Пугливая (ЛП) - Сен-Жермен Лили - Страница 63

***

Нас было всего двое мальчиков. Меня там вообще не должно было быть — только Стивен и Рэй, но Рэй очень просил брата. И я стал новым братом Рэя. Он назвал меня Дэймоном, и Дэниел Коллинз исчез навсегда. Стивен стал Отцом. И мы превратились в семью из трех человек, переезжали с места на место, на протяжении всего пути похищая детские души.

***

В этом и состояла наша работа — заманивать других детей. Девочки, всегда девочки. Красивые девочки с блестящими волосами в коротеньких платьицах, отделанных оборками и кружевом. Отец выбирал девочек с безопасного расстояния, из фургона, а нам приходилось вылавливать их своими сетями, словно головастиков.

Девочки надолго не задерживались. Нам постоянно нужно было пополнять запасы.

Став постарше, мы с Рэем придумали такую игру.

Отец отвозил нас в парк и ждал в фургоне, пока мы обыскивали место на предмет потенциальных объектов.

И смотрели, кому из нас удастся первым уговорить девочку залезть в фургон.

Я ВСЕГДА ВЫИГРЫВАЛ.

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ПЯТАЯ

Дэймон

Когда мне исполнилось шестнадцать, а Рэю восемнадцать, мы с ним убили Отца.

Он стал беспокойным. У него и так была паранойя и бред, а теперь ему взбрело в голову, что за ним следит полиция. В то время у него находились три тщательно запертые в сосновых ящиках девочки с заклеенными скотчем ртами, чтобы не шумели. Мы жили в доме на Миссисипи. Одну за другой Отец отнес их к реке и утопил.

Я видел, как он заряжал пистолет тремя пулями, и понял, что он задумал — одну для меня, вторую для Рэя и последнюю для себя самого. Но нам с Рэем... не хотелось умирать. Мы стали старше, мудрее, и начали поговаривать о том, как бы сбежать.

Мы убили Отца тем же самым способом, каким он убил тех девушек. Рэй вырубил его сковородкой. Мы уложили его в самый большой ящик, в котором раньше Отец держал Рэя. Затем наглухо его заперли и, пока Отец орал, чтобы его выпустили, притащили его импровизированный гроб к берегу и столкнули в реку.

У нас был выбор: пойти в полицию и все рассказать. Или притвориться, что мы погибли вместе с нашим похитителем и теми бедными девочками, а затем заново начать нашу жизнь.

Рэй хотел пойти в полицию. Это я отказался.

Я не мог думать ни о чем, кроме лица моей матери, когда она узнает, чем я здесь занимался. Мне придется всё ей рассказать. И у меня будут большие проблемы из-за того, что в тот день я ушел со двора.

Поэтому мы стали новыми людьми. И никогда больше не видели свои семьи.

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ШЕСТАЯ

Дэймон

Убивает не голод.

А жажда.

Жажда сводит с ума, но я и так уже не в себе. Я давным-давно смирился со своим безумием. Давным-давно понял, что никогда не должен был существовать.

Я так долго торчу на этом чердаке, в этом ящике, что у меня просто нет слов, чтобы определить время моего пребывания здесь. Я знаю, когда Лео не бывает дома, потому что именно тогда Кэсси поднимается сюда. Именно тогда мы с ней и разговариваем. Ну и еще кое-что.

А потом этот любопытный засранец меня здесь нашел. Бьюсь об заклад, что когда Лео обнаружил меня в ящике, словно какой-то труп, это был самый большой сюрприз за всю его грёбаную жизнь. Я не видел себя в зеркале, но знаю, что ужасно выгляжу. От меня остались кожа да кости, я не брился должно быть уже кучу месяцев. И я сумасшедший. Конченный псих. У меня бывают моменты просветления, но это гораздо хуже. В такие минуты на меня накатывает вся моя боль. Уж лучше сумасшествие.

Из-за чердачной двери до меня доносились их приглушенные голоса, я слышал, как они разговаривали. Он злился. Она кричала. Через несколько часов прямо за дверью раздался рёв дрели. До меня дошло, что он меняет замок. Он меня запирает. Чтобы не впускать ее ко мне.

На какой-то миг меня охватывает паника, но я и так здесь несколько дней без еды, и уже слишком далеко зашел. После этого до меня доносятся лишь гортанные боевые крики несущейся вниз женщины, интенсивность и громкость которых нарастает на протяжении всей долгой темной ночи. Я плачу, но слез нет.

Я думаю о кричащей внизу девушке с соломенными волосами и зелеными глазами, и мне жаль, что я не родился для нее другим человеком. Я любил ее. И всё ещё люблю. И от этой мысли я обретаю покой, чувствуя, как погружаюсь в темноту, знакомую лишь лежащему в ящике мальчику, который потирал пальцами потрескавшиеся доски и повторял песню, что пела по вечерам его мать. Сейчас у меня нет сил петь, нет сил даже плакать нормальными слезами, но это ничего, потому что в голове я все еще слышу голос своей матери. Вижу, как она стоит вдалеке, протягивая мне большой стакан воды, и бегу к ней. Это снова мой десятый День рождения, и на этот раз я проявляю твердость, я не сажусь в фургон вслед за Рэем, а со всех ног бегу к своей маме. И приблизившись к ней, я вижу, как она прекрасна, вижу, что стакан воды превратился в пакет молока, но на нем нет ничьей фотографии, потому что это рай, и здесь никого не заманивают в фургоны, чтобы отправить на небеса, а на пакетах с молоком не печатают лица пропавших детей. Я пью молоко из пакета, и оно вкуснее всего, что я когда-либо пробовал. Мать смотрит на меня с улыбкой, протягивая мне кусок разноцветного именинного торта, и все отлично.

— Убивает не голод, — говорил мне Стивен Рэндольф.

А жажда.

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ СЕДЬМАЯ

Лео

Если бы меня спросили, где бы мне хотелось провести свою жизнь, я бы ответил: «Не там, где я сейчас нахожусь».

В смысле — мне никогда не выбраться из этого города, теперь это совершенно ясно. Это стало очевидно где-то между тем, как я обнаружил у нас на чердаке в ящике Дэймона Кинга, а затем всего через несколько часов уже держал на руках свою новорожденную дочь. Если новость о существовании Дэймона и о том, что он сделал, была придавившей меня к этому месту грудой кирпичей, то малышка Грейс стала цементом, заполнившим все пустоты и не оставившим никаких сомнений в том, что я здесь застрял.

После ее рождения мне хотелось сбежать. Я совсем этим не горжусь.

Большую часть времени я работаю в гараже, меняя масляные фильтры и «прикуривая» автомобили для усталых водителей, которые заскакивают перекусить «У Даны» и не выключают фары. От меня не ускользнула ирония того, где я работаю: аккурат перед тем местом, где произошла авария. Черт, стоит мне бросить камень, и я попаду прямо на отрезок шоссе, где Дэймон пытался убить меня, и где он фактически убил маму Кэсси, но такова уж жизнь в Ган-Крике. На одном участке длиной в три с половиной километра происходит сразу всё и ничего.

Я работаю, чтобы что-то делать, мне просто необходимо чем-нибудь занять руки и голову, потому что в нашем доме слишком тихо.

В ночь, когда родилась Грейс, во мне словно что-то щелкнуло. Кэсси была чертовски храброй. Чтобы родить на свет ребенка, ей пришлось вынести так много боли, так много страданий, а мне оставалось лишь носить ей колотый лед, до онемения пальцев массировать ей спину и беспомощно смотреть, как она дышит, стонет и корчится от боли. Кэсси была рождена, чтобы стать матерью. Я понял это еще во время ее беременности, по тому, как она разговаривала со своим животом, когда я втирал масло в ее постепенно растягивающуюся кожу. Но когда она поднатужилась и, сделав последнее усилие, вытолкнула из себя нашего ребенка, а затем достала из воды крошечное существо и положила его себе на голую грудь, я увидел, как Кэсси заново родилась. От этого я полюбил ее так, что не передать словами. Могу лишь сказать, что ради них с Грейс я сравняю с землей весь этот мир.