Вид на жительство (СИ) - Гусина Дарья - Страница 29

— Мама, — пискнула я.

Эльф словно только теперь заметил меня, остановил на мне тяжелый взгляд, пошевелил губами. Я приподнялась на локтях, вжалась в угол. Выбежать из телеги я не могла — Альд перегородил проход. Кричать бесполезно, стучать в стену тоже — накануне Михо прикупил у монаха-наставника плетеные полотнища из грубой льняной пряжи (малыши из монастырской телеги плели их на продажу), развесил поверх лозняка. Теперь наша телега утеплена по всему периметру. Тепло и мягко. И звуконепроницаемо. Чем больше я всматривалась в лицо Альда, тем больше понимала, что тот не в себе. Меч казался живой ртутью, играя в руке парня, создавая страшноватый контраст с его неподвижностью. Эльф смотрел на меня, не моргая. Желваки перекатывались под натянувшейся на скулах кожей.

— Альд, — выговорила я хрипло, засовывая руку в стоявший рядом рюкзак — ну хоть бы ножик какой завалялся, страшно умирать подобно бабочке на булавке. — Пожалуйста… это я, Даша. Давай поговорим… не делай глупостей…

Эльф, как мне показалось, прислушался. Взгляд его, однако, осмысленней не стал.

— … у нас много разногласий. И я понимаю тебя. И готова пойти навстречу…. Только… Ой!

Альд качнулся вперед. Выражение его лица стало меняться. Изумление и восторг. Словно у охотника, обнаружившего, что дичь гораздо ближе, чем он ожидал. Под руку ничего не попадалось, лишь мешочки с разложенными по ним специями. Перец. Там где-то был красный перец. Хоть какой-то шанс.

Но Альд шагнул вперед, взмахнул мечом и… встал на одно колено, держа лезвие плашмя на ладонях.

— К тебе взываю, — гулко произнес эльф. — Прекраснейшая! Стан твой тонок, земля недостойна прикосновения точеных ног, нимфы завидуют изгибу белой шеи. Глаза твои словно два черных озера, но тьма их таит покой звездной ночи. Волосы твои, как холодная ночная река, несущая запах осени: горечь опавшей листвы и сладость лесных ягод. Губы твои подобны лепесткам роз, к которым тянутся поцелуи…

Волосы, несущие запах осени, встали дыбом. Губы, подобные лепесткам роз, слиплись, не в силах разомкнуться и выпустить на волю вопль ужаса. В этом безумном воспевании моих достоинств Альд казался еще страшнее, чем в ненависти.

— Альд, что ты несешь? Очнись, это я, Даша!

— … взгляд мой не поднимется выше складок твоего платья, не оскорбит похотливым прикосновением девственное лоно и трепетную грудь… Руку, позволь лишь припасть к руке, прими вечную клятву любви. Ты отстраняешься, — с обидой и горечью констатировал Альд, заметив мое непроизвольное движение. — Ты права, возлюбленная богов. Разве достоин я зваться твоим избранником? Тысячи сердец этого мира и иных миров, более чистых и храбрых, чем мое, падут к твоим ногам. Но я склонюсь к ним в последней надежде. Или кровь моя прольется здесь, к твоей и моей славе. Пусть Нить, сплетенная в честь моей любви к… — Альд запнулся на мгновение, подумал и продолжил, — … к тебе, станет свидетелем этой клятвы.

Я только теперь заметила ожерелье из кожаных веревочек, оплетающее шею парня и спускающееся до пояса причудливыми петлями с гроздями узелков. Сквозь дырочки в куртке, расстегнутой на груди, на месте выдернутых ремешков просвечивала рубашка. Он что, всю бахрому себе на шею намотал?

Эльф взял меч пальцами за лезвие и направил его острие себе в грудь. Оно прошло в самом центре «ожерелья», через ткань рубашки, окрасившуюся багровым.

— Сонтэн! — завопила я, обретя, наконец, голос.

Зачерпнув что-то попавшее под руку в рюкзаке в горсть, я метнула специи в торжественно-одухотворенное лицо дебила-эльфа. Альда обволокло золотистым туманом. Он закашлялся, выронив меч. Золотые пылинки осели на бровях и ресницах. Под пылью из мешочка, подаренного мне нечистью в лесах Тонких Озер, лицо эльфа постепенно стало приобретать осмысленное выражение. Альд шлепнулся на зад, недоуменно провел пальцами по щеке и поднял на меня глаза. Потом прикоснулся рукой к ране, скосил взгляд и стал рассматривать сочащуюся кровь.

— Чего я…? — спросил он совершенно нормальным голосом. — Что за абымж? А ты чего?

— Сонтэн!!! — снова завизжала я, подскочив к дыре-окошку и сдернув закрывающую его циновку. — Михо! Лим! Кто-нибудь!

… Хорошо, что Узикэль остался со своими друзьями файнодэрами. Его едкие замечания были бы сейчас не к месту. Мы, словно на тайном совете, расселись вокруг Альда. Сонтэн сделал несколько пассов над затухающей жаровней, ветки разгорелись. В неровном свете наши физиономии казались совсем очумевшими. Маг с профессиональным интересом прижал пальцами веки Альда и заглянул эльфу в глаза. Зрачки у парня были еще большими и жутковатыми. Н-да-а, я обнаружила еще одно ценное свойство золотого порошка.

— Что ел, пил? — отрывисто поинтересовался Сонтэн.

— Баат.

— Баат ели все. Еще что?

Альд попытался отвести взгляд, но уперся им в брата, немое воплощение укоризны, и со вздохом признался:

— Лепешки ел.

— Сырные лепешки? Эльфийские?

— Угу.

— Кто?

— Динора, — тут младший брат уже в упор посмотрел на старшего, заметно изменившегося в лице.

Сонтэн сколупнул приставшую к уголку рта Альда крошку и поднес руку к свету. Вместе к тестом к пальцу мага прилипло несколько золотых пылинок. Лицо учителя сделалось задумчивым.

— Осталось что-то? От лепешек.

Альд молча ткнул пальцем в потолок. Я сама полезла наверх и невольно присвистнула, очутившись в «купе» братьев. В своем временном помешательстве Альд устроил разгром. Нашла узелок с лепешками возле постели младшего эльфа. Он, видимо, руководствовался правилом «что не съем, то понадкусываю». Интересно, ему ли предназначалось «угощение»?

Сонтэн внимательно изучил остатки пиршества.

— Зачем ты это ел? — с брезгливой гримасой поинтересовался Эгенд. — Ты же знал, что Динора затаила на меня обиду!

— На тебя же, а не на меня, — огрызнулся Альд. — Хотя, — младший братец покаянно вздохнул, — она и тебе просила передать. Но там был тмин, я видел!

Сонтэн прикоснулся языком к краю подсохшей лепешки, произнес устало:

— Ты ведь из хорошей семьи, Альд, получил разностороннее образование. Неужели в детстве мама не учила тебя отличать тмин от семян копыт-травы?

Все, кроме меня, понимающе охнули.

— Здесь ее много, она всегда пробирается за границу Плетений. Некоторая нечисть сама высевает ее у человеческих селений. Чтобы легче было творить ворожбу, — уточнил учитель.

Альд с ужасом вытаращился на лепешки. Эгенд громко сглотнул.

— Маган-трава, другое ее название, лучшая основа для колдовства, особенно для порчи и приворотов, — продолжил маг. — Я проведу обряд, и мы узнаем, с какой целью тебя угостили лепешками.

— А тут и гадать нечего, — вырвалось у меня, — это же месть. Я видела, как Динора рвала травку у края станции. И сильно ругалась!

— Мне почему не сказала?! — возмутился Альд.

— Я пыталась! Ты даже слушать меня не захотел! Заладил: Кэльрэдин, Кэльрэдин! Это было после того, как Эгенд не захотел ее поцеловать… Я нечаянно подсмотрела, я не собиралась… случайно вышло…

— Эгенд, — сказал Сонтэн, отвлекаясь от странных манипуляций над жаровней. — Динора влюблена в тебя?

— Да, — бесхитростно и просто ответил эльф. — Она предлагала мне разделить с ней ложе. Я отказался. Объяснил, что душой и телом принадлежу другой.

Я заметила восхищенный взгляд Лим, брошенный на старшего из близнецов. Мы все видели красотку актрису. Даже я, женщина, понимаю, как трудно устоять перед такой. Изящество, талант, очарование. За тридевять земель от своей возлюбленной, возможно, потерянной для него навсегда, эльф сумел сохранить Рионе верность. Признаю, что это чертовски романтично.

— А теперь, — с совсем не романтичной интонацией констатировал Сонтэн, рассмотревший что-то в пламени, в которое отправилась одна из недогрызенных лепешек, — твой брат принадлежит Даше, к счастью, пока только душой, но и это достаточно скверно.

— Что?! — разом воскликнули мы с Альдом.

— Динора наложила сильные чары, на непреодолимую любовь и преданность до последней капли крови. И смерть в случае отказа.