Серебряные слезы (СИ) - Шатохина Тамара - Страница 30

Стук в дверь заставил замереть и перекреститься. Помоги мне, Господи, в этом разговоре. Я открыла.

— Заходи, пожалуйста. Я не помешала твоим планам?

— Короче, Маша. Что ты хотела мне сказать?

Он даже не сел в кресло, куда я указала. Стоял и ждал. И я поняла, что являюсь его врагом и просто не имею права что-либо ему рассказывать. И я смотрела на него сейчас и не знала, как выпроводить его, чтобы самой уйти следом и уехать немедленно.

— Уже ничего. Прости за беспокойство. Я не успела занять много твоего времени. Надеюсь, что ты не будешь в обиде. Вызвать такси или ты на машине?

Он быстро подошел и тряхнул меня, схватив за плечи.

— Я искал тебя многие годы… Я истратил кучу денег на прослушку телефонов твоей родни, на поездки по университетам страны, на частных сыщиков, — он опять тряхнул меня, — а от тебя была только подпись на заявлении на развод. И все! А теперь… спустя пятнадцать лет… Ты не изменилась, как будто сидела в холодильнике, Маша. Я умирал все эти годы… а ты цветешь, да?

Он что — хотел, чтобы я тоже умирала? У него были совсем седые виски и морщины на лбу. А еще он стал выше как будто или я забыла уже? И лучики от глаз, паутинкой к вискам. Совсем взрослый мужчина, сколько ему — сорок пять сейчас или около того? Это мало для оборотня или их век убывает, как у людей? И он практически угадал — почти в холодильнике. На Амуре лето короткое, хоть и жаркое, а зимы суровые и долгие. Я улыбнулась.

Он оставил мои плечи в покое и сел в кресло. Я тоже села — кто кого пересидит. Молчала.

— Я слушаю тебя, Маша.

— Извини, я передумала говорить.

— И зная твой характер, я могу предположить, что и не заговоришь. Что же заставило тебя передумать? То, что я со щенячьим восторгом не упал к твоим ногам? Что предпочел деловой тон беседы? Не пожимай плечами. Не хочешь говорить — говорить буду я. Смотри — это результат анализа, который я сдал по настоянию Руслана спустя неделю после той ночи, как ушел от тебя тогда. Неделю в крови держалась та дрянь, делая меня плаксивым и истеричным, не способным решать и связно думать. Брат набил мне морду и прочистил мозги. Я сдал анализ крови и мочи. Ему привычны эти пробы на допинг — он сообразил сразу. Когда меня этим накачали, доза была почти убойной, Маша. Сыпали не специалисты — на глазок, чтобы наверняка. Наркотик, смотри. Нет, ты смотри. А это…

Я мягко отвела его руку.

— Мне жаль, Саша, я не могла этого знать. Ты и сам не знал.

— Но ты могла поговорить со мной, увидеться, а не уходить в подполье.

— Я поговорила. Перспективы, что ты обрисовал, меня не устраивали. И было слишком больно. А еще я тогда была уверена, что не подошла тебе — ты разочаровался. Я не смогла дать тебе то, что дала она — не сумела. После нашей первой ночи ты спокойно уехал. А от нее не мог оторваться двое суток. Это очень подорвало тогда мою самооценку, — я тихо засмеялась.

Он потрясенно смотрел на меня. Потом тоже засмеялся, только зло, почти со слезами. Замолк и сказал:

— У меня после того шесть лет не было женщины. Все то время, что я потратил на твои поиски, все то время, когда еще надеялся… С женой больше не был ни разу, потом появились «крошки». Когда я понял, что не найду никогда… Вначале я не ел три недели — не мог. Руслан… я не мог работать годы… Это первые мои работы после… после… А ты?!

— А я решила, что тот, кто предал однажды и не исключал возможности предательства в дальнейшем, кто оказался слабым и ненадежным, пытаясь взвалить на меня свои проблемы, о которых даже не уведомил до свадьбы, не сможет достойно воспитать нашего сына. Я не была готова утирать тебе слезы и спасать — меня саму спасали. Это было очень тяжело. Я очень любила тебя, даже не могла ненавидеть, винила себя во всем.

— Сына… Ты сказала — сына?

— Волчонок, да, вернее — мальчик. С синими глазами, очень похожий на тебя. Я бы никогда не приехала сюда… Но, по всем признакам, близится первый оборот. Мы ничем не сможем ему помочь, не знаем как. Я даже не знаю, насколько это нормально — в четырнадцать лет?

— Ты прятала от меня сына? — У него побелели ноздри и выступила испарина на лбу.

— Защищала своего ребенка. Я не хотела для него твоей судьбы. Не хотела, чтобы ему навязывали жену. Хотела, чтобы любили, а не прессовали с детства, чтобы у него всегда был выбор… Боялась, что отберешь, твой отец отберет. Я думала, что со мной ты считаться не будешь, раз я так мало для тебя значу, и ты женился на другой, оставив мне унизительную участь любовницы. Во мне говорили обида и страх. Да я и сама узнала через неделю после отъезда.

— Где он сейчас?

— Дома. Далеко. Что ты хочешь?

— Что я хочу? Ты сама обратилась ко мне за помощью и спрашиваешь…

— Я уже пожалела, что обратилась. Боюсь, что твоя ненависть ко мне толкнет тебя на месть и мои опасения сбудутся. Поэтому я уеду, Саша. Скажи, чем могу помочь ему я, если тебе этот ребенок не безразличен. Подскажи, как нам действовать, когда начнется оборот. Сейчас он усиленно тренируется, подвергая себя огромным нагрузкам. Мы решили, что это отсрочит…

— Не отсрочит. Все будет в свое время. Просто пройдет легче. У меня в четырнадцать лет и два дня. Сколько ему?

— Четырнадцать, через неделю.

— Не нервничай, для паники нет причин. Как далеко он отсюда?

— Саша, я мать. Я не доверяю тебе и не скажу, где находится мой ребенок, даже если меня будут пытать и убивать. Просто помоги советом.

Он встал и достал из внутреннего кармана нож. Я сидела, не двигаясь, парализованная страхом. Ох, Женя-Женя… как ты был неправ, милый.

Но Саша прошел к столу. Протянув свою руку над столешницей, полоснул по ней лезвием. Я дернулась.

— Это серебро. Я работал с ним многие годы. Но это — заговоренное, кровь не остановится при ранении. Правда, есть способ — затворить рану клятвой на крови, смертной клятвой. Нарушу — вытечет вся. Ты поверишь мне? Если я поклянусь, что не отберу сына, что не буду мстить, что до сих пор люблю тебя больше жизни, потому что ты одна для меня. Моя вторая половинка, моя пара. Только ты давала мне смысл и радость жизни, только твой запах родной, только с тобой я получал такое наслаждение от близости, что все остальные — жалкое подобие, суррогат, способ унизить ту, что зовется женой.

— У тебя есть дети?

— Нет.

— Ты говорил, что…

— Если нашлась пара — только от нее. Мне объяснили потом… Не свои… Я ездил в Европу. Я настроен только на тебя, весь, во всем. Я не мог и не хотел целовать никого другого эти годы — чужой запах отвратителен, если без того наркотика и возбудителя. Это не было актами любви — просто механический сброс лишнего.

Кровь тонкой струйкой лилась на стол, и не думая сворачиваться. Темная лужа увеличивалась. Я решилась:

— Клянись. Но если это способ обмануть…

— Ты не веришь. Нужно, чтобы верила. Подождем.

Тоненькая кровяная ниточка потянулась к краю стола, полилась на пол. Саша бледнел.

— Мы живем в том доме, что построил для нас Елизар.

Он пораженно уставился на меня и быстро и четко произнес слова клятвы. Кровь в порезе свернулась, остановилась. Я встала.

— Пошли в ванную. У меня с собой аптечка. Я обработаю.

— Ты носишь с собой аптечку?

— Привычка… Дети постоянно получают то царапины, то укусы, коленки опять же, пальцы на босых ногах. А это лес и зачастую до дома идти и идти… Я сшила карман и…

— Ты сказала — дети?

— Да, у меня трое. Ромка и Егор с Еленой.

Я промыла порез перекисью, смыла кровь. Но, похоже, что это было лишним — рана затягивалась на глазах. Саша молча домыл руку, отмыл от крови пальцы. Спросил спокойно:

— Ты замужем?

— Два года вдова.

— Что случилось?

— Амур…вскрылся. ГТТ тяжелый, он не успел… не нашли. Я не могу еще обсуждать это… извини.

— Так любила?

— Так люблю.

— Вы все время жили там, в том доме? Почему?

— Женя морской офицер. Несчастный случай и он не мог ходить — не стало икр на ногах. А там мог — живой же Лес вокруг. Елизар поставил брата на ноги в два дня. Так что там он был полностью здоров, безо всяких ограничений. А выйдя из леса — костыли, коляска или жалкое ковыляние… Вот и жили. Там хорошо, ты же был… Я втянулась, привыкла. Совсем не хочется в город, он даже утомляет…