На единорогах не пашут (СИ) - Ледащёв Александр - Страница 14

… Иногда Белоглазому стоит отвечать молча… Но сейчас не тот случай. Неизвестно, почему, но иногда Рори было много проще обращаться к себе, как к собеседнику, то подгоняя его, то спрашивая, то заставляя умолкнуть… С непривычки зрелище могло бы показаться смешным или жутким, в зависимости от того, кем оказался зритель. Но тут некому было пугаться. И уж всяко не Белоглазому, искушенному не только в пишогах, но и в некромантии, в которой он слыл подлинным знатоком. И Рори, прикрыв глаза, начал:

— Чтож, Рори… Вспомни, как сидя на крыльце вашего с Хельгою осиротелого дома, глядя в вечернее небо, ты в который раз подумал о том, что Жизни все труднее достучаться до тебя… Что ты словно окаменел… И если до Хельги это состояние нимало не смущало тебя, то после нее… Что ты не слышишь голосов Осени, гостящей в Нагорье, и, как и полагается всякой знатной и богатой, а к тому же еще и благодарной гостье, в доме, где все ей рады, осыпающей Нагорье своими дарами… Что ты просто отметил про себя, вот-де и Осень пришла… И бездумно повертел в пальцах листок клена, схваченный в своем последнем танце, за черенок. Что только потешное бормотание вашего сына способно хоть на миг тебя вернуть сюда, сюда, на Нагорье, на то место, где ты, наконец, обрел то, чего, в общем-то и не старался найти — свой Дом. Дом, где тебя любили. То есть, все, что только может дать человеку Судьба. Но это оказался задаток… Основное она, как и всегда, приберегла на потом. И вот Хельги О'Рул больше нет на Эльфийском Нагорье… Задаток возвращен и окуплен. Но почему? Зная бессмысленность этого вопроса, ты в который раз за эти осенние дни, а вернее, вечера, повторял его негромко вслух: «Почему?» Не потому ли, что придя в Нагорье и получив тут так много, ты взамен не дал ничего, только лишь отняв у Нагорья Хельгу, у отца — дочь, у сына — мать. С последним можно спорить, но глупо спрашивать за что бы то ни было с ребенка… Если бы тогда ты умудрился понять, что Рыжее В Медь чудо Хельги должно освещать какой-нибудь другой Холм, может быть, она была бы жива. Но тогда это место перестало бы быть Нагорьем, ибо здесь не находилось места для подобных полутонов…

… Чьи-то, почти неслышные, шаги… Джуди О'Рул, младшая сестра Хельги… Как же долго в первый раз, когда ты услышал их, хотелось тебе быть обманутым, потому, что они так походили на ЕЕ шаги… Тщетно. А Джуди уже подошла и слегка поклонившись тебе, сказала:

— Я пришла навестить Рори… Мне казалось, что он плачет…

— Который из них? — спросил ты, равнодушно стараясь пошутить. Но Джуди не приняла, а может и искренне не поняла, что ты хотел.

— Твой сын, конечно.

Тут-то и началось то, что впоследствии дало тебе прозвище «Осенняя Ночь». Ты резко встал, помнишь, Джуди негромко ахнула — ты исчез и вернулся уже из дома, она пропустила твое движение. На твоем плече лежал твой двуручник. Придерживая рукоять его подбородком, ты, заматывая голову кожаной косынкой, аспидно-черного цвета, как и все твое одеяние, впрочем, невнятно произнес:

— Сын… Да, у меня еще много что осталось, за что я не рассчитался с Нагорьем. И сейчас ты подсказала мне, Джуди, что я никак не мог понять сам: мне пора расплатиться и за это, если я не хочу потерять и его…

— За что, Рори? — Джуди была напугана и твоей скоростью и твоими речами. Твоим мечом. А особенно твоими глазами. Ты смотрел перед собою ровным, тяжелым, серо-свинцовым взглядом, серым, как воды Серого Ручья, который принес тебя сюда. Ты уже закончил завязывать повязку — она скрыла твои волосы, нижним срезом доходя до бровей, а сбоку — туго врезалась в середину уха. Сзади же, точно посередине твоей спины, покоились два конца ее. Спереди, с левой стороны, из-под повязки выбегала твоя уже начинавшая седеть, косичка.

— За те милости, что мне оказало Нагорье, я не расплатился сразу. Мне напомнили об этом смертью Хельги. И даже это не навело меня на правильную мысль. Теперь я знаю, что должен сделать.

Джуди хотела было возразить, успокоить Рори, хотя он и не казался перевозбужденным или больным, в конце концов, она была эльф, а он… И она осеклась, не начав. Перед ней стоял хищник, опасный, как ночь в людских землях. Древний, как сама земля, хищник, который раз напав на след, никогда не бросит его, если решит, что это ему надо. И все твои доводы, все твои разумные доводы, Джуди, разбились бы об эту угольно-черную тварь, черную, даже на фоне глубокого осеннего вечера. Ты помнишь это, Рори? Да, ты помнишь, как помолчав немного, ты четко и внятно произнес:

— Я обращаюсь к духам-хранителям Эльфийского Нагорья… Я долго злоупотреблял вашими милостями. Я был неблагодарным гостем. Сейчас, здесь при свидетеле из Народа Холмов и при вас, я обещаю, что сегодня ночью я избавлю Ореховую Запруду от Ланон Ши или погибну. Да будет так[20].

И ты, не обращая больше на Джуди никакого внимания, мягко сбежал со своего Холма и исчез в ближайшем подлеске. Джуди успела лишь прикрыть рот ладошкою. Потом она схватила твоего сына и бросилась бежать к своему отцу — королю Эльфийского Нагорья, Старому Рори. Тот молча выслушал, кивнул и повелел лишь: «Собрать воинов у моего Холма. Мы будем ждать здесь до рассвета. На тот случай, если потревоженное моим зятем Зло не удовлетворится им одним, а пожелает оставить Ореховую Запруду и явиться сюда, для того, чтобы раз и навсегда отучить нас от таких попыток или же для мести».

А ты мягко и бесшумно стелился по высокой траве, по росе, которая через несколько часов станет первым инеем. И ты впервые чувствовал свой двуручник не таким уж и ненужным здесь, на Нагорье. Запруда все приближалась, да, да, тебе казалось, что это она, Ореховая Запруда неслышными скачками несется к тебе, несется к твоему Холму, к мирно спящему Эльфийскому Нагорью, и ты все убыстрял свой бег. Ты получил цель, получил след, след горячий и кровавый, и тебе казалось, что ты понял, наконец, почему и зачем тебя пустили в Нагорье. И корил себя, вспомни, вспомни, что послушал тогда Хельгу, когда ты впервые хотел навестить Чудесную Возлюбленную.

… Подлесок резко кончился, и ты выскочил на берег Ореховой Запруды… Название же она получила от того, что густо росший вокруг орешник, каждый год, непонятно почему, вдруг одновременно сбрасывал свои орехи в небольшой затончик у родника, который потом и нес их дальше, в Реку, в Серый Ручей, но никогда — к берегу. Лакомиться орехами не пришлось еще никому — они висели, явно еще незрелые до той поры суток, когда сюда еще можно было прийти и вернуться, а потом, враз, за несколько часов, с наступлением темноты, они дозревали и градом падали в воду[21].

… Одна мысль посетила тебя тогда, помнишь? Конечно, помнишь… Ты подумал, кто же из вас — ты, пришедший убивать сам, или же Ланон Ши, никогда не отходившая для этого от Ореховой Запруды, более опасен и кто более чужд Нагорью… И еще одно, это тоже сильно резануло по твоей душе: то, что ты так и не смог измениться, стать другим, что ты все тот же, какой и пришел сюда, совершенно такой же. И даже мелькнуло у тебя, что чем бы ни кончился твой поход в Ореховую Запруду, а точнее, что если он окажется удачным для тебя, то ты завтра же отдашь сына Старому Рори и оставишь эти места. Но эта мысль толком не успела развиться — казалось, прямо со звезд, с кристального осеннего Неба, упали на воду Ореховой Запруды, первые ноты музыки, музыки манящей, обещавшей еще больше, чем теперь, только чуть позже… Голос, который просто продолжал мягкую, глубокую свежесть и глубину осенней ночи, потек над водой… Звезды замерли, прислушиваясь, а ветерок споткнулся прямо-таки на ровной глади Запруды, и она побежала рябью. Ты понимал сейчас, прекрасно понимал погибших тут, у запруды, юнцов, которые искали такой возлюбленной; ты понимал сейчас и бардов, с которыми ты встречался на Земле Людей — они просто мечтали попасть к Ланон Ши, они искали ее, они рассказывали легенды, в которых Ланон не убивала барда, а даровала ему небывалое искусство…

И при этом ты чувствовал грусть. Нет, не ту, убивающую тебя тоску по Хельге, а просто грусть… Наверное, по тем временам, когда ты просто не смог бы устоять перед таким пением. А может, по той музыке, которую вы с Хельгой… На этом мысль оборвалась, словно кто-то плеснул тебе в лицо водой из Ореховой Запруды, заставив опомниться. Ты понял, что отрезвило тебя — музыка смолкла. То ли Ланон решила, что ты уже достаточно очарован, то ли просто не пожелала играть в этот раз — ты не знал ее обычаев, ибо никто никогда не возвращался с Ореховой Запруды, пойдя туда ночью. Это был интересный поединок, ты радовался тому напряжению, которое силилось сковать твои, привычно расслабившиеся перед ударом, мышцы, силилось охватить тебя, обмануть кажущейся в этой скованности, готовностью… Нет, ты слишком долго воевал, чтобы клюнуть на эту удочку для новичков — напряженное тело отнюдь не значит полной боевой готовности, скорее, выдает с головою начинающего. Но как же это было прекрасно, просто и бездумно стоять в небрежной позе, всем телом вбирая звуки и запахи, окружавшие тебя. Ты не видел Ланон Ши, но уже чуял, то ты тут не один, ты не знал ни привычек ее в бою, если она вообще сражалась, не знал, чего ей можно позволить, а чего нет, если вообще речь может идти об этом. Ты ничего не знал о том, поразит ли твой меч Ланон Ши, или в «Хрониках Эльфийского Нагорья»[22] просто появится краткая заметка о том, как чужак Рори, оставивший Нагорье без Хельги, отца — без дочери, сына — без матери, оставил его, сына, заодно и без отца[23]. Чтож, в череде твоих выходок, эта еще не самая плохая…