Лицом на ветер (СИ) - Турлякова Александра Николаевна - Страница 65

Эта девчонка, эта Рианн, она только один пример из десятков и сотен трагедий здесь, в германских землях. И бороться с этим нет смысла. Так было и так будет, потому что для всех в римской форме свены — просто варвары, дикари, оказывающие сопротивление.

А Рианн резко смахнула ладонью слёзы со щеки и продолжила:

— Крикс считает, что отец во всём виноват, что, если бы он был дома, он бы защитил её, не дал бы убить её…

— Его бы просто убили и всё! — перебил он её. — Ты осталась бы сиротой ещё раньше! Сколько там тебе было? Двенадцать? Ну вот…

— Я и так росла как сирота! Первый год я вообще не разговаривала… Отец ещё пытался что-то делать со мной, задавал вопросы, а потом просто запил… Ему стало всё безразлично. И я, и дом, и хозяйство, и земля… Если бы я не заговорила и не начала толкать его, он бы и землю забросил, и мы бы с ним вдвоём, ещё сколько лет назад, сдохли бы с голоду… — Она снова ребром ладони тиранула слёзы со щеки, но это уже были не слёзы жалости к себе, и не отчаяния, это были злые слёзы.

— Он продолжал пить, заливал своё горе, Крикс его ненавидел, а все вокруг считали меня порченной легионерами. Крикс как-то сказал, что меня просто забыли убить… И пожалел об этом…

Марк слушал её, сжимая и разжимая зубы. Да, как же она после всего должна ненавидеть Рим и всех, кто его напоминает, вот, его, например. Он — центурион, он командует целым римским отрядом, и да, кстати, шесть лет назад он был здесь. Сам он, правда, не участвовал во всём этом насилии, но нескольких свенов — мужчин и подростков — убил собственноручно, тех, кто пытался оказывать сопротивление. Таким был приказ… Женщин не насиловал, этого за ним не было, когда он злился или в пылу боя, он мог убить, это да. Женщин он требовал потом, после, когда возвращался в крепость, и накатывало тогда, это да. Тогда он искал женщину, и ему было всё равно, кто она: какая-нибудь волчица с улицы, или рабыня, желающая подзаработать в тайне от хозяина, служанка в таверне — всё равно, главное, чтобы она ему нравилась и сама была не против. Потому что в такие моменты он мог проявлять напор и жёсткость, он был безудержным, и мог сделать больно, набрасывался, не контролируя себя.

Он помнил ту ночь, когда вернулся зимой после стычки со свенами, пришёл в чужой крови и набросился на эту свенку… Она была нужна ему, чтобы сбросить напряжение, чтобы освободить мысли. Она была его рабыней, его домашняя свенка…

А она, оказывается, жила со всем этим за душой, ненавидела Рим, потеряла мать, отца, и вынуждена была подчиняться ему, своему хозяину — римскому центуриону. Обо всём этом он узнал только потом… Вот, что значат превратности судьбы! Кто бы мог об этом подумать!

— Я был тогда у вас… — прошептал. — Шесть лет назад… Мне было, как этому твоему, — дёрнул головой за спину, — Галену… Лет двадцать, наверное, может, и меньше…

— Вы как-то говорили! — Она повысила голос и вдруг усмехнулась. — И что, сколько девушек у нас на вашей совести? Кого опозорили и убили лично вы?.. Поделом они вас все там били… Вы это заслужили! И ваша рука за это… Ещё мало вам досталось…

Он сухо сглотнул и тыльной стороной ладони потёр лоб, убивая комара, несколько раз моргнул как-то растерянно и ответил:

— Пойдём дальше…

Часть 31

— Пойдём дальше…

Рианн поджала губы строго. Конечно, что он ещё может сказать? Она права, на этот раз она права. Он получил по заслугам, и жаль, что нельзя отомстить всему Риму.

Зачем тогда она помогает ему? Пусть бы он оставался у Крикса, пусть бы его и дальше били и мучили, пусть бы его убили и утопили в болоте, пусть бы он страдал и после смерти! Пусть! Пусть!

Но она промолчала и пошла вперёд, а центурион, поправив лямку мешка на плече, пошёл следом. И хотя какое-то время они шли молча, он всё время думал об этом, потому что вдруг заговорил, продолжая последнюю тему разговора:

— Я никогда не насиловал ваших свенских девушек, ну, может, только тебя одну… А вот крови ваших мужчин на моих руках хватает. Это точно…

Рианн резко остановилась, и римлянин толкнулся ей в спину, скривился от боли в потревоженной руке.

— И что, теперь мне вас пожалеть? — Рианн смотрела ему в лицо с вызовом, вздёрнув подбородок, ну, ни дать — ни взять, горделивая свенка, какая ни есть. Они все германцы такие.

— Почему — жалеть?

— А зачем вы тогда это говорите?

— Чтобы ты знала.

— Что — знала? Что вы убивали наших?. — Усмехнулась зло. — У нас в каждой семье, кого ни возьми, есть убитые легионерами сыновья, братья, отцы, опозоренные и убитые дочери и сёстры. Матери, — подумала и добавила последнее слово. — Зачем сейчас вы мне об этом говорите?

— Я просто говорю о том, что на моих руках только кровь свенов-мужчин, тех, кто держал оружие, кто нападал на меня или на моих товарищей. Ваших женщин лично я не позорил. Кроме тебя… — тоже добавил последнее после короткого раздумья.

— Кроме меня, — она согласно кивнула.

— Но ты была моей, я купил тебя, так что… Это другое совсем.

— Этим вы себя оправдываете?

Марк не знал, что на это ответить и промолчал, а Рианн пошла дальше. Этот разговор её злил. В чём он признаётся ей? Что убил много свенов и, думает, что раз не насиловал свенских женщин, то теперь достоин прощения и понимания, так, что ли? О чём он говорит? Какая теперь уже разница, чья кровь на его руках? Чьи погубленные души на совести его? Мужчины? Женщины? Да не всё ли равно?

«Ах да, ты напираешь на то, что тебе угрожали, что все, убитые тобой, были вооружены? И что ты ждёшь на это? Зачем об этом говоришь? Что ты совсем-совсем не виноват, что ли? Тебя же могли убить, поэтому убивал ты, так? А кто просил тебя приходить на наши земли? Чтоб тебя болотные духи взяли…»

— Стой! — громким шёпотом позвал центурион из-за спины, и Рианн оглянулась, останавливаясь. Нахмурилась.

— Что?

— Слышишь? Кто-то идёт… Сюда идёт.

— Я не слышу. — В своих гневных раздумьях она не слышала ничего. Откуда он что-то взял? Придумывает, что ли…

— Это свист…

— Это птицы! — отмахнулась от римлянина.

— Нет! Это свист, как свистят, когда зовут собаку. Поверь мне, Рианн, кто-то идёт нам навстречу с собакой.

Она нахмурилась озадаченно, потом шепнула:

— Вас не должны видеть…

— А собака? Даже, если я спрячусь, она учует меня.

— Я поговорю… Если это кто-то из наших… — Она не договорила и отвернулась, всматриваясь вдоль по тропинке вперёд, не видно ли кого за деревьями? Когда обернулась, центуриона уже не было, наверное, скрылся где-то в кустах орешника и бузины.

С чего он это взял? Почему он услышал что-то, а она нет? Он — римлянин — житель крепости, а она всю жизнь прожила рядом с лесом. Где он что умудрился услышать?

Но он оказался прав. Через момент из кустов шиповника на неё налетела собака, а потом появился и её хозяин. И шёл он навстречу, как и предупредил римский центурион. Это был свен, из своих, местный, Рианн узнала его. Это Офриг, у него была большая семья, только трое дочерей, все мастерицы и рукодельницы. Иногда он относил в римский город на форум ткани или пояса, сотканные и вышитые умелыми дочерьми.

— Уберите собаку! — крикнула свену.

Офриг подозвал пса к себе и взял его за ошейник. Слава Тору, теперь она не найдёт центуриона, может, и поднимет лай, но хозяин вряд ли обратит на этот лай внимание. Свен огладил седые усы и поскрёб поросший щетиной подбородок, оглядывая Рианн с ног до головы.

— А ты куда собралась? В римскую крепость?

— У меня кончилась соль, а у местных она намного дороже… Я туда и обратно. — От волнения пересохло в горле, и голос звучал как-то сипло и неуверенно, может быть, потому что это была ложь.

— Ну-ну… — Снова окинул её неторопливым взглядом. — Не боишься одна-то? Мало ли что…

Он прав, обычно женщины из посёлка никогда не ходили в крепость, этим всегда занимались мужчины, главы семей. Но у Рианн нет мужчины в её доме, так что, может быть, Офриг и поверит ей.