Терпкий запах тиса (СИ) - Жилло Анна - Страница 20

Белыми ночами мы занавешивали окна, чтобы свет не мешал спать, но он пробирался сквозь щели, растекался по одеялу — зыбкий, прозрачный и призрачный. А еще у ночи был свой голос — те особые очень тихие звуки, которые можно услышать только за городом. Чувственные, волнующие, магические…

Вадим вошел в комнату, выключил свет, разделся. Лег на самый край, повернувшись ко мне спиной. Но как ни старались мы отодвинуться друг от друга подальше, меч между нами вряд ли удалось бы положить. От невольных прикосновений по всему телу разбегались горячие волны. Стиснув зубы и зажмурившись, я считала от ста до одного и обратно, но это мало помогало. От желания выкручивало, как белье в стиральной машине.

Время шло, я понимала, что уснуть вряд ли смогу. Вадим тоже не спал. Не выдержав, я перебралась через его ноги, нашарила тапки и вышла на веранду. Села в шезлонг, укрылась пледом. Кому рассказать! Я дико хочу собственного мужа, с которым прожила пятнадцать лет. И он — я не сомневалась! — тоже хочет меня. И вместо того чтобы слиться в экстазе, я вжимаюсь в стену, а он висит на краю кровати — лишь бы случайно друг до друга не дотронуться. И я просто от него убегаю. Да что за дьявол?!

Тихо скрипнула, открывшись и снова закрывшись, дверь…

16

— Не уснуть? — спросил Вадим, опираясь на перила крыльца.

— Выспалась, — пробормотала я.

Веранду уже успел оплести хмель, и в полумраке был виден лишь темный силуэт. Вдруг показалось, что там стоит опасный незнакомец, а не человек, которого я знала полтора десятка лет, даже больше. Захотелось убежать и спрятаться. Или сжаться в крохотный комочек и забиться под плед.

«Пожалуйста, — взмолилась я, неизвестно к кому обращаясь, — пусть ничего не будет. Вообще ничего. Никаких разговоров, выяснений. Я не хочу!»

Быстро пройдя через веранду, Вадим схватил меня за руку и рывком вытащил из шезлонга. Прижал к себе и впился поцелуем в мои губы — крепко, до боли. Его язык настойчиво раздвигал их, протискивался между зубами, сталкивался с моим языком, словно сражаясь с ним. Руки пробрались под подол рубашки, задрали его, жадно сжали бедра, обводя большими пальцами треугольник внизу живота.

«А если кто-то выйдет?» — мысли заметались беспомощно, словно птицы, увидевшие кошку.

Словно услышав, Вадим потащил меня за собой — я едва успела всунуть ноги в шлепанцы. Оказавшись на дорожке, ведущей к кухне, попыталась вырваться, и он повернулся ко мне. Жесткий, злой взгляд сощуренных глаз — мне снова показалось, что передо мной чужой, незнакомый человек.

«Даже не думай!» — говорил этот взгляд, и я сдалась.

Наш участок был последним на улице, за кухней начиналась лесополоса. С той стороны даже забора не было, только прокопанная по границе канава и сетка-рабица. А под окном кухни — маленькая лужайка, где стоял стол. Туда ставили все, что надо было высушить: с той стороны солнце не уходило почти весь день. Если бы кто-то вышел из дома, нас все равно не увидел бы.

Подхватив за талию, Вадим посадил меня на стол, заставил согнуть и раздвинуть ноги. Расстегнул шорты, вошел резко и грубо. От неожиданности я всхлипнула, вцепилась в его плечи.

Такого между нами не было никогда. Даже когда мы занимались сексом, поссорившись. Мне казалось, что хуже тех нескольких случаев ничего быть просто не может. Оказалось, что может, да еще как!

Одной рукой Вадим крепко держал меня за поясницу, другой сжимал грудь. Не ласкал, как обычно — легко, нежно, а стиснул до боли. Он все больше ускорял темп, толчки становились резче, сильнее. И хотя незадолго до этого я так хотела его, стало ясно: ничего не получится. Просто не смогу. Едва сдерживая слезы, я ждала, когда все закончится.

Впрочем, много времени не понадобилось. Глухо застонав, Вадим уткнулся лицом мне в плечо, по его телу пробежала судорога, слабым эхом отозвавшись внутри меня. Я ее всего лишь почувствовала — не откликнулась, как всегда. Отстранился он так же резко, как и вошел, со злостью глядя на меня. Нет, это была не злость — ярость, бешенство. Я подумала, что вот сейчас он заправится, застегнется и уйдет, оставив меня сидеть на столе с задранными ногами.

По-прежнему сжимая одной рукой мою грудь, он облизал два пальца. Глядя мне в глаза, все так же сощурившись, быстро ввел туда, где было так жарко, влажно и напряженно, где все ждало наслаждения — и сопротивлялось ему. Не выдержав его взгляда, я зажмурилась, откинулась назад и прижалась затылком к стене кухни.

Эта ласка была такой же грубой, как и все остальное. Она сильно смахивала на подачку с барского стола: ну ладно, так и быть, на и тебе тоже. И все же я невольно потянулась ей навстречу, чувствуя, как поднимается из колдовских глубин темная жажда.

Оргазм был мгновенным, коротким, похожим на точку в конце предложения. «Как выстрел, которым добивают раненого», — промелькнула странная мысль. Содрогнувшись, я сжала ноги, заставив его убрать руку. Обида, досада, раздражение, разочарование…

А чего, собственно, я могла ждать? В том, что происходило между нами, не было моей вины — и все же я сейчас расплачивалась за то, что натворила.

Вадим молча подал мне руку, я слезла со стола и пошла за ним по дорожке к дому. Но не дошла. Села на скамейку, обхватив себя за плечи. Из гущи еловых ветвей вылетели две летучие мыши, похожие на огромную моль, и я долго следила за их бесшумных порханием, пока они не растворились в перламутровых сумерках.

Когда я вернулась в комнату, Вадим уже спал, отвернувшись к стенке. Или делал вид, что спит. Я легла с краю и, неожиданно для себя, тоже уснула. А когда проснулась, сквозь неплотно сдвинутые занавески пробивался не бледный ночной, а яркий утренний свет. Заливались птицы, шумели на ветру верхушки берез. Вадим спал, крепко обняв меня и положив руку мне на живот.

Осторожно выбравшись, я тихо оделась и вышла из дома. Обычно позже меня поднимались только двойняшки, но сейчас даже мама еще спала. Часы на кухне показывали начало седьмого. Умывшись и почистив зубы, я налила самовар и растопила его шишками. Так уж повелось, что общего завтрака у нас никогда не было. Все просыпались в разное время, и каждый ел что хотел и что мог найти. Единственным твердым правилом было: кто первый встал, тот и самовар греет.

Я не знала, что думать. В голове было пусто, как будто ее закрыли на капитальный ремонт, вынеся предварительно все, что там было. Произошедшее могло показаться сном или призрачным мороком белой ночи, если бы не синяки на бедрах. Небольшие — как следы пальцев.

Вадим упорно меня избегал, обходя десятой дорогой. Когда мальчишки встали и позавтракали, сел на велосипед и уехал с ними к речке. Я вздохнула с облегчением, потому что тоже не представляла, как себя вести. Все мои тактические и стратегические планы рухнули в одно мгновение. Не зная, чем себя занять, я бродила по участку, пока мама не припахала чистить картошку к обеду.

Счищая длинную тонкую кожуру (задача: как срезать целиком, одной лентой), я подумала, что с двойняшками, похоже, все не слишком сильно изменилось. Ну да, они не называли меня «мамонт» и не лезли целоваться, но в целом я большой разницы не заметила. Может, дело было в том, что они уже вошли в подростковый возраст, когда даже самые ласковые дети стремительно отдаляются от родителей. А может, в том, что они всегда были «папины мальчики», с самого рождения. Я этому была только рада, хотя иногда все-таки всплывала некая материнская ревность. У них всегда было свое мужское братство, а я… Как-то я подслушала разговор пятилетних Петьки и Пашки, которые серьезно беседовали о том, что они с папой — мужчины, а мама — девочка.

Вернулись они только к обеду, за которым мы с Вадимом, кажется, даже ни разу не взглянули друг на друга. А сразу после обеда стали собираться в город. Обычно мы всегда уезжали рано — чтобы успеть до пробок. Первыми отчалили Дима с Машей. По правде, мне было страшновато остаться с Вадимом наедине. Даже промелькнула мысль: может, утром поехать на электричке, прямо на работу? Но идти в офис в драных джинсах и футболке с динозавром было как-то… не комильфо.