Как взрослые (СИ) - Сомина Ульяна - Страница 54

Когда Кирилл замолк, Крынский сорвался с места и схватил его за шиворот. Впервые я видел его в таком состоянии, обычно он был хладнокровен.

— Ты, с*ка, знал, столько лет… Он мог бы жить, понимаешь?

— Понимаю! — закричал Кир в отчаянии. — Но я не знал, что сны, которые иногда мучают меня, — правда. Если бы я знал, обязательно пришел и сказал родителям. Мне, мать твою, было девять! Руки убери! — взвился.

Игорь убрал руки и отошел от него.

— Кто знал об этом, кроме тебя? — спокойным тоном, скрестив руки на груди, произнес Крынский.

— Никто… Я был там один. Там были мужчина и женщина, точно помню. Вряд ли это как-то поможет. И тогда… я же не знал, что там Илья, — как-то сник Кир.

— Ладно, сейчас уже не столь важно. Что с тебя взять? Это взрослые игры, — Крынский пропал из зоны видимости камеры, и слышно было только его глухой голос.

— Ты выкуп отдал тогда? Почему они убили его? — Кир, наверное, решил, что напрямую причастен к делу, поэтому задал несколько интересующих вопросов.

— Выплатил. Они мне как-то не потрудились объяснить, знаешь ли… — съязвил. — Наверное, забрали деньги и свалили из страны. Веришь, даже сейчас бы не побоялся руки замарать…

— Это как-то связано с бизнесом? Время тогда беспокойное было, насколько я знаю.

— Да нет, здесь есть что-то личное. Я-то жив, и бизнес не пострадал. Кому-то просто хотелось оставить меня без всего. А деньги… деньги приходят и уходят. Семья — вот что важно. Поэтому я слова не скажу, если вы поженитесь с Лёлей. Даже отпущу, хоть и не хочется расставаться с такой любовницей. Она ведь не дура, нет. Циничная, временами жесткая, но со своим внутренним апломбом.

— Знаю, — коротко ответил, поднимаясь.

Затем, прежде чем выйти из кабинета, повернулся и сказал:

— Ты лучше, чем я думал. И… прости. Мне жаль.

Дверь за ним захлопнулась.

Я словно очнулся ото сна. Посмотрел на Крынского, который курил, приоткрыв форточку.

— Дай сигарету, — попросил его.

— На, — протянул пачку и зажигалку.

— Крепкие, — скривился, затянувшись.

— Зато отрезвляют.

Через несколько мгновений, после очередной затяжки, поинтересовался:

— Скажи, он мог бы… спасти его тогда? — почему-то этот вопрос никак не давал мне покоя. Хотя ответ вроде бы лежал на поверхности. Просто нужно было убедиться, убедить себя, что брат ни при чем, что все было решено уже тогда, неизбежно. Мысли фаталиста — отличная завеса собственного бессилия. «Судьба такая, что поделать» — и все, ничего нельзя сделать, просто наблюдать, сидя в кинозале с попкорном. Я не при чем, он не при чем, мы не виноваты, это судьба-злодейка. По Булгакову: человек внезапно смертен.

— Ты знаешь ответ. Зачем тогда спрашиваешь? Хочешь снять с брата груз вины? Все уже произошло, Костя. И переиграть нельзя, вот в чем фокус. А строить догадки — глупо. Я простил Кирилла, если ты об этом. Вначале места себе не находил, хотел ему череп раскроить, потому что это — шанс. Шанс для Илюхи. Понимаешь? Он же так восхищался вами двумя, а тут — стечение обстоятельств, и Кир слышал то, что не слышал никто, — признался Крынский, потушив сигарету в пепельнице.

Он смотрел на меня, как, наверное, смотрел тогда на Кира и словно даже обращался к нему. Будто мы до сих пор поддерживали с братом эту тщательно отрицаемую им же ментальную связь, которая не оборвалась даже после его смерти.

— Но я быстро понял, что это бесполезно — винить мальчишку, испуганного девятилетнего мальчишку, который даже не понимал, что происходит. То, что Кир оказался в эпицентре этого, его вины здесь нет, как и Илюшиной. Спрашивать нужно с других, и спрашивать сполна. А не копаться в детской психике и отпускать грехи желторотому мальцу, — он замолчал, видимо, поставив точку в разговоре.

— Кир прав, ты лучше, чем кажешься. Хоть приятелями нам не стать, и многие твои поступки не вызывают во мне уважения, но и на звание отъявленного мерзавца в этой истории ты не тянешь, — напоследок сказал я, открывая дверь.

— А кто тянет? Каждый из нас может быть отъявленным мерзавцем. Может, у нас с тобой, отношения не сложились, и претензий друг к другу хватает, но я рад, что ты так и не выстрелил тогда в меня, — ответил Игорь, пока я замешкался на пороге.

Захлопнув дверь, я вздохнул с облегчением. Нет пресловутого «все хорошо», но, по крайней мере, прошлое больше не будет мешать настоящему. И я этому безумно рад.

Глава 24. Знаки препинания

Кирилл, 20 лет (отрывки из дневника)

Я сделал ей предложение. С ума сойти! Как в дурацких фильмах — встал на одно колено и сделал предложение. Она сказала «да»…

Я не знаю, каким будет мое будущее, и не хочу знать. Но есть одна вещь, которую хотелось бы сохранить, — барахтающегося внутри ребенка. Кем я буду — строгим дядей в костюме, примерным семьянином, деспотичным руководителем — плевать. Это все равно не для меня. Двигаться прямо по заданному маршруту могут только примерные туристы, выезжающие на отдых раз в году, чтобы больше пофотографировать, чем отдохнуть. Нет, я тот самый отдыхающий-дикарь, для которого все дороги открыты, любые тропы проходимы, без страха заблудиться или пропасть. Я могу быть один на этом пути, попутчики только в тягость. Но если и нужен кто-то рядом, пусть этот «кто-то» будет самым-самым… моим.

Рита

Я читала страницу за страницей, перечитывала, возвращалась в начало. И это самая интересная история, которую мне приходилось читать в своей жизни. Эдакий нон-фикшн. История, написанная от первого лица, которая раскрывала Кира с разных ракурсов. Человек ведь не плоский, а объемный, как шар, который наполнен смесью воспоминаний, эмоций, чувств, страхов, мыслей. Я знала… нет, я оказывается, совсем не знала Кирилла. Теперь же, читая его дневник, постепенно заново знакомилась с этим человеком. Любимым мною человеком. Почти незнакомцем. Неужели все мы в итоге друг другу просто незнакомцы? «И тот, кто был всем, тот станет никем[1]», — врезалась мне в память строчка из какой-то песни. Вот как так происходит, объясните мне, когда запускается этот таинственный механизм?

«Знаю, я не самый романтичный парень, и у меня есть недостатки, но ты любишь меня. Этого достаточно, чтобы я становился лучше. Рита, ты… выйдешь за меня?»

Тогда я ответила «да», не колеблясь ни секунды. Потому что был родным. А сейчас изменилось, если не всё, то многое. Внутри нет крепкого фундамента, все хрупко, как стеклянный замок. Сомнения, сомнения, сомнения…

— Кость, ты спишь? — поскреблась в дверь, так как вот уже почти неделю ночи я проводила в кабинете в обнимку с записями Кира, спала там же, на диване. Костя почему-то не возражал, стал тихим и задумчивым, словно ушел в себя. На работе форс-мажоров не случалось, дома — обычная рутина, а в голове, видимо, что у меня, что у него — дом советов.

— Нет, заходи, — раздался за дверью его голос, хотя обычно мы не спрашивали разрешения и не боялись нарушить личное пространство.

— Надо поговорить, — по-деловому произнесла, направляясь к кровати, где лежал Костя.

Он как-то странно посмотрел на меня, как мне показалось, измождено, умоляюще. Но смысл этого взгляда истолковать я не смогла. У меня были вопросы поважнее.

— Час ночи. Самое время для задушевных бесед, — усмехнулся, садясь на кровати.

— Почему ты женился на мне? Есть определенная причина, помимо папиного в двадцатый раз повторенного «он мне обещал»? Что ты обещал? — забросала его вопросами, как камнями. Он и выглядел как великий мученик — бледный, отчужденный, почти смирившийся со своей участью.

— Если ты ждешь каких-то всемирных заговоров, то зря, — устало взлохматил волосы по привычке, — просто глупое обещание. После смерти Кира у меня были кое-какие неприятности. И я обратился к дяде Леше, он же с Радомирским на короткой ноге, а тот в городе не последний человек. В общем, ничего серьезного, под угрозой была одна крупная сделка. Твой отец попросил меня взамен позаботиться о тебе, если вдруг что…