Эликсир жизни
(Книга забытой фантастики. Том I) - Бергстедт Харальд - Страница 25

— Я не на храм хотел обратить ваше внимание, а на этот ресторан. Видите, на крыше дома — сад…

— О, какая неудачная пародия на сад Семирамиды, — сокрушенно воскликнул Люций.

— Возможно… А вот, люди, толпящиеся на тротуаре, это — гиды…

— Очевидно, потомки тех гидов, что в век цезарей назывались перигетами и обычно поджидали путешественников у ворот храмов и у гробниц, чтобы давать им объяснения — вздорные, впрочем, и неточные, — об исторических памятниках…

Я улыбнулся.

— Вздорные и неточные, вы говорите… В этом отношении эти, пожалуй, достойные потомки своих далеких предков. Но, кроме таких гидов, у нас имеются и очень сведущие и весьма полезные путешественникам руководители.

— Охотно допускаю… Александрия кишела такого рода чичероне…

— Самая характерная черта нашей эпохи, — продолжал я, — это потребность свежих впечатлений, подвижность людей… Каждое лето горожане массами перекочевывают из городов к морю или в горы…

— Как и в мое время, — вставил Люций, — римляне на лето уезжали в Силицию, на Капри, на неаполитанское побережье.

— Но если бы вы знали, как путешествуют европейцы! Словно весь мир им принадлежит! Из Европы в Америку съездить — прогулка, и только. Я знаю одного американца — вы не поверите! — который тридцать семь раз переплыл Атлантический океан.

— Отчего же не поверить? Ваш американец напоминает мне одного римлянина первого столетия, который семьдесят два раза был в Египте.

Я кликнул шофера и подумал: «Ну, теперь, наконец, огорошу тебя».

Едва мы уселись, я обратил внимание римлянина на счетчик.

— На колеснице императора Клавдия тоже был такого рода счетчик. После известного количества поворотов колеса, в приделанную сбоку чашку подал камешек. Достаточно было сосчитать камешки, чтобы определить расстояние…

— Но в наши дни мы достигли во всем совершенства. Например, искусным размещением рессор предупреждается малейшая тряска…

Люций иронически прищурился на меня.

— Неужели вам не известно, что к колеснице, перевозившей останки Александра Великого, приделан был сложнейшего механизма тормоз, предупреждавший малейший толчок.

Меня начинало разбирать досадливое нетерпение.

— Некоторые автомобили — продолжал я, — однако, представляют собой чудеса комфорта. Прямо — благоустроенные, со всеми удобствами дома.

— Вроде наших колесниц в век великих императоров… В таких колесницах можно было не только спать, но и писать ученый труд…

Я умолк. Спутник мой, неодобрительно качая головой, смотрел на автомобили, мчавшиеся по Елисейским полям с такой быстротой, словно они бежали от гнавшегося за ними призрака смерти.

— В мое время полиция сумела бы справиться с этими безумцами, — сказал он. — Уже когда появились двухколесный колесницы, Цезарь счел нужным издать декрет, определявший безвредную для населения скорость езды. А отчего, скажите, ваши эдилы разрешают безобразить стены домов? — с негодованием воскликнул он, указывая на лубочные, кричащие плакаты. — В Риме и в Помпее разрешалось наклеивать объявления только на специально для них предназначавшихся колоннах.

Я молча и хмуро пожал плечами. Мы поменялись с Люцием ролями, и на все его «в былое время…» «в век цезарей…» или «в дни царствования нашего великого…» отвечал презрительными, недоверчивыми улыбками.

Раздраженный против него, я оставил его после завтрака одного в моем кабинете, где он мог читать в полное свое удовольствий Сенеку, Горация и Ювенала. Вернулся я домой лишь вечером с тем, чтобы повезти моего гостя в один из шикарнейших парижских ресторанов.

От своей просветительной задачи я, однако, не отказался и за обедом неутомимо обращал внимание римлянина на каждую мелочь: на затейливые дамские прически, на танцы, которые должны были способствовать пищеварению, на поданную нам лакеем горячую воду и на минеральную воду в запечатанных бутылках, привозимых в Париж из далеких стран и городов. Я указал ему на большой золотой жетон, блестевший на руке молодого офицера, и на американца, жевавшего резину.

Люций выразил желание пожевать такой же комочек резины. Я поспешил удовлетворить его каприз. Римлянин пожевал и поморщился:

— Ну, разве можно сравнить это с мастикой, которую жевали во всей Азии еще за несколько веков до Рождества Христова и которая служила в то же время прекрасной зубной помадой? Золотой жетон на руке этого центуриона? Такие же жетоны носили вавилонские женщины на шее (почитайте Геродота!), и на жетонах этих выгравированы были их имена, имена мужей и год, когда украшения эти приобретались. А ваши воды… Друг мой, и вы, человек, видимо, образованный, хотите удивить этим древнего римлянина? Неужели вы не знаете, что еще Гиппократ советовал пить во время еды горячую воду? И что вода Нила, славившаяся своими целебными свойствами, доставлялась в герметически закрытых жбанах в самую Персию? Цезарь же всегда возил с собой в серебряных флаконах воду из знаменитого горного источника… Танцы? Но афиняне одержимы были этой страстью. Сложные прически ваших женщин напомнили мне о том, что все египтяне носили парики. Сегодня я нашел в вашей библиотеке несколько книг, написанных моими современниками-христианами. Святой Климент из Александрии, например, строго осуждает женщин, обнажающих свои перси, подводящих глаза и прибегающих ко многим другим средствам обольщения… Как видите, ничего не изменилось. И у меня ни малейшей охоты даже нет знакомиться с вашими жрицами Венеры. Сомневаюсь, чтобы они превосходили в чем-нибудь моих современниц… Да, единственно подлинно новое у вас, это — самовнушение. Вы внушаете себе, что вы счастливы, тогда как на самом деле вы нелепо осложняете свою жизнь и укорачиваете свой земной век. Вы даже представления но имеете о подлинном счастье, о ясности, о радости духовной… Да, этот человек, доставивший меня к вам, придет за мной только через шесть дней… Чтобы не умереть со скуки в этом вашем новом мире, разрешите мне не выходить из вашей библиотеки. Я видел у вас там Петрония, Теренция, Теокрита… Вот и буду читать их. За чтением этим забуду, надеюсь, о том, что двадцать веков понадобилось людям для того, чтобы разучиться красиво любить и тщательно умываться.

Альфонс Алле

В ЧУЖОЙ ШКУРЕ

Спорили. Так часто бывает. Горячились и переходили на личности. Предметом спора были оккультизм, теософия, эзотеризм и прочие заоблачные темы.

Среди других был наш общий друг-американец Гарри Кавайр. В тот момент, когда мое внимание случайно остановилось на нем, он занят был приготовлением грога, в котором, признаться, воды было очень мало.

— А ты, Гарри, — спросил кто-то, — как относишься к этой чертовщине?

— Если вы не хотите видеть меня мертвым у своих ног, не спрашивайте меня об этом и вообще, в моем присутствии не касайтесь этих тем. Они мне напоминают самый ужасный период моей жизни…

— !!!???…!!! — вскричали мы изумленно.

— О, Боже мой! — простонал Гарри. — Ради всего святого, не говорите о перевоплощениях нашего духа…

— !!!..!!! — настаивали мы.

— Послушайте, господа… Было такое ужасное время, когда я целый день прожил в чужой шкуре… в оболочке того, кого я никогда не знал. Если вы думаете, что это очень приятно…

— Расскажи нам, Гарри, как это произошло.

Гарри недолго заставил себя просить.

«Это было с год тому назад.

Как и теперь, мы провели ночь у одного приятеля, жившего в Латинском квартале, в спорах о необыкновенных, сверхъестественных явлениях.

Мы „вертели“ столик, вызывали духов, — должен сказать, очень милых. Я думаю, что в загробном мире есть много свободного времени, потому что при первом же зове все эти господа вроде Гомера, Алкивиада, Юлия Цезаря и других, являлись к нам и с готовностью отвечали на наши вопросы.

Я был потрясен всем тем, что мне пришлось увидеть и услышать. Именно в таком, несколько возбужденном состоянии я на заре простился с приятелем и отправился домой.