» копию документа с грифом «секретно», заверенную начальником Томского управления КГБ. Внизу размашистом почерком стояла роспись «Заместитель председателя КГБ СССР Крючков В.А.»

— Иван Афанасьевич, ознакомьтесь с данным документом! — Куркин протянул машинописный лист главному врачу института.

— А что это? — Доктор начал шарить по карманам в поисках очков.

Куркин взял очки с холодильника и протянул ему:

— Разрешение на применение СП-108. Мы называем препарат «сывороткой правды». Он применим к больному, который был доставлен вчера с Бакчарского района.

— Да, конечно, понимаю! Однако у Варенцова Ивана Петровича высокая температура и подозрение на воспаление легких, сегодня его должны осмотреть пульмонологи.

Главный врач осторожно взял бумагу и, водрузив очки в золотой оправе на крючковатый нос, стал медленно её читать, шевеля губами. Лист в трясущихся руках подпрыгивал.

— Да вам, дорогой доктор, пора принять спиртяжки, вы случайно того, не перебрали вчера, а? — Станислав Иванович рассмеялся.

— Нет, товарищ майор, абсистентного синдрома у себя не наблюдаю!

— А по-русски, это как? — Куркин начал разминать папиросу.

— Похмельный синдром, уважаемый! И прошу не курить, иначе мы окажемся в душегубке, здесь нет вентиляции! И все же меня интересуют как врача противопоказания этого препарата! Профессор Варенцов — ученый, а не бомж, простите! И если с ним что-нибудь случится, отвечать придется в суде мне!

— Я уверен, что ссылаться на распоряжение, оформленное по всем правилам и которое держите у себя в руках, вы не будете даже в суде! — Куркин усмехнулся и спрятал «беломорину» в серебряный портсигар с выгравированной надписью «За безупречную службу».

Пожав сутулыми плечами, главный врач повернулся к сейфу, открыл его и достал два пенициллиновых пузырька с препаратами, одно из которых называлось, судя по этикетке, «Дот-108», а другое — «Антидот-108». Куркин уселся на диван и нажал в кармане кнопку записи портативного магнитофона:

— Повторите, пожалуйста, инструкцию применения препарата, Иван Афанасьевич, как главный врач НИИ психического здоровья.

Доктор задрал голову к потолку и, раскачиваясь на носках, начал выполнять команду сотрудника КГБ. В его глазах стоял предыдущий пациент — толстый и лысый начальник облпотребсоюза, который после применения «сыворотки правды» из этого самого сто восьмого дота признался не только в существовании подпольного цеха теневой продукции, но и со всеми пикантными подробностями доложил об эрогенных зонах супруги.

— Итак, две капли «дота» растворяются в бокале любой жидкости. Если «объект» выпьет содержимое бокала, примерно через пятнадцать минут он оказывается в невменяемом состоянии и полностью теряет над собой контроль. Такое состояние «объекта» используется, как правило, для получения от него информации, когда известно, какие именно сведения нужно от него получить, например, признание в совершении конкретных действий. В указанном состоянии «объект» может находиться несколько часов, но его можно продлить, периодически добавляя меньшие дозы «дота».

Врач перестал раскачиваться и неожиданно повысил голос, словно догадался, что его пишут:

— В нашем случае с больным Варенцовым, учитывая его простудное состояние, до конца не обследуемое, я добавлять к положенным двум каплям СП-108 ничего не буду!

Куркин был абсолютно спокоен:

— Мне нужен результат, Иван Афанасьевич, и я на службе у партии и государства, впрочем, как и вы! Дальше!

Доктор сразу обмяк, опустился на стул, достал из кармана фляжку, сделав приличный глоток.

— Когда задачи, поставленные в отношении «объекта» решены, ему дают «антидот». Минут через десять после вливания «антидота» «объект» приходит в совершенно нормальное состояние.

— Вот и славно, уважаемый профессор!

— Я всего лишь врач, кандидат наук! — На крючковатом носу доктора появилась испарина.

— Будете непременно доцентом, я похлопочу! А говорите, не с похмелья, коли фляга всегда с собой! Научное название мне напишите, над коллегами буду подтрунивать!

Рассмеявшись, Куркин сдул несуществующие пылинки с белоснежного халата главного врача.

— Все верно, столь быстрый вывод «объекта» из невменяемого состояния в нормальное практически полностью стирает из его памяти все, что с ним произошло с момента принятия «дота», то есть происходит полный провал памяти. Удачи!

Дверь поворотом бюста академика Павлова бесшумно открылась, и майор покинул тайную комнату.

Профессор Варенцов метался на тощей больничной подушке. Удушающий кашель вырывал из горла вместе с клокотанием обрывки фраз: «Ах, жаль, нельзя повернуть историю вспять. Выкинуть всю демократическую шваль тогда, в семнадцатом, из Таврического дворца, да под пулеметы гвардейского полка!»

— Какого полка, о чем он, доктор? — Куркин повернул голову в сторону Ивана Афанасьевича. Тот молчал, лишь сосредоточенно набирал в шприц лекарство. — Мне нужен результат! Дайте ему еще сыворотки СП-108. Приказываю!

— Не могу, по инструкции, да и клятву Гиппократа я тоже давал! — Главный врач умело повернул горящее тело больного и ввел в исколотую ягодицу очередную дозу ампициллина. Затем бережно уложил профессора на простынь и включил кислородный аппарат.

— А я давал воинскую присягу! — Майор, оттолкнув главного врача от кровати, нервно потряс ампулу и плеснул несколько капель в стакан с соком. Приподняв голову профессора, он с силой разжал посиневшие губы и влил содержимое в клокочущий кашлем рот. Варенцов замахал руками, налитые кровью глаза широко открылись, кадык часто заходил вверх-вниз, часть «дота» вылилась на небритый подбородок, но основная его часть все же попала в обессиленное тело. Оно обмякло, вытянулось на белых простынях, кашель исчез и хриплый голос, словно из поднебесья потек в палату: «Россия — аграрная страна, крестьянин не хотел войны, он устал от неё. В октябре семнадцатого надо было Петроградский гарнизон распустить, а город защищать гвардейскими офицерами, которые помнят Корниловский прорыв, с одной стороны, и возложить на них обеспечение порядка в городе, с другой стороны. Землю дать солдатам и снабдить агротехникой, которую должны были сделать путиловские рабочие для села, а не бронепоезда. И никакой, слышите, потом коллективизации!»

— Вот сука твой профессор! — Куркин вытер со лба пот и включил второй магнитофон. Иван Афанасьевич сидел на стуле, вытянув вперед тощие ноги, и бессмысленно крутил кислородную маску, которую надеть на больного ему не дал этот разъяренный куратор из КГБ.

— Вы писали книгу о восстаниях крестьян в России после Великого Октября? — Микрофон был поправлен на мокром от пота лацкане больничной пижамы Варенцова.

— Начал, жаль, что не успею дописать о Чаинском восстании 1931 года в нашей области. Надо было раньше взяться за работу, но боялся, всю жизнь боялся, так велела мама. Она лично знала Ускова.

— Усков, это кто? — Майор спрашивал членораздельно и громко.

— Один из организаторов крестьянского бунта, который унес из жизни 120 тысяч ни в чем неповинных людей после восстания.

— В каком состоянии книга?

— Рукопись я храню, хр…! — Удушливый кашель стал снова забивать профессора. Он стал поворачиваться на кровати, микрофон слетел.

Куркин, не обращая внимания на главного врача, который тоже бросился к больному, начал трясти Варенцова за грудки. Глаза того закатились, голова запрокинулась назад, профессор едва вымолвил: