Возмездие
(Повесть и рассказы) - Старовойтов Валерий Иванович - Страница 17

— Петра ветвью, видать, прихватило и под комель занесло, ясно! — Доктор обернулся.

Усков привязал коня к сосенке, поочередно поздоровавшись с мужиками, потом подошел к парнишке, обняв Ванюшку Варенцова за плечи, снял фуражку.

— Клава, в контору зайди, продукты на поминки дам! — Окликнул Григорий жену покойного.

Солнце палило нещадно. Угрюмые, заросшие до самых бровей, лица бросали равнодушные взгляды на нового коменданта, который ходил между поваленных сосен, останавливаясь то у одной группы мужиков, то у другой, расположившихся на обед. Посредине поляны на кострище стоял огромный чугунный котел. Повар в засаленной, мокрой от пота рубахе раздавал постный суп из крапивы, мучной пыли и прошлогодней картошки с морковью и свеклой. Усков протянул чашку: «Плесни на два пальца!» На дно вылилась из неполного черпака мутная жижа с травой и пожухлыми овощами. Хлебнув пару ложек, комендант забрался на пень и обратился к рабочим:

— Работу закончить на два часа раньше, потом всем разрешаю в лес за ягодами и грибами. Вопрос по муке для ваших семей решу. Обещаю. Бригадиров жду завтра с утра в конторе, дело есть!

Народ одобрительно загалдел. Комендант спрыгнул в траву и направился к болотистому озерцу, где его поджидал Тимоха, горстями забрасывая в рот спелую черемуху с нависшей над водой ветви. Увидев между деревьями своего начальника, бросился к лодке, вытирая рукавом рубахи синие от ягоды губы. На воде было не так жарко. Она ласкала руку Ускову, опустившему ладонь за борт. Тимоха изо всех сил греб, налегая на весла. Посредине озера лодка встала. Ординарец начал торопливо рассказывать:

— В общем, так! Как вы велели, съездил я в Чумаковку. Путь не близкий, почти до Новосиба, а по прямой лесными дорогами в 80 верст все ближе. На постой остановился у брата вашего отца, гостинец передал, кроме шоколада. Вот! — Тимофей достал со дна лодки сверток, обернутый в чистую тряпицу и перевязанный сургучной веревкой. — Простите, гражданин начальник, не удержался, сожрал по дороге половину, а шоколад весь! — Тимоха упал перед комендантом на колени. — Григорий Иванович, истинный крест, отработаю, прости Христа ради!

— Ладно, проехали! Дальше докладывай, по твоей милости купаться не намерен, если лодку сейчас опрокинешь, хотя и жарко! — Усков содрал с себя черную от пота гимнастерку, обнажая поджарое сильное тело, едва удержав равновесие.

— Петр Дмитриевич, значит, просил на словах передать, что в течение нескольких дней восставшие стремительно захватили более двадцати сел, посёлков и хуторов, где разогнали сельсоветы и выбрали старшин. Укокошили тринадцать колхозных активистов и милиционеров, своих поначалу потеряли с десяток! Выступили они отрядами общей численностью в двести человек со стороны речек Сенчи и Оми под лозунгом, черт, забыл, а вот погоди! — Ординарец задрал рубаху, из штанов выпала затертая местная газетенка, в которой лежал листок с печатными буквами: «Долой коммунистов и колхозы, да здравствует свободная торговля!»

Усков поднял газету и начал жадно читать, проговаривая вслух каждое слово: «Вскоре после подавления мятежа председатель Чумаковского РИКа Бухарин сообщал, что в урманной и приурманной полосе района существует 24 самовольных посёлка на 746 дворов. Часть из них была основана десятью годами ранее беглыми крестьянами Колыванского района — участниками большого антисоветского восстания, жестоко подавленного в 1920 г., а в наши дни пополнилась „кулаками“, бежавшими из нарымской ссылки, что позволило совместить опыт и ненависть.

Однако советская власть, как самая справедливая и гуманная власть в мире…» — Григорий перестал читать и посмотрел за борт.

— Газету заберу, а то на самокрутки спустишь! Что еще дед велел передать? Подгреби, к берегу, сносит, видишь, какая речушка впадает!

Умело табаня левым и загребая правым веслом, Тимоха быстро развернул лодку, сделав пару мощных гребков, вернул её на место со словами:

— Еще деда быстро набрался вашего самогона, хвалил его и плакал, жалея, что мужиков порубила конная кавалерия под самой Чумаковкой, прибывшая на помощь чекистам, укрывшимся от разъяренной толпы в погребах, клубе и сельсовете. Остальных повязали и угнали в Новосибирск. А еще он сказал, что особо лют был здоровенный в кожане лысый начальник, лично повесил на осине пятерых.

— Знаю его, Долгих это. Помнишь, у нас тут Малышкину зубы выбил. Значит, подавили восстание?

— Похоже, да. — Тимофей опустил руки на острые колени и посмотрел за борт, где бурунчик от взмаха хвостом большой рыбины побежал к борту.

— Ладно, греби до дому. — И, словно угадав мысли ординарца, весело бросил: — Разрешаю тебе эту щуку вечером выловить хоть на живца, хоть бреднем! В контору только зайдем сейчас, рассчитаюсь с тобой, командировочный.

— Мудреное слово, но красивое! — Тимоха с силой упал на весла, и лодка быстро пошла к лесистому берегу.

Глава 6

Григорий лежал на кожаном диване в кабинете комендатуры, не раздевшись, лишь снял сапоги. В вечерних сумерках квадрат черной дыры открытого большого сейфа казался зловещим. Среди папок и документов, заваливших стол, Усков так и не нашел чистых бланков с печатью сельского совета для оформления пропусков. План коменданта был прост: разослать по селам проверенных людей, среди которых было много священников и бывших однополчан, для начала агитационной работы среди спецпереселенцев для подготовки восстания против действующей власти. Пропуска нужны были на случай проверки сотрудниками НКВД. Время поджимало, восстание надо было начинать до осенней распутицы или отказаться вовсе, памятуя доклад ординарца о событиях 1920-х годов на Колывани.

«Но ведь прошло более одиннадцати лет, да и голодомора не было. Сейчас голод и есть та мобилизующая сила, которая поставит под мои знамена не менее десяти тысяч мужиков из всего контингента спецпереселенцев. А это целая армия!»

Внутренний голос убеждал Григория в правоте своего решения. Он знал себя и понимал, что тот, второй, который рубил все сомнения, именно и есть Григорий Усков, смелый и решительный воин.

В глазах поплыли картинки недавней гражданской войны. У станицы Зарубинской их полк попал в окружение красных. Порубили всех. Он и три офицера, отбив тачанку, с боем вырвались из кольца, но раненый комполка Медведев был взят в плен. Тогда этой же ночью урядник Усков принял решение спасти командира, хотя другие отговаривали и предлагали податься за Дон немедля. А поручик Славский даже приказал Грине прекратить валять дурака и ложиться спать, чтобы через два часа сменить его в дозоре. Кожа дивана заскрипела, дыра сейфа стала растворяться в ночи, Усков повернулся к спинке, пропахшей потом и табаком. Закрыв глаза, он отчетливо помнил тогдашнее свое состояние. Оно было сродни сегодняшнему, когда все сомнения прочь, остается лишь сгусток воли, который и управляет холодным, расчетливым разумом.

Григорий отчетливо вспомнил, как во время несения караула у тачанки он, переодевшись в форму бойца Красной Армии, вывел пристяжного жеребца далеко в степь, а потом, махнув на спину коня, галопом поскакал к станице. Версты за три до неё остановился. Форму сбросил в овраг и в нательном белье пришел к красным. Красноармейцы тоже несли потери немалые; каждый человек был на счету, потому комиссар сильно и не вдавался в подробности бывшей биографии крестьянина, решившего мстить за убиенных родичей белогвардейским карателям. Служил Усков хорошо, и вскоре, получив приказ доставить белого офицера в штаб армии, по дороге перебил конвойных и со штабс-капитаном Медведевым добрались они до ближайшей станции, так больше не примкнув ни к белым, ни красным. И вот спустя столько лет их пути-дороги, похоже, снова пересеклись. Комендант тяжело поднялся с дивана, пододвинув табурет к столу, заваленному бумагами, нашел среди них дело и начал внимательно его изучать снова: «Некто Медведев, кулак, владелец кирпичного завода Колыванского района. Фото не четкое, но в анфас похож, только с густой бородой. Совсем скоро Тимофей должен доставить этого самого Медведева в Крыловку по его приказанию». Григорий встал и распахнул окно. Свежий ветерок ворвался в кабинет, пробежал по скользкой коже дивана, сдув пепел прямо на разбросанные по зеленому сукну папки с делами спецпереселенцев.