Когда охотник становится жертвой (СИ) - Грэм Анна - Страница 18

— И кто же она?

— Дочь директора Управления по борьбе с наркотиками.

— Ну нихуя себе! — Коул бросает фотку на стол и вскакивает на ноги, ерошит ладонью плотно уложенный гелем полуирокез, подходит к окну. — Вы там охуели вконец.

— Не справишься? — мексиканка подкрадывается сзади, Коул чувствует её тёплое дыхание на своём плече, её запах — какой-то ненатуральный, приторный, пластмассовый. Когда она вторгается в его интимное пространство, проводит кончиком пальца по пройме майки, едва касаясь кожи, Коул понимает, что не стал бы её. От этой долбанутой хочется держаться подальше, чтобы, как самцу богомола, не остаться без башки. — Сделаешь это, и твоё досье исчезнет из Управления, — сладко поёт, да вот Коул отчего-то не спешит ей верить. — У тебя есть семья? Близкие? Девушка?

Вопросы-намёки. Этого достаточно, чтобы понять — его согласия никто не спрашивает. Права соскочить ему никто не даёт. Он хмыкает, разворачивается, встречается взглядом с её темными глазами, блестящими от азарта охотницы.

— Поехали. Некогда пиздеть, — он чуть толкает её плечом, проходя к выходу.

— Тачка твоя? — Ривера проводит пальцами по крыше его темно-серого «Доджа», когда они выходят на улицу. Оценила. Ещё бы. Тачка пятнадцатого года — почти новьё, окраска по спецзаказу, прокачанный движок — сам перебирал, салон-конфетка. Ему подогнал её один барыга, когда Коул помог ему отделаться от Гарсии. Даже жалко брать её на дело.

— Моя. Нет времени другую искать.

— Придётся покрасить и перебить номера, — деловито сообщает она, усаживая зад на переднее сиденье.

— Да ладно?! А я и не знал! — Коул разыгрывает изумление, даже по рулю хлопает ладонью разок, мол, обалдеть какая новость.

Эйса удовлетворенно улыбается. Она попробовала его на зуб. Парень оказался крепким.

***

Цифры на дисплее магнитолы меняются неохотно, им торопиться некуда, только Коулу хочется подгонять время, потому что ожидание бесит хуже бездействия. Данэмовская подружка шастает где-то по улице, изредка обозначая своё присутствие пустым трёпом в гарнитуру. Коул не видит ни улицы, ни здания госпиталя — он торчит в машине, в переулке, на месте «забора посылки». Чтобы выйти из тачки, нырнуть в подвал, пройти сквозь и добежать до узкого прогала между домов — дыры в которую он должен эту Маккормик утащить — нужно не больше двух минут. Главное чтобы эта Маккормик не решила перейти дорогу в неположенном месте, тогда до нужной точки она просто не дойдёт. Плана Б мексиканка ему не предоставила.

— Выходи, — Ривера командует ему в наушник, и Коул резко толкает дверь машины, не теряя ни одной выверенной секунды.

Улицы в этой части района достаточно оживлённы даже в пять утра: к госпиталю подъезжают скорые, санитары курят чуть в стороне от ворот, народ снуёт туда-сюда. Посыльные, собачники, бездомные… Сейчас как никогда хочется сигарету, и плевать, что курево с качалкой сочетаются хреново.

— Она выходит, — в ухе звенит напряжённый голос Риверы. Коул сжимает в кармане тряпку с хлороформом. — Не обосрись только. Иначе нам обоим крышка.

Её слова неслабо бьют по нервам. У него на секунду пересыхает в горле. Коул не сразу понимает, что её слова — удар кнутом по копчику, чтобы не расслаблялся. На психику давит, сучка.

Лёгкое волнение перед делом — норма. Если у тебя нет страха — ты труп. Так Коул всегда говорил своим бойцам, так говорил себе. Страх — это здравый смысл, инстинкт самосохранения. Страшно всегда в начале, а дальше — втягиваешься и начинаешь «работать», но сейчас отчётливое ощущение дерьмовости происходящего хватает за горло и не даёт проглотить. Коул сплёвывает густой ком слюны на асфальт и делает шаг вперёд.

Тонкая женская фигура в лёгкой рубашке и льняных штанах перебегает дорогу и движется прямо к нему. Коул легко узнаёт её по фотографии — высокая, худая, темноволосая, какая-то нервная, резкая. Только взгляд какой-то не в фокусе, бегающий. Дурной какой-то. Она не смотрит в его сторону, но, казалось, стоит ей оторвать глаза от асфальта…

«Чё вылупился?» *

В голове звенит голос Энни. У этой Маккормик типаж с ней одинаковый — таких Коул теперь сознательно избегает, натрепали они ему нервы, эти птицы высокого полёта.

Отвлёкся.

Как только Маккормик ровняется с ним, Коул делает резкий бросок из-за угла, хватает её за локоть, дёргает на себя, разворачивает спиной, примеривается, чтобы закрыть ей лицо вонючей тряпкой. Удар. Боль до звёздочек перед глазами — девка бьёт его затылком в нос и, бросив сумочку, выбегает из переулка обратно на дорогу. Коул снова хватает её за руку, едва она заносит ногу над проезжей частью. Маккормик бьёт его в ухо с левой.

— Да блять! — выплёвывает Коул, хватая её поперёк талии. — Не хочу я тебе больно делать!

Их драчка начинает привлекать внимание. Коул швыряет её в проулок, снова хватает за талию, пытается приладить ей тряпку ко рту. Она на удивление молчит, не орёт — наверное, в шоке, только ногами дрыгает, пытается оттолкнуться ими от стены и выйти из захвата.

— Что там у тебя за возня?! — шипит в рации, но у Коула нет воздуха в лёгких на ответ. Он плотно фиксирует девке шею между своим плечом и головой, давит её тело к стене, охватывает грудь, фиксируя ей руки и, свободной рукой, наконец, накидывает ей на лицо тряпку.

— Ты не знаешь, с кем связываешься, — успевает прохрипеть она, прежде чем обмякнуть в его стальной хватке.

— Знаю, потому и связываюсь.

Как только она закрывает глаза, Коул подтаскивает её к лестнице и спускает в подвал. По пути с неё слетают туфли, и он прячет их подмышкой, чтобы не оставлять после себя следов.

— Её водила здесь. Ты там живой? — рация снова звенит голосом остопиздевшей мексиканки.

— Порядок. Ухожу.

— Почему так долго?

— Эта баба умеет драться, — спустившись в тёмную кишку подвала, Хантер взваливает тело на плечо. Слышится треск разорванной ткани, главное, чтобы с неё пуговиц никаких не нападало. У её папаши по-любому неплохие ищейки. — Ты не предупредила.

— Я не знала, — шипит Ривера в ответ с претензией, так, будто это его вина, а не её.

— Хуёво, — хмыкает Коул. Впереди просвет. Скоро конец пути.

— Он идёт в вашу сторону. Шевели задницей. Я отвлеку его.

Угроза погони заставляет живее перебирать ногами. Коул едва ли не влетает на ржавую лестницу, толкает свободным плечом дверь, пригибаясь, выходит из подвала, дёргает на себя дверь машины и укладывает девку на заднее сиденье. Мышцы ноют. Хоть она и костлявая, бег по пересеченной местности с грузом на плечах удовольствие такое себе.

— Ронни? Ронни, мать твою, это ты? — мексиканка на той стороне улицы разыгрывает спектакль. В ответ слышится приглушенное «я не знаю, о ком вы, мэм». — Ты меня не помнишь?! Не прикидывайся! Ты свалил утром и даже денег мне на такси не оставил! У тебя есть совесть? — «Уйдите с дороги, мэм, вы обознались» её не останавливает.

— Ох, вы не Ронни? Простите, боже, как неудобно вышло! — слушая её монолог, Коул вычисляет, сколько у него ещё времени. Судя по тому, что мексиканка уже переигрывает, есть секунд десять, не больше — Ривера тоже не станет подставляться. Он бросает на тело тёмное, под цвет салона, покрывало, прыгает за руль и жмёт на газ.

— Он видел тебя, — последнее, что Коул слышит от Риверы, прежде чем отьехать достаточно далеко, для того, чтобы связь прервалась. Мексиканка выпустила телохранителя Маккормик из своей крепкой хватки, теперь он идёт по их следу. Коулу ничего не остаётся как вжать педаль в пол и гнать к железке напрямик, в единственное безопасное место. Домой.

***

Бар уже полчаса как пустует. Завсегдатаи расползлись ещё до рассвета — выручки сегодня меньше, чем всегда. С тех пор, как «Приход» отошёл под покровительство «Хантеров», друзья Гарсии перестали сюда заглядывать, а новых клиентов у Кали не появилось. Слухи расползлись быстро — то, что хозяйка бара якшается с копом, многих спугнуло.

Надо заехать в барахолку, забрать вторую часть денег — распятие продали вчера. Часть аванса пришлось потратить на новый мобильник, купленный в той же барахолке — простой кнопочный, с хрипящим динамиком, наверняка, бывший утопленник. Дед наверное перевернулся в гробу от такого неравноценного обмена. Кали потеряла веру в бога, но вновь обрела веру в людей. Она благодарна Раисе за то, что Гейл теперь держится от неё подальше. Благодарна Кайлу. За всё. За то, что он просто есть. Разговор с Ритой оставил мерзкий осадок, но, что удивительно, не задел её так, как та рассчитывала. После того объяснения с Кайлом, когда он, наконец, раскрыл все карты, Кали уже ничего не могло ни задеть, ни напугать. Кайл пророс в неё корнями, она чувствовала его, как саму себя. Кали словно прожила его жизнь, ощутила всё на своей шкуре. И стала любить ещё крепче. Симпатия, уважение, страсть, сочувствие, восхищение — этот раздирающий душу коктейль обратился в ровное ощущение сопричастности. Кали с удивлением понимала, что они на самом деле стали семьёй, а ведь с начала их знакомства не прошло и месяца. Учитывая то, как резко исчезли из её жизни родные мать и отец, это ощущалось особенно остро.