Земля Мишки Дёмина. Крайняя точка
(Повести) - Глущенко Валентин Федорович - Страница 43

— Добро, коли так. Ходи в новой одеже, привыкай.

И нож чтоб завсегда на поясе, нечего ему в мешке ржаветь.

Колька осерчал, когда бабушка Дуня вздохнула:

— Упрямый ты, Филимон. То ли дело, побыл бы Николашенька возле меня. Ни страхов, ни маяты. И мне веселее.

— Ничего, ничего, не соскучишься. Не резон охотницкому внуку на перинах нежиться. Да и матушка тайга не обидит. Мал, мал! Когда и воспитывать, как не с малу?

Бабушка Дуня не стала больше перечить, завела квашню и ушла топить баню.

Дедушка Филимон закончил сборы и лег отдыхать. Кольке стало скучно одному.

Но тут прибежала Надюшка:

— Где бабушка Дуня?

— Зачем тебе она?

— Говори, не мешкай. Председатель сельпо Таковой приехал. Может, чего путного привез.

— Бабушка баню топит.

Кольке хотелось порасспросить Надюшку, что это за диковинные товары завезены в магазин, но девочка торопилась.

Колька сунул руку в карман и нащупал заветный кошелек, в котором хранились сбережения: «Не прикупить ли и мне чего-нибудь на дорогу?»

Возле магазина толпились женщины и ребятишки. Из мужчин был только Тимофей Никифорович Кочкин. Он степенно беседовал с не знакомым Кольке человеком. Приезжий был невысокий, крепенький, краснощекий толстячок. В коричневой вельветовой толстовке, в синих шевиотовых галифе и блестящих хромовых сапогах он выглядел щеголем. Удивляло, как он умудрился в бобылихинской грязи сохранить в чистоте костюм.

Здоровенная толстогубая дивчина перетаскивала в магазин ящики и мешки.

Приезжий покрикивал на нее, когда она неосторожно поднимала какой-нибудь ящик или корзину:

— Аграфена, что, как медведь, ворочаешь? Тару побьешь.

Грузчица виновато ухмылялась и несла тяжесть, словно тарелку, до самых краев наполненную горячим супом.

— Деготку не подкинул ли, Алексан Митрич?.. — спросила вдова Пономарева, тощая, с морщинистым, вечно озабоченным лицом. — Вот и слава богу! А то скотина изнемогла от мошки. Моего теленка заела проклятущая. В лежку лежит, подняться не может.

— Только двенадцать бутылок привез. Как хотите, так и делите, — предупредил «Алексан Митрич». — Деготь — продукт дефицитный.

Говорил он важно, с чувством собственного достоинства.

— Дефицитный! — услышал Колька за спиной сердитый шепот Надюшки. — В третьем годе в Исаевку геологи заезжали. Папке снадобья какого-то оставили. Смажешь лицо или руки — мошка тронуть боится. Совсем новое. У геологов и то мало было, потому и дефицитным называли. А деготь?! Им телеги смазывают!

— А сапоги опять не привезли, товарищ Таковой? — подошла к толстяку маленькая, худенькая женщина. — Осень не за горами. Ребятишки разуты. В чем по грязи шлепать? В Сахарово все завозят, а у нас что ни спроси — дефицитный товар.

«Алексан Митрич», он же Таковой, недовольно сморщил румяные губы, словно съел что-то кислое:

— Опять воду мутишь Чепчугова? Когда же выведутся в тебе классовые пережитки? Учительница! Политику должна нести в массы, а ты их разлагаешь. Бабам газетки обязана читать и разъяснять, чтобы подобные симфонии не разводили. А ты сама в первую голову. Сахарово — промышленный поселок, понимать надо…

Женщины присмирели, опустили глаза.

Тимофей Кочкин засмеялся дребезжащим, заискивающим тенорком в пегую бородку:

— Она, Алексан Митрич, и супруга своего с толку сбивает. Де кина нет, клуба нет, не по-людски, мол, живем. Го-о-родская!

— Знаю, знаю, откуда диверсии текут. Покрывать их не стану. — Неожиданно Таковой побагровел и закричал тонко и пронзительно: — Государство тебе деньги платит, а ты вражескую пропаганду ведешь, политику подрываешь! Вправлю тебе мозги! Кто ты такая?

Маленькая женщина, совсем молоденькая, белобрысенькая, в каком-то выцветшем, перелицованном жакетике, в броднях, растерянно оглядывалась. Хотела что-то сказать, но вместо этого расплакалась.

Слезы как будто несколько смягчили Такового.

— Раньше надо было плакать! Знай, где находишься! В тайгу приехала — не на курорт.

Женщины угрюмо молчали. Ни одна из них не осмелилась вступиться за учительницу.

А в Кольке вскипала буря: как смеет этот толстяк так грубо обращаться с человеком!

— Почему вы ее оскорбляете?! Она правильно требует!

Колька не узнал своего голоса. Собирался высказаться солидно, а перешел на крик, такой же петушиный, как у Такового. Словно из пулемета, резал фразу за фразой опешившему толстяку. В голове были свежи разговоры между отцом и матерью на эту тему, и Колька выкладывал их с мальчишеским задором.

— Молчать! Чей недоносок? — взвизгнул Таковой.

Он прыгнул к Кольке, пытаясь ухватить за грудь.

Колька ударил по коротенькой красной, поросшей рыжим волосом руке.

— Не трожь парня, Алексан Митрич! Не ровен час — обожгешься! — Бабушка Дуня, статная, легкая, встала гордо и как-то необыкновенно молодо против Такового. — Мой внук! Ну и что же? Думаешь, раз ты председатель сельпо, все тебе дозволено, а в Бобылихе — темный сброд, таежники! Напужать желаешь? Не выйдет. Не из пугливых. А недоносков при себе оставь, мил человек!

— Видал, во что разговорчики выливаются? — многозначительно поглядел Таковой на Тимофея Кочкина. Но было заметно, председатель сельпо растерялся. Внезапно переменившись, миролюбиво улыбнулся: — Простите, Авдотья Петровна. Никоим образом не собирался вас обижать и даже не знал, что у вас есть внучек. Мальчик на провокацию пошел, а я погорячился.

— Хм… Провокация… Ловко же вы выкручиваетесь! Людей с грязью смешиваете… «Классовые пережитки»! А мне почему-то думается: вы классовый пережиток!

Все головы обернулись в сторону говорящего.

Чуть поодаль стоял парень в военной форме, с гладко зачесанными назад волосами. Сунув руки в карманы, он иронически усмехался. Когда подошел парень, Колька не заметил.

— Кто это вас надоумил. Таковой, этаким манером политику партии трактовать?

И тут безмолвная толпа женщин зашевелилась, зашумела.

— Он всегда так: «классовые пережитки… партия…». А сам тем временем из-под прилавка с продавцом ходкие товары по завышенным ценам продает, — раздался голос из толпы.

Какое-то время на лице Такового отражался испуг. Но тут же глаза его вспыхнули зло и остро. Недобро прищурившись, он шагнул к парню:

— Ты кто такой?

— Прежде всего не «ты», а «вы». Это раз, — спокойно поправил солдат. — Второе. Память у вас коротка или уж слишком я изменился? Я-то вас хорошо помню. Но если на то пошло: местный житель, Илья Пономарев. К вашим услугам.

— Та-ак… Искажаете правильный смысл сказанного, товарищ Пономарев? Вредные настроения насаждаете? Это вам даром не пройдет! Кстати, покажите-ка документы.

— А может быть, вы мне покажете свои документы? — с издевкой спросил парень, ничуть не испугавшись многозначительного, угрожающего тона противника.

Многие женщины улыбались, многие откровенно смеялись. Серьезность, скованность как ветром сдуло.

Таковой словно не замечал усмешек.

— Не хотите показать документы — не надо. Затевать с вами спор на улице я не намерен. Времени хватит, проверим… — заключил он. И уже добродушно и ласково обратился к женщинам: — Расходитесь, бабочки. Торговли так и так не будет сегодня. Товары принять надо. Кто виноват и в чем, завтра разберемся.

Таковой отошел к телеге, набросил на плечи плащ. За ним поспешил Тимофей Кочкин.

— Сын Матвея Данилыча Нестерова. Примите во внимание. Илья Пономарев тоже не от худого сердца, не подумав, вмешался, — льстиво говорил он, как бы оправдывая Кольку и светловолосого парня. — А вам приветик от Геннадия Михалыча Шаньгина. Ждут вас, потолковать желают…

Старик Кочкин перешел на полушепот, семеня за председателем сельпо. О чем он дальше говорил, разобрать было невозможно.

Дома Колькино выступление вызвало большой разговор. Дедушка Филимон поднялся с лежанки и, выслушав горячий бабушкин отчет, заметил:

— В лавке теперь, конечно, на хорошее не рассчитывай. Таковой накажет продавцу… А будет случай — и напакостит. Однако крепко вы ему врезали! Пусть знает Нестеровых! А то почитает себя в Бобылихе царем и богом. Из района к нам не часто наведываются. Председатель сельсовета далеко, да и в больших деревнях хватает ему дел. Таковой и возомнил себя хозяином. Да и в районе, видно, у него свои люди имеются. Когда Пимен Бобылев поехал жаловаться на Кочкиных за браконьерство, Таковой вмешался, в склочники старика определил. Времена, однако, меняются. Илья, говорите, вступился? Славно!