Огни Новороссийска
(Повести, рассказы, очерки) - Борзенко Сергей Александрович - Страница 41

Натолкнувшись у кладбища, густо усеянного железными и каменными крестами, на жесткую оборону, танкисты врага прямой наводкой стреляли в упор по обороняющимся матросам.

Востриков поднял своих людей в контратаку. Клавдия Неделько с автоматом, с гвардейской бескозыркой в левой руке и противотанковой гранатой в правой шла первой. Рядом с нею шагали Унтершлях, Ступин, Насонова, Пестряков, Ступка, Руденко. Каждый из них сотни раз видел рядом смерть, у каждого были свои счеты с оккупантами. Моряки пели «Интернационал».

Показались танки с крестами на броне, открыли частый огонь из пулеметов, но моряки, прижимаясь к стенам домов, продолжали идти вперед. Противотанковой гранатой Клава Неделько взорвала вражеский танк. Фонтан желтого пламени поднялся вверх, черный маслянистый дым заволок все вокруг. Танкисты выбрались через запасной люк и тут же были сражены автоматной очередью, выпущенной девушкой.

Пятясь, уцелевшие танки ушли, а семь остались чадить на поле, пахнущем окалиной и горелым маслом.

В бой вступила вражеская авиация; самолеты, словно черное воронье, закружили над головами матросов. Над землей свирепствовал, ураган огня и железа. Люди глохли, из горла и ушей шла кровь, но несколько суток не спавшая, голодная морская пехота стояла, ибо не было приказа уходить с занятых позиций.

Каждый матрос сердцем слышал слова Клавы Неделько:

— Стоять насмерть!

В темную ночь с 8 на 9 сентября к высоким кручам морского берега, почти неслышимые в грохоте боя, пристали шхуны и катера. Командир этой эскадры привез пакет с кратким приказом командующего Черноморской группы войск генерала И. Е. Петрова — эвакуироваться.

Моряки с болью в сердце привели в негодность тяжелое орудие, стоявшие в капонирах береговой обороны.

Под прикрытием 16-го батальона капитан-лейтенант Востриков со своими людьми отплыл на Большую землю, благо плыть недалеко. На горизонте мерцали огни Кабардинки.

Дав возможность товарищам оплыть, 16-й батальон отошел на новую линию обороны, в район школы № 3. При поддержке роты танков вражеской пехоте удалось окружить трехэтажное здание школы, вставшее на их пути, как крепость.

Три танка, подожженные из окон школы бутылками с горючей смесью, зачадили, как факелы, освещая солдат, прижимавшихся к броне. Фашисты ни на минуту не прекращали атаку.

В ночь на 10 сентября командир 16-го батальона наконец получил приказ отходить. К разбитой Рыбачьей пристани под обстрелом подошли сейнера, сторожевые и торпедные катера.

В осыпавшейся землянке при неровном свете «моргасика» подполковник Дмитрий Красников, принявший у раненого подполковника Кравченко командование бригадой, с командирами рот лейтенантами Мартыновым и Андрущенко и младшими лейтенантами Московым и Ябровым на бухгалтерских счетах подбили итог. За две недели боев на улицах Новороссийска краснофлотцы батальона уничтожили несколько рот вражеских солдат и офицеров, разбили три минометные батареи, подавили семь пулеметных точек. Но цифры никого не радовали. На душе у каждого лежал камень — Новороссийск сдан.

— Пора снимать гюйс! — новый комбриг бросил прощальный взгляд на свой командный пункт, шутливо называемый боевой рубкой, загасил свет, неровной качающейся походкой зашагал к пристани, последним взошел на ожидавший его, дрожавший от напряженной работы моторов сторожевой катер. Над головой повисла ракета, неживым огнем осветила угрюмые, небритые лица матросов, и было непонятно, то ли слезы у них на щеках, то ли морские брызги.

Вспенив воду, катер отошел. Красников долго воспаленными глазами смотрел на покинутый город, на золотистую пыль выстрелов. Там, за высокой насыпью, у железнодорожных цистерн, источенных пулями, остались пятьдесят матросов под командованием старшего политрука Ерпылева; боеприпасов у них хватит только на полчаса боя, но все они добровольно остались со своим политруком, чтобы дать возможность отплыть товарищам. Каждый знал, что жизнь не дается вторично. Только отвага могла спасти их, и силы этих людей возросли до неслыханных размеров. Надежды на спасение не было никакой, но моряки не отказались от борьбы.

С отходом последнего катера бойцы Ерпылева, прикрывая друг друга, стали отходить к морю. На берегу не нашлось ни одной лодки. Моряки вошли в холодную воду и с оружием поплыли на противоположный, смутно видневшийся на горизонте берег.

Преодолев четыре километра, они с рассветом выбрались на кручи у девятого километра Новороссийского шоссе. Четыре километра, оставшиеся позади, — такая необозримая даль, что даже страшно подумать.

Красников снял зюйдвестку, обнял мокрого Ерпылева и зарыдал. В Новороссийске уже расхаживали немцы. Рядом стоял политрук Костя Харламов, сжав кулаки, с горечью сказал:

— Мы сдали Новороссийск, мы его и возьмем.

— Твоими устами да мед бы пить, — промолвил Красников и впервые улыбнулся.

2. В горах Кавказа

Противник, остановленный на девятом километре Новороссийского шоссе 318-й стрелковой дивизией полковника Вруцкого и затем отброшенный к городу, в район цементных заводов, продолжал упорно рваться к шоссе, нацеливаясь на Туапсе.

Бригада, входящая в состав 47-й армии, по приказу командующего выдвинулась на передовой заслон в горы. Здесь от обороны моряки перешли в наступление и за полмесяца вместе с 255-й бригадой морской пехоты, которой командовал полковник Д. Гордеев, разгромили 3-ю горно-стрелковую дивизию противника. Бригада продвинулась на пятнадцать километров вперед, заняла несколько населенных пунктов и ряд важных высот, поросших лесом.

В бою за Скаженную бабу — село, превращенное в крепкий узел сопротивления с широко разветвленной системой оборонительных сооружений, ходами сообщений и хорошей маскировкой, командир батальона капитан-лейтенант Востриков применил свой излюбленный маневр — скрытный обход и стремительный удар с тыла.

В восемь утра в густом горном тумане стрелковая рота лейтенанта Мурашкевича развернутой цепью двинулась в обход Скаженной бабы. Шли моряки так, как ходят колхозники на работу: несли на плечах винтовки, как обычно несут косы и вилы. Война для них была работой — ежедневным тяжелым трудом, без праздников и выходных. Через час советская артиллерия и минометы открыли огонь по переднему краю вражеской обороны. Полагая, что немедленно начнется атака и огонь артиллерии будет перенесен в глубину, оккупанты, маскируясь, бросились к своему переднему краю. К тому времени рота Мурашкевича вышла в тыл врага, на противоположную окраину, и заняла его пустые окопы.

Противник заметил советских моряков, когда они были в пятнадцати метрах от первых построек села.

— Полундра! — кричали матросы, врываясь в населенный пункт. Мощное горное эхо многократно повторяло победный клич. Меткие пули, словно гвозди, приколачивали фашистов к земле.

У противника вспыхнула паника, солдаты в серо-зеленых шинелях расползались по земле, как змеи.

Впереди, рядом с комиссаром батальона Илларионовым, шагал утомленный, невыспавшийся Востриков. Обостренное чувство тревоги за своих людей не покидало его. Наступающие видели в первых рядах секретаря партбюро Мастерова и уполномоченного особого отдела Коняхина.

Фашисты покинули надежные окопы и постройки, приспособленные к длительной обороне, и кинулись наутек, но попали под автоматные очереди роты Мурашкевича.

Из-за фруктовых деревьев с обломанными ветвями вдоль улицы стреляла картечью вражеская батарея. Политрук Константин Харламов с десятком автоматчиков, перебегая от сарая к сараю, приблизился к пушкам. При захвате батареи выстрелом из пистолета Харламова ранили. Но он продолжал сражаться.

За два часа боя вражеский гарнизон наполовину уничтожили, наполовину пленили, захватили штаб 14-го вражеского батальона со всеми документами, взяли склады с продовольствием и обмундированием. Моряков, бывших рабочих, окружали огни пожаров, словно зарево доменных печей, звуки автоматов напоминали стук пневматических молотков.