Пугливая (ЛП) - Сен-Жермен Лили - Страница 64

Иногда я думаю о том, что сделал с ней Дэймон. Авария и тюрьма — это ничто по сравнению с тем, что пришлось пережить ей за все эти пустые годы. Я не душегуб. Но я убийца. За своих девочек я бы убил. И ради их безопасности я пойду на что угодно.

Хотя иногда я вспоминаю, как она рыдала, когда мы хоронили Дэймона во дворе, под каштаном. Я сказал ей, что сделаю всё сам, что мы с Пайком сможем выкопать яму быстрее, если Кэсси останется дома, но она настояла на том, что сделает это собственными руками. Всё это. В итоге это мой брат стоял в окне теплой гостиной и, держа на руках маленькую Грейс, смотрел, как мы с Кэсси опускаем Дэймона Кинга в место его последнего упокоения. В яму, где, как мне недавно стало известно, было зарыто тело Дженнифер.

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ВОСЬМАЯ

Кэсси

За окном нашей кухни растёт старый каштан.

В детстве, я сидела на этом дереве и осматривала свои владения: простирающиеся во все стороны необъятные поля.

Прислонившись к нему, мы с Лео занимались любовью. Лео так прижимал меня бедрами к шершавой коре, что она впивалась мне в спину и царапала кожу.

Теперь под ним завернутые в целлофан кости Дженнифер. Погребенные без лишнего шума, без надгробия и без отпевания.

После того, как мы ее похоронили, сколько бы я не засыпала землёй ее последнее пристанище, в почве неизменно образовывалось углубление. Сколько бы я ни стояла у ее могилы на коленях, молясь за ее душу. Сколько бы ни приходила она ко мне в кошмарах, своими огромными глазами умоляя ее спасти.

Земля ни на секунду не давала мне забыть, что под ней покоится Дженнифер. Там же, в коробке в форме сердца, в которой раньше хранилось свадебное платье моей матери, лежит и их ребенок, чья душа оказалась слишком хрупка, чтобы пережить ту жестокость, в результате которой она пришла в этот мир.

Вечер выдался холодным. Эта зима была такой же суровой, как и предыдущая, но теперь пришла весна. Скоро станет совсем тепло. К счастью, у нас есть страховые деньги, полученные по полису моей мамы. Благодаря им наш дом круглосуточно отапливается, и мы можем платить за дрова, а не воровать их.

Лео растянулся на диване, его большие руки кажутся просто огромными, когда он гладит ими по спине нашу дочь.

Ей всего месяц. Она стала для нас полной неожиданностью, но чем-то настолько прекрасным и совершенным, что благодаря ей я обрела счастье, о каком не могла и мечтать теми одинокими вечерами, когда в этих четырех стенах не было никого, кроме нас с Дэймоном.

Я могла бы смотреть на них двоих всю свою жизнь. На то, как она прижимается ухом к его груди, на размеренный ритм их дыхания, которое им каким-то образом удаётся синхронизировать, и на то, как много в ней от него и ни капли от меня. Может, я и носила ее девять месяцев в животе, но она целиком и полностью дочь своего отца.

Мы уже говорили о переезде, но оба решили, что лучше остаться здесь. Чтобы приглядывать тут за всем. Нам бы не хотелось, чтобы кто-нибудь чужой покопался на нашем участке и обнаружил то, чему лучше оставаться в земле.

Лео отодвинул от окна старое пианино, но я настояла, чтобы он вернул его обратно. Ему показалось, что мне не захочется смотреть на это место под каштаном, когда я играю, но он ошибался. Если не считать моей малышки и Лео, это место заполняет во мне всю пустоту. Оно успокаивает меня в те холодные ночи, когда они оба спят, и на меня накатывают воспоминания. Так мы проводим большинство наших вечеров: Лео держит маленькую Грейс, а я им играю. Как-то раз он рассказал мне, что в тюрьме больше боялся не шума, а тишины. Лео не любит оглушающее безмолвие, поэтому я стараюсь как-то его заполнить. Благодаря моим поверхностным музыкальным навыкам и тому, как через каждые несколько часов Грейс с плачем требует еды, он никогда не остается в тишине.

Иногда по ночам я лежу на их могиле, в тусклом свете горящей на крыльце лампы. Теперь, когда наступила весна, и растаял снег, на этом месте выросла густая, сочная трава. Земля больше не прогибается под весом Дженифер. Теперь она гладкая и ровная, и с ней Дэймон.

«Все, чего мне хотелось, это чтобы кого-то меня любил. Любил меня».

Лео подумал, что я в конец свихнулась, когда принялась копать до тех пор, пока не наткнулась на ее останки. Что произошло за год с закопанным в землю человеческим телом? Осталась ли на нем плоть? Или там одни блестящие белые кости?

«Кэсси, пожалуйста, не оставляй меня здесь».

В похороненном год назад теле Дженнифер Томас не оказалось ничего блестящего. Только земля, кости, плоть да одежда, что была на ней в ту ночь, когда мы ее закопали. Лео хотел просто столкнуть труп Дэймона в яму и дело с концом, но мне не давала покоя мысль, что целую вечность их троих будут разделять земля, камни и полиэтиленовая плёнка. Поэтому я развернула ее, и мы положили их рядом, а сверху поставили маленькую коробочку в форме сердца. И когда Лео увидел разложившийся труп Дженнифер, он заплакал.

«Все, чего мне хотелось, это чтобы кого-то меня любил. Любил меня».

Вам, наверное, интересно, почему я приложила все усилия к тому, чтобы похоронить их вместе. Почему я так плакала. Почему я по-своему его любила. Нет, мужчину, который убил мою мать и посадил в тюрьму Лео, я не любила. Я любила того, кем он мог бы быть. Мужчину, которым бы он стал, если бы не залез в тот фургон. Если бы он не оказался мальчиком с пакета молока. Думаю, я бы очень его любила, сложись всё по-другому.

Больше всего на свете мне не хотелось, чтобы он — даже после смерти — был совсем один. Он должен быть со своим ребенком, с девушкой, которую он любил так, как умел лишь он. С жестокостью и бесповоротностью, которая была столь же безжалостной, сколь и непоколебимой.

Но я больше не могу думать о Дэймоне. Не могу думать о своей матери, об отце, о Рэе. Не могу думать об Адели Коллинз и о том, как она умерла от горя. Теперь я должна думать о своей семье. О моём муже. О нашей дочери. Всё, что я сделала в этой жизни, я сделала для них, для нас, для вот этого.

Я не знала всей глубины любви, пока не заглянула в сияющие глаза своей дочери. Цвет океана, цвет надежды, цвет всего, о чем я когда-либо мечтала. Ее глаза такие яркие, что мне хочется плакать.

«Какие же у тебя большие глаза, Грейси».

Лео клянется, что они постепенно приобретают зеленый оттенок, как у него и у меня, но когда я смотрю на нее, то вижу лишь лазурно-голубой.

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ДЕВЯТАЯ

Лео

— Уверен, что я могу забрать машину?

Рядом со мной стоит Пайк, между нами незримым грузом нависают связывающие нас жуткие тайны. Он выглядит почти так же, как я себя чувствую: старше своих лет, опустошенный, одна оболочка от того, кем он был раньше. На какой-то момент мне хочется безвозвратно стереть из памяти все события, частью которых мы стали за последние несколько лет, но это все равно, что отмахнуться от собственных жизней и предаться той же самой смерти, которая унесла уже столько людей.

— Да, конечно. Это не совсем семейный автомобиль.

Пайк фыркает.

— Это уж точно.

— Ты уверен, что управишься здесь с «Хондой»? — настаивает Пайк, и мы оба смотрим сквозь кухонное окно на сидящую в саду Кэсси и ее компаньонку по пикнику.

Нам обоим прекрасно известно, что он спрашивает не о гребаной «Хонде», а о Кэсси. Управлюсь ли я с женщиной, которая больше года мне лгала, которая удерживала у нас на чердаке, прямо над нашей кроватью, где мы спали, взрослого мужчину, убийцу? Я знаю своего брата и понимаю, что тревога за меня душит его, словно наброшенная на шею петля.

— Пайк, — тихо говорю я. — Поезжай. Со мной все будет хорошо. Даже лучше, чем хорошо. Я здесь счастлив.

— Счастлив.