Крах и Восход - Бардуго Ли - Страница 42

– С моими зубами все в порядке.

– Конечно, – примирительно сказала Женя. – Ты самый красивый морж, которого я когда-либо видела. Меня просто удивляет, как ты еще не продырявила себе нижнюю губу.

– Руки прочь, портниха, – проворчала Зоя, – или я вырву тебе второй глаз.

К наступлению сумерек у Зои не осталось сил даже на пререкания. Они с Надей полностью сосредоточились на том, чтобы держать нас на плаву.

Периодически Давид подменял Тамару за штурвалом, чтобы та могла позаботиться о ране на ноге Мала. Хэршоу, Толя и Мал поочередно держали тросы, чтобы дать друг другу возможность размяться.

Только у шквальных не было передышек, пока они трудились под сияющим солнцем, но мы помогали, как могли. Женя подставляла Наде спину, чтобы та могла хоть ненадолго расслабить ноги. Поскольку солнце уже село, мы не нуждались в укрытии, и большую часть времени я поддерживала руки Зои, пока она призывала ветер.

– Это глупо! – прорычала она, ее мышцы дрожали под моими ладонями.

– Хочешь, чтобы я отпустила?

– Только попробуй – я заплюю тебя соком юрды.

Меня радовала возможность чем-то заняться. На корабле было слишком тихо, и я уже чувствовала, как ко мне подступают кошмары прошедшего дня.

Миша не сдвинулся со своего места у корпуса. Он сжимал в руках деревянный меч, подаренный Малом. В моем горле появился комок, когда я поняла, что мальчик принес его с собой на террасу, когда Багра приказала отвести ее к ничегоям. Я достала галеты из запасов пищи и отнесла ему.

– Голоден?

Миша покачал головой.

– Может, все равно съешь хоть пару кусочков?

Снова отказался.

Я села рядом с ним, не зная, что сказать. Вспомнила, как сидела так с Сергеем в комнате с резервуаром, тщетно пытаясь подобрать утешительные слова. Вдруг он уже тогда планировал выдать меня и манипулировал моими эмоциями? Его страх казался совершенно искренним.

Но Миша не просто напоминал мне Сергея. Он воплощал каждого ребенка, чьи родители отправились на войну. Каждого мальчика и девочку в Керамзине. Он Багра, молящая отца о внимании. Он Дарклинг, научившийся одиночеству у юбки матери. Вот что производила Равка. Сирот. Несчастье. «Ни земли, ни жизни, только форма и пушка». Николай верил в лучшее будущее.

Я с дрожью вздохнула. Нужно закрыть свой разум. Если буду думать о Николае, то окончательно расклеюсь. Или о Багре. Или о рваных ошметках тела Сергея. Или о брошенном Стигге. Или даже о Дарклинге и выражении его лица, когда мать исчезла под облаками. Как он мог быть таким жестоким и в то же время человечным?

Ночь продолжалась, под нами мелькала погруженная в сон Равка. Я считала звезды. Наблюдала за Адриком. Дремала. Обходила экипаж, предлагая воду и пучки сушеных цветков юрды. Когда кто-то спрашивал о Николае или Багре, максимально кратко пересказывала им факты о битве.

Я молила свой разум успокоиться, пыталась превратить его в пустынное поле, белое от снега, не тронутого следами. С началом восхода заняла свое место у перил и преломила свет, чтобы спрятать корабль.

Тогда-то Адрик и пробормотал что-то во сне.

Надя резко оглянулась. «Выпь» закачалась.

– Сосредоточься! – рявкнула Зоя.

Но она улыбалась. Как и все мы, цепляясь за мельчайшие обрывки надежды.

* * *

Мы летели весь следующий день и ночь. На рассвете второго утра перед нами наконец предстал Сикурзой. В полдень мы заметили глубокий зазубренный кратер, обозначавший заброшенную медную шахту, где Николай предлагал спрятать «Выпь». Посреди него находился мутный бирюзовый пруд.

Приземление вышло медленным и резким, но как только корпуса царапнули по поверхности кратера, Надя с Зоей дружно повалились на палубу. Они превзошли границы своих возможностей, и хоть их порозовевшая кожа сияла, обе девушки были полностью истощены.

Натянув веревки, экипаж умудрился скрыть «Выпь» из виду под каменным выступом. Любой, кто спрыгнул бы в шахту, с легкостью бы ее нашел, но трудно представить, кто-то решит тратить время на такое занятие. Дно кратера было усыпано поржавевшей техникой. Застоявшаяся вода источала неприятный запах, и Давид сказал, что матово-бирюзовый цвет появился от минералов, выщелачиваемых из скал. Признаков скваттеров нигде не было.

Пока Мал с Хэршоу подзывали паруса, Толя спустил Адрика с «Выпи». Из культи на месте его руки сочилась кровь, но сам мальчишка был в сознании и даже сделал пару глотков воды.

Миша отказывался двигаться со своего места у корпуса. Я накинула плед ему на плечи и оставила его с галетой и куском сушеного яблока, надеясь, что он покушает.

Мы помогли Зое с Надей спуститься с корабля, перетащили спальные мешки в нишу в тени выступа и без лишних разговоров погрузились в беспокойный сон. Дозорных не ставили. Если нас и преследовали, ни у кого все равно не осталось сил на борьбу.

Закрывая глаза, я заметила, как Толя прокрадывается обратно на «Выпь», и заставила себя сесть. Через секунду он вышел с крепко завязанным пакетом. Его взгляд скользнул по Адрику, и у меня скрутило желудок от осознания, что он несет. Я позволила своим отяжелевшим векам закрыться. Не хотела знать, где Толя планировал закопать руку Адрика.

Когда я проснулась, день уже близился к вечеру. Большинство по-прежнему крепко спали. Женя закалывала рукав Адрика.

Я нашла Мала на дороге, идущей вдоль бока кратера – он нес полный мешок куропаток.

– Я подумал, что мы переночуем здесь, – сказал он, – разведем костер. А в Два Столба отправимся утром.

– Хорошо, – кивнула я, хотя мне не терпелось двинуться в путь.

Должно быть, он это почувствовал.

– Адрику не помешает отдых. Как и всем нам. Боюсь, если мы продолжим в том же духе, кто-то сломается.

Я снова кивнула. Он был прав. Все горевали, были напуганы и устали.

– Я принесу хворост.

Он коснулся моей руки.

– Алина…

– Я ненадолго.

Протиснулась мимо него. Не хотела разговаривать. Не хотела слышать слова утешения. Я хотела жар-птицу. Обратить свою боль в ярость и доставить ее к дверям Дарклинга.

Я направилась в лес, окружавший шахту. Так далеко на юге деревья были другими, более высокими и редкими, с красной рыхлой корой. Я как раз возвращалась к шахте с полной охапкой сухих веток, как вдруг меня охватило странное чувство, что за мной наблюдают. Остановилась, волоски на затылке встали дыбом.

Всмотрелась между залитых солнцем стволов. Тишина окутала меня плотным слоем, словно каждое крошечное существо в этом лесу затаило дыхание. Затем я услышала… тихое шуршание. Резко подняла голову к кронам деревьев. Мой взгляд зацепился за мимолетное движение, бесшумное хлопанье тенистых крыльев.

На ветках дерева сидел Николай, его мрачный взгляд сомкнулся на мне.

Голая грудь пестрила черными линиями, словно тьма раздробилась под кожей. Он где-то потерял обувь, босые ноги цеплялись за кору. Пальцы заканчивались черными когтями.

На его руках была засохшая кровь. И возле рта тоже.

– Николай? – прошептала я.

Он вздрогнул.

– Николай, подожди…

Но принц взмыл в воздух и, задевая ветки темными крыльями, прорвался через них к ясному небу.

Мне хотелось кричать, и так я и сделала. Кинула хворост на землю, прижала кулак ко рту и кричала, пока не надорвала голос. Я не могла остановиться. Мне удалось сдержать слезы на «Выпи» и в шахте, но теперь я осела на лесную подстилку, и мои крики переросли во всхлипы – тихие и надрывные. От них тело пронзала боль, словно у меня вот-вот сломаются ребра, но с уст не сорвалось ни звука. Меня никак не покидали глупые мысли о рваных штанах Николая и о том, в какой бы он пришел ужас, если бы увидел свою одежду в таком состоянии. Он следовал за нами от самой Прялки. Мог ли он рассказать Дарклингу о нашем местонахождении? Сколько от Николая осталось в этом измученном теле?

И тут по невидимой связной нити пошла вибрация. Я отмахнулась от нее. Не хотела идти сейчас к Дарклингу. Или когда-либо еще. Но все же, где бы он ни находился, я знала, что он скорбит.