Мне не нравятся рыжие (СИ) - Толина Лия - Страница 48

Мать приготовила праздниный ужин, отец сходил в магазин и купил любимый лимонад дочери, который она пила литрами в детстве, а потом носилась по дому с криками «берегитесь, Аля лопается». Сейчас Аля тоже вот-вот лопнет, только не от лиоманада, а от невыплаканных слез. Она немного потеряна, даже в собственном доме. Сидит, уставившись в стену, даже забывает моргать.

Родители очень волновались, когда отпускали ее в чужой город на учебу, и готовы были отдать все, лишь бы их дочка осталась рядом. А сейчас она тут, но стены словно давят на нее. Будто бы птичка вернулась в клетку потому что ей подрезали крылья, и больше нет возможности летать. Что же стало с их дочкой? Спросить — не расскажет. Гордая, упрямая, всегда все хранит в себе. Лишь изредка садится папе под бочок и начинает тихо рассказывать свои переживания.

Она с детства ближе к отцу. Папина дочка с головы до пяток. А мама — она мама. Вкусно готовит, красиво причесвает. Аля любит ее не меньше, просто почему-то уверена, что отец понимает ее лучше.

Аля закралась в своей комнате, чувствуя как на дущу снова падает какой-то груз. Это неправильно, по ее подсчетам — тут должно было стать легче. Она должна была веселиться с мамой и папой, и быть счастлива от того, что в родительском гнезде. В родном доме же и стены лечат, черт возьми! Так почему все иначе? Почему не хватает воздуха, словно она забыла его там… Новую жизнь оказалось начинать сложнее, особенно в старом месте.

— Дочь, к тебе можно? — папа заглянул в комнату.

— Да, — Алина натянуто улыбнулась.

— Какие жуткие обои, тебе и вправду они когда-то нравились? — он оглядел комнату, словно зашел сюда впервые.

— Наверно, раз они тут…

— Не зря говорят, что в детстве у людей слабая психика. Твоя, по-моему, вообще была расшатана.

— Пап, — Алина хохтнула. В этом весь отец. Рассмешит, даже если хочется плакать.

— Ну, пока мама там на стол мечит харчи, я готов выслушать рассказ. — он присел рядом на кровать.

— Какой? — она устало взглянула на него.

— Ну, про то, что все мужики козлы и уроды.

— Все. До единого. Кроме тебя, — она положила голову ему на плечо.

— Он тебя обидел?

— Кто?

— Как кто? Даниил, конечно.

— Нет. Просто я так устала. Я ушла с работы.

— Вот тебе на… А как же «Вот увидете, однажды мое имя прогремит на весь мир» — он очень смешко перекривил Алю, и она засмеялась.

— Прогремит, только не в этой отрасли. Скажи, пап… Бывает ложь во благо?

— Помнишь, однажды мы решили протестировать новый мячик в доме и разбили мамину любимую вазу?

— Угу. А потом мы начали сдирать обои, чтоб сделать ремонт.

— Мама пришла с работы, была так удивлена происходящему, что даже не заметила отсутствие вазы.

— А потом ты сказал, что этому старью не место в новом интерьере.

— Да, так вот это была ложь во благо. Спасти две невинные жизни — благо ведь?

— Ты никогда не бываешь серьезным, пап!

— Ладно, если серьезно: ложь — есть ложь. От нее никогда не бывает блага. Другое дело — намерения людей лгущих тебе. Те, что ллгут из эгоистических намерений — просто предатели. А те, что своей ложью пытаются защитить тебя от чего-либо — просто глупы, которые не знают подход к моей дочери. — он чмокнул ее в лоб. — Но это не значит, что они плохие. Люди показывают свою любовь, как умеют. Иногда это выхоит очень плохо, нелепо… Бывает, даже больно… Мы когда с твоей мамой встречались, она сказала мне «если любишь меня — сделай сальто». Ну я и сделал. И сломал ей нос. Вот так и доказал.

— Не понимаю, как вы вообще умудрились пожениться, — Аля уже улыбалась, не чувствуя остатки грусти.

Она простила Даниила. Простила, потому что поверила, что он — хотел как лучше. Видел, что она счатлива — не хотел мешать. И, в конце концов, не он же виноват, что Алина раздает свой номер всем налево и направо.

— Идите кушать, — позвала отца и дочку мама.

Аля еще раз взглянулась на папу, тот кивнул, будто прочитал ее мысли. Как все-таки хорошо, что она приехала.

Через два дня на экране телефона высвятились странные цифры. Слишком часто в последнее время ей звонят незнакомые номера.

— Алло, — настороженным голосом ответила она.

— Алло, Алина? — незнакомый голос женщины отозвался в трубке. Опять этот иностранный язык. Из России ей, наверно, больше не собираются звонить.

— Да, а вы кто?

— Это Грэйс.

Грэйс? Кто еще такая?

— Мои негодники — сыновья украли у тебя одежду. — пояснила она и тут до Али дошло. Она обрадовалась, узнав кто это. Жалела, что так и не удалось нормально попрощаться и, если быть честной, переживала за них.

— Грэйс! Я так рада тебя слышать! Как дела?

— Прекрасно, благодаря тебе! Джек передал мне то, что ты оставила. Я набарал номер и миссис Морин взяла меня на работу! Представляешь? Мне теперь хватает денег, чтоб учить сыновей. У меня есть даже выходные. Мы вместе ходим в парк. Алина, я хочу сказать тебе спасибо. Ты спасла мою жизнь! Сделала, что боялась сделать я — поверить в то, что все возможно! Ты поверила в меня! Ты замечательная! Кстати, тебе тут кое-что хотят сказать, — в трубке раздался мальчишеский смех, а затем синхронное «прости нас, Алина». Она улыбалась потолку, не могла скрыть своей радости. Наконец-то душа стала наполняться чем-то помимо тоски. Грэйс еще немного поблагодарила ее, затем попрощалась. Позвала ее в гости, пообещала угостить вкусным пирогом. Аля еще долго сидела прижимая телефон к груди. Она оказалась для них полезной. Вот так вот запросто ворвалась в жизнь совершенно чужих для нее людей и стала вдруг для них надеждой. Она смогла оставить свой след хотя бы в чье-то жизни.

Звонок Грэйс окончательно сподвигнул Алину на решительный шаг. Вечером она объявила родителям, что уезжает работать в Америку. Мать охала, отец вздыхал, Аля улыбалась. Все, как и в старые добрые времена. Только никто ее больше не отговоривал. Поняли, что Аля едет не только на работу, но еще и в поисках себя. После разговора с родителями она обрела уверенность в себе, позвонила Льюису, поинтересовалась: вокантно ли еще место. Тот сказал, что место ждет ее и был рад не меньше Али, узнав, что в скором времени она прилетит.

Компания обеспечивает ее жильем, машиной и еще опатит перелет. Ее ценят? Да, ее начинают ценить, потому что она сама в первую очередь начала это делать.

— Доченька, может мы все-таки проводим тебя до аэропорта? — мама стоит на пороге в халате, но в любой момент готова сорваться и одеться за минуту.

— Нет, мам. Ты же понимаешь, что мы тогда затопим аэропорт и я не смогу вылететь? — Алине не хотелось видеть слезы матери, а прощание непосредственно у самолёта — другого варианта не предполагает. Да, и у неё нервы не железные.

— Может, оно и к лучшему, — мать махнула рукой. Намёки, намёки, намеки… Не подействует на решение Али уже ничего. Твёрдо решила ехать. Чувствует, что где-то за океаном ее ждёт тихая, спокойная жизнь.

— Все, мать! Не видишь? Дочь повзрослела. — отец по-доброму улыбнулся и обнял. Нет, не так, словно в последний раз, а так, будто уже очень ждёт следующей встречи.

— Ой, подожди! Я же тебе тут сумку собрала! — мать побежала на кухню, отец оглянулся ей вслед и покачал головой.

— Ну, потерпи ее ещё немного.

— Я буду по вам скучать, пап. — слезы заказывали? Получайте.

— Ну, мы тоже. Не сомневайся. — он смахнул пальцем убежавшую слезинку. — а что с Даниилом?

— Что с ним?

— Я думал, у вас все серьёзно… А тут ты с Америкой. Признаться, я расстерян.

— Ничего с ним, пап. Я уезжаю. Он остаётся.

Алина много думала, что же ее тут держит и поняла: зеленые глаза запавшие в душу. Она влюблена в Даниила, но просто не может остаться тут. Алина запуталась в собственной жизни настолько, что пришлось отрезать прошлое (как бы не было больно), и просто спланировать все заново. Она готова восстать из пепла, только нужна почва под ногами. А здесь ее выбили последние пришествия. Может, чужая страна примет ее лучше, чем собственная. Может, ей там так понравится, что однажды она заработает достаточно денег, перевезет родителей и уже навсегда забудет думать о том, что было тут… А пока… Нужно лететь, нужно жить и пытаться.