Крах и Восход - Бардуго Ли - Страница 36

– Он спас ее?

– Да, – просто ответила Багра. – Он был выдающимся целителем и использовал все свои умения, чтобы вернуть ее – слабую, с затрудненным дыханием, шрамами, но живую.

Я читала бесчисленное количество версий мученичества Санкт-Ильи. Подробности истории исказились со временем: он исцелил своего ребенка, а не незнакомого. Девочку, а не мальчика. Но я подозревала, что концовка осталась неизменной, и вздрогнула при мысли о том, что последует дальше.

– Это был перебор, – сказала Багра. – Жители деревни знали, как выглядит смерть – это дитя должно было умереть. А еще, возможно, они завидовали. Скольких любимых они потеряли из-за болезни или травмы с тех пор, как Морозов поселился в их краях? Скольких он мог спасти? Может, ими руководил не только страх или чувство справедливости, но и злость. Они заковали его в цепи… и мою сестру тоже – ребенка, которому не хватило ума остаться среди мертвых. Защищать отца было некому, как и вступиться за сестру. Мы жили на окраине и не заводили друзей. Крестьяне потащили его к реке. Сестру пришлось нести. Она только научилась ходить, но не могла делать этого в цепях.

Руки на моих коленях сжались в кулаки. Мне не хотелось слышать окончание этой истории.

– Пока мама выла и молила, пока я плакала и сопротивлялась, чтобы высвободиться из хватки едва знакомого соседа, они столкнули Морозова и его младшую дочь с моста, и мы наблюдали, как они исчезают под водой, затянутые на дно весом железных цепей. – Багра опустошила свой стакан и поставила его перевернутым на стол. – Больше я никогда не видела ни отца, ни сестру.

Мы сидели в молчании, пока я пыталась собрать воедино выводы из того, что она рассказала. На щеках Багры не было слез. «Ее горе старое», – напомнила я себе. И все же, вряд ли такая боль может полностью пройти со временем. У горя своя жизнь и свои средства к существованию.

– Багра, – безжалостно продолжила я, – если Морозов умер…

– Я такого не говорила. Это был последний раз, когда я его видела. Но он был гришом с необычайной силой. Вполне вероятно, что он пережил падение с моста.

– В цепях?

– Он был величайшим из когда-либо живших фабрикаторов. Потребовалось бы нечто большее, чем сталь отказников, чтобы удержать его.

– И вы полагаете, что он отправился создавать третий усилитель?

– Работа была его жизнью, – ответила она, и в ее словах промелькнула горечь позабытого всеми ребенка. – Останься в его теле хоть крошечный вдох, он бы не остановился, пока не нашел жар-птицу. Вот ты бы остановилась?

– Нет, – признала я. Жар-птица стала моим помешательством, одержимостью, которая спустя столетия связывала меня с Морозовым. Мог ли он выжить? Багра была уверена, что да. А как же ее сестра? Если Морозов смог спастись, вытащил ли он свою дочь из реки? Использовал ли свои умения, чтобы вновь воскресить ее? Эта мысль потрясла меня. Мне хотелось крепко вцепиться в нее, повертеть в своих ладонях, но это еще не все, что мне нужно было узнать. – Что крестьяне сделали с вами?

От ее сиплого смеха, разнесшегося по комнате, волоски на моих руках встали дыбом.

– Будь они умны, то кинули бы и меня в реку. Вместо этого они выгнали нас с мамой из поселка и бросили на милость леса. Мама была бесполезна. Она рвала на себе волосы и плакала, пока ей не стало плохо. Наконец она просто легла и отказывалась вставать, как бы я ни рыдала и ни звала ее. Я оставалась с ней так долго, как могла. Пыталась развести костер, чтобы согреть нас, но плохо это умела. – Женщина пожала плечами. – Я была очень голодна. В конце концов я оставила ее и побрела дальше, грязная и потерянная, пока не наткнулась на ферму. Меня пустили в дом и организовали поисковую группу, но я не смогла найти дорогу к матери. Скорее всего, она умерла от голода на лесной поляне.

Я молча ждала продолжения. Этот квас начинал привлекать и меня.

– Тогда Равка была другой. У гришей не было пристанища. Люди с силой, подобной нашей, заканчивали так же, как мой отец. Свое могущество я скрывала. Следовала за сказками о ведьмах и святых, находила тайные места, где гриши изучали свою науку. Узнавала все, что могла. И когда пришло время, обучила всему своего сына.

– А что насчет его отца?

Багра снова грубо расхохоталась.

– Хочешь услышать любовную историю? Такой не было. Я хотела ребенка и нашла самого могущественного гриша, какого могла. Он был сердцебитом. Я даже не помню его имени.

На долю секунды я увидела сильную девушку, которой она была, бесстрашную и дикую, гриша с необычайными способностями. Затем Багра вздохнула, заерзала в кресле, и видение исчезло, осталась усталая пожилая женщина, греющаяся у очага.

– Мой сын не был… Все начиналось так хорошо. Мы путешествовали с места на место, видели, как живут наши люди, как им не доверяют, какую жизнь, полную тайн и страхов, их заставляли вести. Он поклялся, что однажды у нас будет безопасное место, что сила гришей станет ценной и желанной, чем-то, чем наша страна будет дорожить. Мы будем равкианцами, а не просто гришами. Эта мечта положила начало Второй армии. Хорошая мечта. Если бы я знала… – Она покачала головой. – Я наделила его гордостью. Я обременила его честолюбием, но худшее, что я сделала, это пыталась защитить его. Ты должна понять, даже наш народ избегал нас, пугался нашего необычного могущества.

«Таких, как мы, больше нет».

– Мне хотелось, чтобы он никогда не чувствовал себя так, как я в детстве, – сказала Багра. – Поэтому внушила, что ему нет равных, что ему предначертано ни перед кем не склонять голову. Мне хотелось, чтобы он был стойким, сильным. Я преподала ему тот же урок, что преподали мне родители: ни на кого не полагаться. Что любовь – хрупкая, мимолетная и ненадежная – ничто в сравнении с властью. Он был гениальным мальчиком. И слишком способным учеником.

Рука Багры метнулась в мою сторону. Женщина с поразительной точностью ухватила меня за запястье.

– Подави свой голод, Алина. Сделай то, чего не смогли Морозов и мой сын, и сдайся.

Мои щеки стали мокрыми от слез. Мне было больно за нее. Больно за ее сына. Но даже несмотря на это, я знала, каким будет мой ответ.

– Я не могу.

– Что в жизни бесконечно? – процитировала она.

Я хорошо знала эту строчку.

– Вселенная да человеческая жадность, – процитировала в ответ.

– Возможно, ты не переживешь жертву, которую потребует скверна. Однажды ты уже прочувствовала эту силу, и она чуть тебя не убила.

– Я должна попытаться.

Багра покачала головой.

– Глупая девчонка, – сказала она, но ее голос был полон грусти, словно она упрекала другую девочку из прошлого – потерянную, нежеланную, ведомую болью и страхом.

– Записи…

– Много лет спустя я вернулась в родную деревню, не зная, что там найду. Папиной мастерской давно не стало, но его журналы лежали на том же месте, спрятанные в нише в старом погребе. – Багра фыркнула с недоверием. – Над ним построили церковь.

Я запнулась, но потом сказала:

– Если Морозов выжил, что с ним стало?

– Полагаю, он покончил с собой. Так умирает большинство могущественных гришей.

Пораженная, я откинулась на спинку стула.

– Почему?

– Думаешь, у меня никогда не было таких мыслей? Или у моего сына не было? Люди, которые нам дороги, стареют. Дети умирают. Королевства возносятся и исчезают, а мы продолжаем жить дальше. Быть может, Морозов до сих пор ходит по земле, старее и злее даже меня. Или же он использовал свою силу на себе и покончил со всем этим. Все довольно просто. Подобное притягивает подобное. В ином же случае… – она снова разразилась этим сухим, хриплым хохотом. – Лучше предупреди своего принца. Если он действительно считает, что пуля остановит гриша с тремя усилителями, то он сильно ошибается.

Меня передернуло. Хватит ли мне храбрости покончить с собственной жизнью, если до этого дойдет? Собрав все усилители, я смогу разрушить Каньон, но в то же время смогу сотворить на его месте кое-что похуже. А столкнувшись с Дарклингом лицом к лицу… даже если я осмелюсь использовать скверну и создам армию света, хватит ли этого, чтобы убить его?