Повстанец (СИ) - Уваров Александр - Страница 43

Каратели, похоже, были ошеломлены не менее повстанцев.

Они заметались по склону, отступая ближе к деревьям. Осветительные и сигнальные ракеты (красные, жёлтые, оранжевые, белые и ещё самых разных расцветок) стали десятками взлетать в небо. Похоже, в панике "серые" запускали из многозарядных ракетниц все заправленные выстрелы, стараясь получше осветить и разглядеть вертолёт, или любым возможным способом поскорее отогнать его подальше.

— Это не боевая поддержка! — догадался Глак. — Это не их вертолёт, это не боевой…

— Транспортник, — отозвался Тейкон, присоединяя к винтовке обойму с бронебойными патронами.

— Глак, ракетой! — скомандовал Касси.

Теперь он хорошо мог разглядеть, что вертолёт повис прямо над головами карателей. Завис и стал медленно разворачиваться, меняя курс, стараясь то ли обогнуть явно неожиданно для лётчиков появившийся на их пути холм, либо лечь на обратный курс.

— Тейкон, по кабине! Дайте ему!

"Это же транспортник!" подумал Тейкон, ловя в прицел кабину вертолёта. "Нет подвески для ракет, нет бронирования… Что ему тут надо? Подкрепление "серым" привёз?"

Он нажал на спусковой крючок, и увидел, как от кабины белым облаком пыли отлетели осколки стекла.

И сразу же, вслед за его выстрелом — оранжевый свет ракетного выстрела, хлопок — и взрыв.

— Есть! — выкрикнул Глак и бросил на землю дымящуюся трубу ракетной установки.

Осколки отлетели от двигателя, ударив по лопастям винта. С правого борта полыхнуло пламя. Вертолёт закачался, зашёлся металлическим предсмертным хрипом и лязгом, закрутился в расходящемся всё шире облаке чёрного дыма — и, вспыхнув ослепительно-белым пламенем, рухнул вниз.

На головы бегущих в панике карателей.

Упав, вертолёт катился по склону, давя не успевших увернуться солдат.

Сгорающая машина поливала мгновенно вспыхивающим топливом землю и деревья, и вниз по склону пополз расходящимися красно-оранжевыми языками лесной пожар.

Повстанцы стояли на краю обрыва и смотрели вниз, на лесные заросли у подножия холма, куда скатывался вертолёт.

Они до сих пор не могли поверить… Поверить в спасение от верной гибели. И ещё — в то, что им действительно удалось не просто продержаться недолго в коротком бою, но и — победить.

— А много уложили! — с довольным видом заявил Глак, оглядывая склон, усыпанный раздаленными и обгоревшими телами солдат.

— Вертолёт уложил, — поправил его Касси.

Но потом всё-таки отчасти согласился:

— С нашей, конечно, помощью…

А потом, словно очнувшись от самодовольного забытья, скомандовал:

— Глак, Тейкон, осторожно подберитесь к вертолёту! Близко не подходите, может взорваться. Гляньте, кого они там везли. Может пригодиться для штаба…

"Если, конечно, в штабе нас когда-нибудь дождутся…"

Дождавшись, когда помощники отойдут подальше, Касси повернулся к девушке и сказал:

— А вы, Эйни, уж простите, будете мне помогать. В неприятном, но очень нужном деле…

— Каком? — тихим голосом спросила Эйни.

Она стояла в молчании и задумчивости, совершенно не разделяя общих восторгов по поводу такой массовой гибели "серых".

Не отводя глаз, смотрела она на разгорающийся огонь, и лицо её было печальным, а взгляд — отсутствующим.

Нет, она не испытавала жалости к карателям. Она слишком хорошо знала, на что они способны. Она слишком хорошо знала, с какой тщательностью и отточенным профессонализмом "серые" готовят расстрельные рвы, рядами строят приговорённых, заправляют пулемётные ленты, щёлкают затворами тащетльно смазанных и пристрелянных пулемётов, а потом — засыпают тела хлоркой и известью, ровняют землю на заполненных рвах.

И готовят бочки с напалмом для опустевших домов.

Она не жалела. Никого из погибших.

Просто кровь её отчего-то стала холодной и медленной. И внутри, где-то там, где, кажется, должна быть душа… Кажется…

— Эйни! Эйни!

Касси осторожно тронул её за локоть.

— Эйни, приди в себя. Ты же сама просила…

— Да, — прошептала Эйни.

"Неужели я переоценила своё желание мстить? Неужели даже такая война не ожесточит меня… настолько? Не ожесточит до равнодушия?"

— Я слушаю… я всё слышу…

— Мне нужна твоя помощь, — повторил Касси. — Мы сейчас пойдём вниз по склону. Навстречу Глаку и Тейкону. И будем собирать оружие. И главное — боеприпасы. Надо будет осматривать подсумки… Эйни, слышишь?

Девушка опустила голову.

— Подсумки, ранцы… всё, что можно. Нам нужно оружие, Эйни. И еда. У карателей наверняка есть и то, и другое. Нам предстоит длительный переход, Эйни. Ты понимаешь меня?

Эйни кивнула, не поднимая головы.

"Беда прямо с этими выскочками, из гражданских" с нарастающим раздражением подумал Касси.

Он поставил автомат на предохранитель и выключил всё ещё горевший фонарик (теперь и без того было светло).

И услышал тихий шорох за спиной.

Касси резко развернулся, пригибаясь, и потянулся к затвору.

— Не стреляй! Не стреляй, Касси…

— Боги мои! — воскликнула очнувшаяся от забытья Эйни.

Она подбежала к Касси.

— Это же наш, это же…

Из тени деревьев на освещённый пожаром край обрыва медленно, еле переставляя подгибающиеся от усталости ноги, вышел грязный, перемазанный глиной, песком и мелкой каменной пылью, чуть живой, но всё-таки живой — Легерт.

— Радист! — радостно воскликнул Касси.

Он бросился было к Легерту. Но неожиданно замер и тревожным голосм спросил:

— А Флесс?

Легерт промолчал в ответ.

Он постоял немного, переводя дыхание, потом снял ремень с плеча и положил рацию на землю.

Показал на неё и прошептал, растянув в слабой улыбке побелевшие губы:

— Вот, сохранил… Пригодится, вдруг…

"У меня достаточно сил…"

Темнота. Вспышка. Темнота.

Бросает: вверх, вниз, снова вверх, в бездну — полёт, обрыв.

Дверь в пилотскую кабину выбита взрывной волной. Огонь ползёт по переборкам.

Кожа вздувается от жара. Волдыри — на лбу, на щеках.

На пол. Ползти.

Он оглядывается. Женщина… Та, что он нёс.

Удар. Пол снова стал потолком. Когда же прекратится эта карусель?

Он потерял сознание. Ненадолго.

Он снова пришёл в себя. Горячий металл, борт — сбитый вертолёт докатился до дна, остановился с креном на борт.

Свежий воздух.

— Есть кто-нибудь? Здесь есть?

Его голос тих, до беззвучности.

Тела вокруг: скрюченные, влажные и скользкие от крови, неподвижные. Трупы?

Голова кружится. Тяжело дышать.

Он хватает кого-то за рукав, пытается тащить.

"Она жива? Кто-нибудь жив?"

Руки слабеют. Пальцы разжимаются.

Откуда это дуновение ветра? Почему дым в салоне разбавлен сладким воздухом леса?

"Ползти…"

Свет. Огонь.

У него над головой, в проёме выбитого взрывом люка: тёмное ночное небо с редкими звёздами, сполохи огня.

— Выходите… Выходите…

Он хрипит. Рот пересох. Горло, губы — будто в песке, в мелком песке, абразивом сдирает плёнку, тонкую плёнку, слизистые…

Болят.

Он ползёт. Цепляясь за искорёженные кресла, за свисающие со стен страховочные сетки, за вырванные из коробов провода.

Вверх, к выходу.

Он оглядывается. За спиной, теперь уже ясно различимое при свете близящегося пожара, месиво тел.

"Можно кого-то спасти… Можно?"

Он возвращается. Ползёт назад.

Тела, тела… Лица в чёрно-синих пятнах гематом, в багровых пятнах и пузырях ожогов. Вывернутые в суставах руки, раны, кровь, кровь…

"Неужели только я? Я один?"

Кто-то стонет.

— Не уходите… Нельзя уходить! Больно! Ноги мои…

Прямо навстречу ему, по проходу ползёт Эшбер. Лицо его залито какой-то тёмной, дымящейся жидкостью. Из глазниц стекает слизь. Он ползёт, он не может встать: ноги его чуть ниже колен раздроблены, кровь фонтанами бьёт из ран.