Саламандра (СИ) - "полевка" - Страница 269

Все это было подозрительно… но то, как он общался с праматерью Саламандрой… словно ребенок, который твердо уверен, что родители может и пожурят за настырность, но все равно простят и помогут… Это все было слишком странно, страшно и требовало размышлений. В любом случае, с человеком, который с богами общается вот так запросто, стоило держаться настороже. С уважением, но на расстоянии, чтобы случайно не вызвать гнев богов невольным словом или поступком…

Кирель слышал обрывки разговоров, а некоторые специально подталкивал в нужное русло. Он был спокоен за Гаури — эта ядовитая змейка прекрасно ориентировалась и лавировала в людских настроениях, а вот Лекс, хоть и казался умным человеком, но во многих вещах был таким простодырой, что оставалось только удивленно хлопать глазами. Он совсем не стремился упрочить свое место в обществе, полагаясь на любовь плебса, но в этом мире надо еще заручиться уважением патрициев, а Лекс полностью игнорировал их заигрывания и комплименты и уклонялся от личных встреч и дружеских вечеринок «для своих». И это все ужасно расстраивало Киреля. Любовь плебса — это хорошо, но недостаточно… хотя, если подумать, то и Сканду не быть императором, а только военачальником при Пушане. Может, и лучше, что патриции благосклонны к Пушану и Гаури, значит, не будут интриговать, пытаясь склонить Сканда к бунту против брата… Кирель опять вздохнул своим мыслям, — и так не ладно, и так нехорошо…

А Лекс тем временем отслеживал, что разносят по залу из еды. В основном на подносах были «деликатесы», и он каждый раз брезгливо отдергивал руки, когда под пальцами начинало что-то шевелиться или попискивать. Из «неживого» оставались лепешки и приснопамятные фрукты, прямо как назло… Сканд жевал все подряд. Он даже не сомневался, когда засовывал в пасть очередную живность, а Лекса передергивало всякий раз, когда он видел дергающиеся лапки или выпученные глаза. Его чуть не стошнило, когда на очередном подносе Лекс увидел крупных головастиков, которых следовало обмакивать в местную горчицу, прежде чем засунуть в рот. Все бы ничего, если бы они не моргали и не дергали хвостами, пытаясь освободиться… Лекс понял, что лучше действительно есть фрукты, они хотя бы не подмигивают из тарелки.

Протяжное пение сменялось танцами под ритмичное перестукивание цимбал и пиликанье каких-то сопелок, а потом выступали акробаты, на смену которым опять выходили певцы или ораторы. Здесь считалось хорошим тоном исполнять философские трактаты о мимолетности жизни или бренности богатства и тщете всего сущего под аккомпанемент арф, когда оратор принимал различные позы, которые должны были подчеркнуть смысл произносимых фраз. Лекса подобное кривляние очень забавляло, театр пантомимы с подвываниями на философские темы. Но большинству патрициев подобное доставляло удовольствие, и они даже начинали дискуссии на заданную тему, которые становились все горячее пропорционально выпитому вину.

Тем временем Ламиль успел выспаться на руках Лекса и, едва открыв глаза, беззубо улыбнулся, и сразу зажурчал на радостях. Лекс едва успел перехватить ребенка, чтобы он окончательно не намочил его одежду. Досталось только складкам тоги, которую Лекс сразу стянул с себя и остался в одной тунике и драгоценностях. За его частичным раздеванием с жадностью смотрели не только Лейшан с братом, но и большая часть гостей. Их даже не пугали злобные взгляды Сканда. Ладный рыжик, без складок тоги, в одной тунике, которая облегала его изящное тело, это было интереснее выступления гимнастов…

Но Гаури не дал Чаречаши наслаждаться рассматриванием брата, ему было интересно узнать, как жрецы Саламандры проводят свои моления. Чаречаши недобро зыркнул на блондинчика, но потом ему в голову пришла какая-то идея, и он расплылся в довольной улыбке.

— Буду рад, если позволите моим жрецам помолиться и призвать праматерь моего рода, чтобы она благословила младенца, — Чарешаши сложил руки на груди и посмотрел на Киреля, — я буду вам очень признателен.

Все гости заинтересованно придвинулись ближе к царственному семейству, чтобы не пропустить возможное зрелище. Об огненных плясках многие слышали, но храма Саламандры не было в этом городе. Многие жители почитали ее, как малое божество, и только с появлением Лекса и с его победами к Саламандре стали относиться с должным почтением, принося ей молитвы о заступничестве и удаче в делах, и делая ей подношения в виде кусочков мяса и хлеба, которые бросали в горящие очаги.

Кирель кивнул, разрешая служителям чужого культа провести свой обряд в его дворце, и вскоре слуги стали подносить ведра с углями, высыпая их на мраморные полы в праздничном зале. Двое жрецов вышли в набедренных повязках и с большими бубнами. Лекс в очередной раз ухмыльнулся, это ж надо, как он угадал, однако, когда рассказывал Кирелю, что не хочет танцев с бубнами в собственном храме, а еще когда танцевал с подносом перед братом в первый раз.

В руках жрецов появились короткие палки, которыми они отбивали ритм на бубнах, они начали с тихого рокота, который становился с каждой минутой все громче. Они стояли с разных сторон горящей дорожки из угольков. Монахи, покрытые замысловатой татуировкой, синхронно наклонялись, раскачивались и переступали ногами, Лекс не понял, в какой момент они начали петь, но подвывание без слов было каким-то медитативным. Вскоре тяжелый мотив проникал куда-то в сознание, заставляя напрягать горло в попытке подхватить мелодию. А монахи, казалось, стали отражением друг друга. Они синхронно наступили на угольки и начали выстукивать ритмичный перестук для своего танца-моления. Это было похоже на камлания шаманов, когда ты, как зачарованный кролик, не можешь оторвать взгляда от неистового танца. И вскоре ты понимаешь, что даже дышишь в унисон чужому движению.

Из транса Лекса вырвал Ламиль, который бесцеремонно требовал к себе внимания. Он покрутился на Лексе, а потом потребовал, чтобы Сканд взял его на ручки. Сканд заметно вздрогнул, когда его оторвали от магического танца. Лекс оглянулся, у всех зрителей были напряженные лица, как будто они с трудом удерживаются, чтобы не присоединиться к магическому танцу. Даже Кирель с Шарпом подались вперед, чтобы быть ближе к горящим уголькам. А вот Чаречаши смотрел вокруг, довольно прищурившись, похоже, все складывалось, как он хотел. Лекс задумался, чего же добивается коварный братик? Затащить зрителей на угольки и добиться у них ожогов, как наказания от праматери?

Сканд тем временем вручил ребенка кормилице и, убедившись, что тот довольно чмокает, воровато оглянулся и достал мешочек Лекса из-за пояса. Он развязал завязки и попытался вытряхнуть содержимое на ладонь, но из мешочка даже сора не просыпалось, и амбал непонимающе уставился на мужа.

— И чего было прятать пустой мешочек? — нахмурился муж.

— Он не пустой, — усмехнулся Лекс, — в нем была милость богов, а теперь ты опять выпустил ее на волю.

Сканд шустро завязал мешочек и припрятал у себя на поясе, настороженно поглядывая по сторонам, будто опасаясь карманников, но все гости были зачарованы танцем-камланием. Жрецы Саламандры перешли на быстрый бой и уже плавные движения превратились в судорожные подергивания, будто в экстазе. Лекс опять посмотрел на брата, у того в глазах горело пламя. Лекс поджал губы, непонятно, что именно он затевал, когда пустил жрецов на праздник, но ясно, что все закончится очередным предсказанием, что Лекс обязан вернуться в пустыню, если не во дворец, то в храм праматери. И если при этом будет куча свидетелей, то отбрехаться простыми фокусами может и не получиться…

А как говаривал отец: если не можешь выиграть битву и сбежать нет возможности — бей первым! Спутай врагу планы! Навяжи войну на своих условиях! Лекс сжал губы и стал разуваться, заодно проверяя, не приклеились ли к животу оставшиеся таблеточки, не намокли ли? Получится скинуть их себе под ноги?

— Ты куда? — Сканд прихватил мужа за локоть.

— Если это благословение для новорождённого, то, пожалуй, следует присоединиться к молитве, — Лекс подхватил голого Ламиля из рук кормилицы и поцеловал белое пузико, — идем, Звезда моя, будешь у меня вместо бубна!