Дьявол на испытательном сроке (СИ) - Шэй Джина "Pippilotta" - Страница 3

Агата попыталась отвернуться и, потревожив раненое крыло, не удержала на губах возглас боли.

— Я настолько неприятен тебе, — в голосе демона вдруг зазвучало явственное огорчение.

— Ты так смотришь… — замялась Агата, не зная, как ей объяснить..

— Мне жаль, правда, — спешно выдохнул он, — просто свежее лицо, и от тебя так светит, что невозможно не смотреть.

— Ты имеешь в виду?

— Ауру. Да. Я постараюсь… Сдерживаться.

Агата чувствовала себя если не преступницей, то попросту мерзкой — сначала сама не удержала сосредоточения на полете, доставила распятому куда больше страданий, чем ему полагалось по приговору. Теперь же попросту искала к чему придраться в поведении человека, который тут наверняка от одиночества и боли мог тронуться рассудком. Дались ей его взгляды, смотрит и смотрит.

— Хэй, — тихо окликнул её демон, вырывая её из полудремы, — ты живая?

Агата раскрыла глаза. Лицо демона было все так же повернуто к ней.

— Мне нужно поспать. Усталая я далеко не уйду.

— Святоша, ты в принципе далеко не уйдешь, — возразил демон, — ты сейчас на территории казни исчадий ада, а она максимально удалена от границ Горящих Земель. Практически в центре. Здесь жарче и светлей всего. Взлететь ты не сможешь, дойти… не дойдешь — не выдержишь света, жара и боли от собственных увечий. Упадешь и отрубишься.

— Что предлагаешь?

— Тебя найдут через метку, просто посиди тут.

Он говорил верные вещи — хотя говорил с явной оттяжкой звуков, будто говорил через боль, и по всей видимости, так оно и было — его тело постоянно напрягалось, будто живая пружина, которая стремится оторваться от куска металла, к которому её приковали. Метки — маленькие черные значки, буквы разных алфавитов покрывали запястья каждой души. Их редко было очень много, их использовали для того, чтобы связываться с друзьями или руководством, но все же позвать на помощь Джона или Артура Агата вполне могла.

— Ты можешь просто дать мне поспать? — спросила Агата, коснувшись знака омега на запястье, послав просьбу о помощи Джону, который сейчас был где-то на другом конце этого измерения.

— Не могу, — он пытался говорить ехидно, но ехидство смазывалось болезненными нотками. — Сестры, которые ко мне ходят, не говорят со мной — боятся, до дрожи в коленках, да и вообще у меня слишком дерьмовый характер, чтобы я терпел их лицемерную жалость. Можно сказать, ты — мой первый собеседник лет за пять. И ты исчезнешь через пару часов, а я тут опять буду лишь в обществе собственных воплей, которые мне уже не надо будет сдерживать.

— Демон, который соскучился?

— Ну, можно так сказать, — тяжело дыша, отозвался демон. По его лбу катились капли пота. — Ох, — тело распятого явственно скрутило судорогой. И если бы не стальные хваты, не дававшие ему оторвать бедер от раскалённого креста, — то ему бы, наверное, полегчало.

— И долго ты так? — слабо спросила Агата.

— Сложно сказать, — мелко подрагивая, отозвался он, — если я не потерялся в счете посещений, с той поры минуло сорок одна сотня сред, а это где-то лет восемьдесят.

— Восемьдесят лет? — Агата передернулась. — Что же ты сделал?

Демон уставился на неё. Прямым взглядом глаза в глаза.

— Я не хочу об этом, — ровно произнес он, — это слишком долгий разговор, в финале которого тебя будет бесконечно тошнить от отвращения.

На самом деле он не походил на чудовище. О нет. О демонической природе говорили только витые, высокие черные рога, покоившиеся над ушами. Ему шли его длинные темно-рыжие волосы, чертовски длинные, густым водопадом спускавшиеся аж за поясницу — оттеняли широкие скулы, придавая его лицу чуть вытянутую форму. Широкие губы тоже пребывали в движении, то плотно сжимаясь, то чуть обнажая зубы, которыми распятый кусал губы в исступленной муке. Она любила такие необычные лица, далекие от античного золотого сечения — пусть нос был чуть длинноват, но было в общей совокупности его черт нечто бесконечно завораживающее. И если бы он улыбнулся — если бы он мог сейчас улыбаться, искренне, открыто, без толики ехидства, без сквозящей боли, кажется, перед этой улыбкой вряд ли возможно было бы устоять.

— А о чем хочешь поговорить? — чуть задумавшись о том, как перенесла бы лицо демона на бумагу, спросила Агата.

— Это не важно на самом деле, — практически весело отозвался демон, — расскажи о себе, я послушаю.

— Ты хочешь от меня чего-то?

— О, а ты можешь что-то? — с насмешливым любопытством поинтересовался висельник. — Серьезно, по-моему, всем известно, что судьба исчадий заканчивается, когда их приковывают к кресту. На нас больше нет протоколов, а-а-аргх.

Демон подавился на полуслове, судорожно выгибаясь и прикусывая губу.

— Ты можешь не терпеть, — тихо сказала Агата. Сдерживать боль было сложно, уж она-то знала…

— Ну знаешь, я тогда вообще тебя не услышу, — бледновато улыбнулся демон, — и потом, ты даже не представляешь, насколько я устал слышать свой голос.

Он говорил, а Агата содрогалась. Потому что перед глазами явственно вставали часы криков, часы боли, то утихающей, то вновь внезапно усиливающейся. И все это умноженное на годы. На десятки лет.

— Как ты жив еще!

Демон вновь повернул голову к Агате, уставившись на неё темными глазами.

— С трудом, — неожиданно серьезно отозвался он, — но давай об этом тоже не будем.

Агата села. Ей было неловко искать облегчения от боли, в то время как ему легче сделать она не могла.

— Потеряешь сознание, — предупредил демон.

— Откуда знаешь?

— Помню свой болевой порог до ада, — демон повел плечом, насколько ему позволяли оковы, — тогда очень мало мог вынести, без чертовой смертной оболочки. Сейчас больше. И лучше бы я мог сдохнуть, правда.

— Как тебя зовут? — спросила Агата, и распятый уставился на неё так, будто она сделала ему непристойное предложение.

— Тебе и правда интересно мое имя? — удивленно переспросил он. Похоже, с ангелами у него действительно не ладилось.

Агата качнула подбородком.

— А сама мне свое скажешь? — уточнил он.

— Зачем тебе? — Агата смущенно потупилась. — Я же вряд ли вернусь.

— А тебе зачем?

— Я буду о тебе молиться, — Агата слегка покраснела, даже постоянные обитатели чистилища к её религиозности относились с насмешками, как же может отнестись к этому демон, сосланный в Горящие Земли?

Однако он замолчал, уставившись на неё так, будто хотел врезать её в память целиком, до самой последней родинки на щеке.

— Я хочу тебя вспоминать, — наконец ответил он, — и не как простое равнодушное лицо, я хочу помнить имя ангела, которая испытала ко мне сочувствие.

— Это тебе не облегчит мук…

— Отнюдь, — возразил демон, — память о прошлом имеет большое значение. Я и мои грехи росли из моего прошлого. Если в моем прошлом будет хоть кто-то светлый… Как ты. Возможно тогда я смогу поверить, что когда-нибудь смогу искупить.

— Агата, — тихо произнесла она — эта его речь пробрала до последнего фибра души.

— Генрих… Генри, — демон явно не оговорился, нарочно сделал поправку на то, какую форму имени предпочел бы слышать.

Первая встреча (2)

Джон спустился с небес неожиданно, Агата даже не услышала мерные взмахи его крыльев, а когда заметила — даже слегка смутилась, будто её застали на месте преступления.

Джон Миллер был её другом — они дружили практически с первого дня Агаты в Чистилище. Именно он когда-то доставил её душу в Чистилище, провел для неё первичный инструктаж и впервые напоил кофе после первого рабочего дня. Агата до сих пор помнила, как её потряхивало после тех нескольких часов, которые она провела в качестве ассистента собирателя душ: суетливых, шумных, полных новых незнакомых людей. У неё кругом шла голова — даже с учетом того, что в своей жизни она не была необщительной барышней, ей впервые довелось столкнуться со стольким количеством людей — и каких людей. В Чистилище было абсолютно нормально столкнуться с суфражисткой, времен первых забастовок за права женщин, и рыцарем раннего средневековья, который когда-то не считал простолюдинов достойными людьми. От переизбытка впечатлений и эмоций Агате тогда хотелось забиться в какой-нибудь уголочек, обнять голову руками и не высовываться вовек, и вот тогда-то Джон и прихватил её за локоток, утащил из общей столовой в общежитие и, усадив в полосатое плюшевое кресло, впихнул в ладони белую чашку с горячим кофе. Он сказал тогда, что она была похожа на потерянную плюшевую игрушку. Особенно лестным это сравнение не было, игрушкой Агате быть совершенно не хотелось, пришлось справляться с собственными привычками. Позже Агата узнала, что Джон сделал для неё внезапное исключение, несмотря на свой открытый и легкий характер, он не особенно стремился завести кучу друзей, обычно ограничиваясь легкими и теплыми приятельскими отношениями. Видимо, Агата попала в Чистилище именно тогда, когда Джон решил внести в свой образ жизни некоторые коррективы. Впоследствии дружба Джона и Агаты окрепла настолько, что некоторые сплетницы вовсю спрашивали у Агаты «каков он в постели», неизменно вгоняя её в краску. Джон всякий раз смеялся над этими случаями и неизменно уводил разговор в сторону новых книг, которые ему довелось скопировать с земных, или какого-нибудь очередного помилованного, которого он привел с Горящих Полей. Они не говорили о прошлом, о том, что легло на их плечи после окончания смертной жизни, стремясь не нарушать покой друг друга, не оценивать по прошлым, оставленным позади грехам. И это не тревожило ни Агату, ни Джона. Он вообще отличался практически непрошибаемым спокойствием, будто и вовсе ничего не чувствовал по поводу творящегося в Чистилище хаоса. Все он принимал исключительно как посылы судьбы, испытывающие его на прочность, и неизменно выдерживал все удары стоически. Агата не могла на него не равняться.