Мастера беззакония (СИ) - "Aisha de Avonapso" - Страница 37

— Вчера итальянский банк «Аргентум» ограбил Блейз Забини. Ничего удивительного, его дядя мафиози, — пояснила Пэнси. — Но, что интересно, так это то, что с ним заодно действовали сама Гермиона Грейнджер и... — она бросила взгляд на Нарциссу, — ... Драко Малфой.

Нарцисса мгновенно изменилась в лице и встревоженно посмотрела на Пэнси.

— И что? — Он и бровью не повел. — Я пообещал тётушке Цисси за ее послушание не трогать малыша Драко.

— Неужели вам не интересно, зачем Драко ограбил этот банк? Да ещё и с этой сукой Грейнджер? Зачем это ей? Зачем грабить итальянский банк с беглым преступником?

— И вправду, зачем? — скучающе протянул юноша и потёр тонкими пальцами точёный подбородок, возводя глаза в зачарованный потолок. Вальяжно вскинув рукой в воздухе, он изрек: — Понятия не имею! Поведай же нам, дорогуша.

— Они ограбили одно-единственное хранилище. Это хранилище принадлежит МакЛагеннам. — Пэнси узнала это после их успешного побега, когда работники банка проверяли сейфы на предмет кражи. — Отсюда следует, что у МакЛагеннов есть что-то, что заставило эту ханжу и всезнайку Грейнджер пойти на преступление. Но я всё же не пойму, зачем это Драко...

Нарцисса была бледнее обычного. Когда она рассказала Люциусу через их кольца о медальонах, она и подумать не могла, что Драко вздумает их выкрасть с этой девочкой Грейнджер... Выходит, она помогает ему? А если помогает она, значит, помогает Гарри Поттер. Это подарило Нарциссе надежду.

Верховный задумался. Пэнси дала ему пищу для размышлений.

Как вдруг, без какого-либо предупреждения, двери резко открылись и в зал королевской походкой по-хозяйски вошла высокая стройная девушка. А вот и Верховная. По ее спине струились блестящие густые волосы цвета вороньего крыла. От нее исходил шлейф аромата моря, песка и цветов. А её глаза излучали некую таинственность, словно ей была известна тайна вселенной.

— Сестра, ты как всегда вовремя, — с иронией сказал Верховный. С ее появлением его скучающее лицо преобразилось. Как будто без нее это собрание не имело никакого значения.

Девушка поднялась по ступенькам и грациозно устроилась на втором троне, развязно свесив с подлокотника одну ногу. Лениво оглядев присутствующих, она обмолвилась тонким хрипловатым голосом:

— Я что-то пропустила?

— Мне кажется, я знаю местонахождение других медальонов из коллекции тети Цисси.

— Ты же говорил, Джозиан сказала, что остальные продали на аукционе МакЛаггену, а тот их распродал, — безучастно сказала девушка.

— Вы можете быть свободны, — резко оборвал Верховный. — Все, кроме тети Цисси и Пэнси.

Все без исключения последовали приказу.

Когда в опустевшем зале они остались вчетвером, он продолжил беседовать с сестрой:

— Выходит, это не так. Джозиан что-то напутала. Потому что эта девчонка утверждает, что вчера Драко Малфой и Гермиона Грейнджер совершили набег на хранилище МакЛаггена в Милане.

— Вот как, — протянула Верховная и, оскалившись, презрительно хмыкнула: — Эта дрянь явно не напутала, она соврала.

Ее брат неодобрительно поджал губы.

— Перестань, ты же знаешь, она на нашей стороне...

На его слова она лишь закатила глаза и перевела взгляд на Пэнси. И пронзительно всматриваясь в ее лицо, спросила:

— Зачем ты это рассказала? Какая тебе с этого выгода?

У Пэнси от ее взгляда по телу пробежали мурашки. Она была красива как ангел, но ее взгляд, как и у брата, внушал страх. Создавалось впечатление, что она — женская версия его. Настолько они были похожи.

— У меня есть с ними личные счеты. И я хочу, чтобы они заплатили, — ответила Пэнси.

Нарцисса неодобрительно покачала головой. Паркинсоны были коварны и мстительны. Пэнси никогда не нравилась ей, как потенциальная подружка ее сына.

— Ты умница, Пэнси, — сказал Верховный. — Если медальоны все ещё у МакЛаггена, мы должны получить их раньше, чем они.

Розыск МакЛаггена с целью поисков ответов, кому тот продал оставшиеся шесть медальонов, все ещё не дал результатов. Он перемещался из страны в страну. Этот магнат не задерживался долго на одном месте. Видимо, после разоблачения в Министерстве магии он решил взять от жизни все, посетив все красоты мира, как странник.

— Нет-нет, все складывается как нельзя лучше. Пускай они выполняют грязную работу за нас. А как только у них будут все медальоны, тогда мы и будем действовать. — Она говорила так, словно проще этого ничего не было.

Ее брат любовно посмотрел на сестру и с улыбкой сказал:

— Ты просто прелесть, ты знаешь?

— Весь мир у наших ног, братик, не так ли? — девушка многозначительно повела бровью и просияла ослепительной улыбкой, а в ее сияющих глазах плясали чертики.

А он радовался, что она счастлива, что он смог угодить ей, заполучив для нее желанные почет и величие.

Однообразие и скука. Наконец-то Гермиона сбежала от них. Она и не осознавала раньше, насколько ей этого не хватало. Экстрима. Чувства эйфории, разливавшегося в крови. Она и не понимала раньше, как прекрасно это чувство. Сколько себя помнила, она всегда любила приключения. Любила, когда задуманная авантюра удавалась. Какое удовольствие она получала от того, как адреналин вскипал в крови. Никто и не догадывался, как ей все это нравилось. А она так скучала по этим ощущениям.

И с кем она испытала это мимолетное счастье? Вместе с проклятым Драко Малфоем. Гермиона чувствовала себя преступницей. Не только потому, что ограбила банк, но и потому, что сделала это с ним. С тем, кто по сути не мог иметь ничего общего с такой, как она. Равносильно тому, как и она не могла иметь ничего общего с таким, как он. Это казалось преступлением.

Она и он. Они — преступление. Действовать с ним заодно — преступление. Целоваться с ним — преступление. Преступление, потому что их не одобрит общество, не одобрят друзья и семья. Их не поймут и осудят.

Что бы сказали Гарри и Рон? Что бы сказали её родители? Узнай, что она задумала вместе с Драко? Что бы сказали его родители? Гермиона боялась даже представить.

Это просто безумие. Она точно сошла с ума.

Ей неожиданно вспомнилось, как на втором курсе она вернулась домой на рождественские каникулы и подолгу разговаривала с отцом. Она всегда была папиной дочкой. Именно отец поддержал её, когда узнал, что она отличается от других. Именно он уговорил её мать отпустить дочь в Хогвартс. Поэтому, когда разговор зашёл на тему, не обижает ли кто его любимую дочку, Гермиона поведала, как один мальчик в школе ее задирает. Маленькая Гермиона принимала это очень близко к сердцу, хоть и старалась не подавать виду. Она хотела всем нравиться. А кто не хочет? Тем более, девочки в ее возрасте. А то, как он смешивал ее с грязью, словно она какая-то зараза, недостойная дышать с ним одним воздухом, ранило ее до глубины души. Отец тогда улыбнулся ей и сказал, что мальчишки — дураки, которые не умеют правильно выражать свои чувства. Особенно неуверенные в себе мальчики. Они ведут себя как задиры, кичатся — скрывают свою неуверенность за маской. А когда им нравится какая-то девочка, чтобы привлечь ее внимание, они не находят ничего лучше, кроме как обзывать и задирать предмет обожания. Гермиона тогда на слова отца чуть было не рассмеялась. Она сказала, что только не Драко Малфой. Только не он. Он не относится к этим неуверенным мальчикам. Он куда более уверен. У него есть все. Но он плохо воспитан. Он испорчен и заносчив. Его не заботят чувства других. Не заботит, как ранят его слова. В ответ отец сказал, что ему известно это не понаслышке. Сказал, что и сам был таким с ее матерью. Что обижал и насмехался над ней в школе, и только в старших классах смог осознать, как глупо себя вел. Маленькая Гермиона не могла поверить, что ее любящий отец мог когда-то грубо себя вести с ее матерью. Это казалось чем-то из ряда вон выходящим.

Вспоминая этот разговор, Гермиона задумалась. Могли ли его слова быть правдивыми? Она не слишком хорошо разбиралась в парнях. Но она отчетливо знала лишь одно — большинству из них нельзя доверять. Нельзя доверять их словам и даже поступкам. Ведь они сделают все, только бы забраться девчонкам в трусики. Лишь немногие из них вызывали у нее доверие. Это был Гарри, он самый добродушный и искренний парень, которого она знала. Поначалу она считала таким же Рона, но он заставил ее усомниться в своих убеждениях. После войны на него обрушилась слава, и он погряз в ней, словно птица, долгое время пребывавшая в клетке и вдруг ощутившая вкус полета.