Саламандра (СИ) - "полевка" - Страница 328

— Когда сезон штормов закончится, порядок в городе наведем, рынки начнут работать, — Бэл покраснел, — продуктов купим, монаха позовем, чтобы освятил наш брак, и тогда уже это самое…

— Занимайте мастерскую, где ты Тургула в самом начале выхаживал. Пока квартал построят, обустраивайтесь там, чтобы жить. Рарху закажите мебель для нового дома. Он будет рад помочь. Посуду себе сделаешь сам из белой глины. Это будет даже интересно. Расскажи, что будет дальше? Как думаешь, новеньких нам скоро подкинут?

— Да, — Бэл сразу стал серьезным, — когда закончится сезон штормов, все пойдет по порядку. Вернутся аристократы из имений. Императорская чета спустится из горного монастыря. В городе наведут порядок, разберут развалины тех домов, что не пережили ветра, похоронят погибших, а потом объявят празднования. Начнется с Колизея, чтобы принести жертву богам, потом парады на Марсовом поле, скачки, а потом будет пара дней гладиаторских боев в Колизее, и после этого откроют магистратуру и остальные государственные учреждения. Сенаторы пойдут утверждать новые законы, а суды вершить справедливость. Все наладится, как и прежде, и так будет до следующего сезона штормов.

— Ты знаешь, откуда пригонят детей? — Лекс вспомнил перепуганных малышей, которых били палкой, — может, нам самим забрать, чтобы их не гнали по улице, как скот?

— Хорошо, — Бэл кивнул головой, — я еще спрошу, если позволишь… — Лекс пожал плечами, и Бэл набрал воздух, чтобы продолжить, — у Мэла линька началась, он уже с утра чешется, но от помощи отказывается. Не хочет… — Бэл набрал воздуха в грудь, — одним словом, можно ему в гарем пойти, пока там никого нет, чтобы перелинять в одиночестве?

— Да, — Лекс нашел взглядом Мэла, который нахохлился в углу и злобно зыркал на всех, — конечно, пускай идет, где ему удобно. Туда по закону, кроме меня и Сканда, только наложники могут подниматься со своими рабами, но поскольку у нас гарема нет, и дети сейчас спят у камина, то он там будет один… если ему так хочется.

Лекс увидел, как Бэл осторожно подошел к другу и что-то тихо сказал. Мэл просветлел лицом, как будто ему отменили смертную казнь, и бросился к лестнице гарема. Тиро с удивлением посмотрел ему вслед, но глянув на Лекса, понял, что это было сделано с его разрешения, и только пожал плечами. В гареме сейчас было холодно от задувающих во все щели ветров, но Мэла это явно не могло остановить. Лекс вздохнул, бедный Мэл, что должно было случиться раньше, чтобы мучиться с линькой в одиночестве? Он прекрасно помнил свою, это было очень возбуждающе и приятно, и секс, и то, как Сканд снимал старую шкурку. Непередаваемое чувство облегчения, близкое к оргазму. А новая кожа такая чувствительная. Лекс осмотрел кухню с домочадцами. Э-эх! Ну, и где этот Сканд, когда он так нужен?

У монахов к тому времени просохла одежда и они переоделись в свои рясы, и теперь попросили провести моления в этом доме. Лекс, конечно, разрешил, ему было очень интересно, как все происходит в этом мире. Слуги перенесли скамью, на которой он сидел, от камина к стене, освобождая место на кухне. После недолгих раскланиваний и очень вежливых переговоров вначале краснорясные подошли к камину и, подкинув по паре бревнышек внутрь, начали петь, отбивая ладонями ритм. Это была достаточно ритмичная песня, славящая мать-Ящерицу, которая вышла из огня и согрела своим теплом весь мир. Вскоре песня из мелодичной перешла на речитатив, а ритм стал более танцевальный. Монахи хлопали то в унисон друг другу, то разбивая общую мелодию на два разных соло.

Почти с самого начала они подтанцовывали, но в один момент более зрелый монах пустился в пляс, исполняя что-то весьма энергичное и пластичное. Лекс хмыкнул, с такой пластикой у них точно нет никакого остеохондроза. Потом второй присоединился к старшему собрату, и они очень лихо исполняли что-то среднее между гоу-гоу и цыганочкой. А потом вдруг там же оказался Козюль, непонятно, когда он успел сбегать за бубном, больше похожим на пяльцы, но он весьма уверенно выводил замысловатую мелодию.

Монахи расступились и позволили ему станцевать между ними. Козюль, явно рисуясь, начал извиваться, передёргивая плечами, крутил бедрами и семенил ногами, это выглядело немного вызывающе-эротично, и явно не предполагало большого количества публики, но в общем, Лексу понравилось. Но когда монахи слаженно посмотрели на Лекса, пытаясь вовлечь его в общее действо, он подхватил с пола Ламиля и сделал вид, что полностью увлечен ребенком и не понимает призыва. Зи и Зу погипнотизировали Лекса, но поняв, что тот и не думает выходить танцевать, горестно вздохнули и отошли вглубь кухни.

Следующие молились-выступали белые монахи Киреля. Они пели о матери-Ящерице, прародительнице всего сущего. Песня была неторопливой, с запоминающейся мелодией, при этом монахи раскачивались и тоже хлопали себе, помогая держать мелодию, но при этом выглядели на порядок спокойнее и торжественнее, чем красные в их развевающихся огненных одеждах. Вскоре песнь монахов подхватили трое учеников Лекса и почти сразу дети, которые попали сюда по договоренности. Было видно, что они прекрасно знают слова и подобное им не в новинку.

Было что-то от медитации в этих хлопках и раскачивании, Лекс и сам не заметил, как стал раскачиваться вместе со всеми. Но стоило ему понять, что мелодия пробралась куда-то внутрь головы, как он сразу сел на скамейку и принялся укачивать Ламиля, чтобы простыми движениями сломать навязываемый ритм. Это заметили жрецы в красных тогах и постарались приблизиться к сыну Саламандры, но Лекс прижег их взглядом, чтобы они не смели его беспокоить, и занялся наблюдением за происходящим.

Пение хором — это и в прежнем мире было простейшим психологическим трюком. Когда люди поют вместе, то неважно, как поет каждый в отдельности, все вместе звучит всегда лучше, чем поодиночке. Люди — стадные существа, и в группе, объединенные общей задачей и смыслом, всегда чувствуют себя хорошо. Для начала, просто более защищенными, и потом, каждый считает, что именно он поет неплохо, а значит, уровень критического восприятия себя снижается и человек психологически расслабляется и чувствует комфорт. Это испытывал каждый, кто пел песни у костра, или участвовал в школьном хоре. Прекрасное чувство единения и всеобщей гармонии. И это используют всевозможные секты при религиозных песнопениях.

Лекс ухмыльнулся, ну да, простые и дешевые трюки всегда самые безотказные. То, что обращается к чувствам, и неважно, каким: слуху, зрению, обонянию, всегда задевает сознание и помогает программировать поведение человека. Музыка, запахи, приглушенный или дрожащий свет — самые безотказные и крепкие якоря в сознании. Порой по одному запаху человек может моментально вспомнить то или иное событие и свои ощущения, привязанные к этому месту. Будь это чувство покоя, или удовольствия, или сексуального влечения… Лекс ухмыльнулся, вспоминая своих бывших подруг. Оценив внешний вид, он всегда принюхивался к парфюму девушки, часто тот мог сказать о человеке больше, чем обворожительная улыбка… и порой, услышав в толпе знакомые нотки парфюма, вспоминал ту или иную историю.

Кирель использовал местный опий в храмах, чтобы уменьшить критичность мышления, впрочем, как и аристократы в своих оргиях. Но разная музыка толкала людей на различное поведение. В храмах Киреля медитативные песни успокаивали и дарили надежду на лучшее будущее, а на оргиях бешеный ритм и голые извивающиеся тела толкали к безудержному совокуплению просто на животных инстинктах. Все же, антураж — это очень важно в любом деле.

Лекс сидел на скамье, дрыгал ножкой и вспоминал былое: антураж, типаж, ажиотаж, кураж, пассаж, литраж… он и не заметил, как его разглядывали краснорясные монахи. Скорее всего, они, если и не общались с Качшени лично, пока он был балованным младшим во дворце брата, то в любом случае были наслышаны о его колком языке, взбалмошном характере и капризах. Многие поговаривали, что Качшени пошел мозгами в полубезумного отца, но глядя на этого ироничного и цельного, как бриллиант, молодого человека, они с интересом понимали, что он, возможно, и был когда-то балованным капризулей наподобие Козюля, но сейчас это совершенно другой человек, и если они хотят найти к нему подход, то надо отбросить былые мерки. Лекс — это явно не Качшени, боги действительно изменили его до неузнаваемости, и внешне и внутренне. И с этим надо было считаться.