Сердце Хейла (СИ) - "Lieber spitz" - Страница 56

- Я постараюсь выжить.

Питер даже рассмеялся, немного неестественно и чересчур громко. Потом вышел из спальни, и Стайлз услышал, как в душевой зашумела вода.

Он так и не задал вертевшийся на языке вопрос – а как давно о его добровольной миссии догадывался сам Питер? Не с того ли самого момента, как Стилински появился в его офисе со скорбным выражением лица, думая, что выглядит всего лишь по-взрослому сосредоточенным?

Ему что, потакали? Позволяли быть рядом и заботиться?

Он все еще сидел истуканом на кровати, когда свежий Питер с влажными волосами показался на пороге.

- Прикройся, пожалуйста, – немного раздраженно кинул он.

Наклонившись, тут же швырнул Стайлзу футболку с трусами, комом валяющиеся на полу, а тот непонимающе опустил глаза вниз, на сползшее покрывало и свою расслабленную позу – с ногами по-турецки и ссутуленной спиной. Между чуть волосатых ляжек мягкой яишенкой растеклась розовая мошонка; на ней, вяло подрагивая, лежал начинающий реагировать на утренний час член. В общем, Стайлз был голым и готовым.

Он заполошно прикрылся, на автомате просканировав фигуру Питера и опустив взгляд к его домашним мягким штанам, в которые Хейл переоделся. На очертания его тоже начинающего вставать члена, и вовсе не от того, что в сорок утренняя эрекция все еще остается обязательным физиологическим моментом, а от наблюдаемой картины обнаженного парня, застывшего в откровенной позе на кровати.

Да, Питера Хейла не брали даже проклятые таблетки, призванные успокаивать, а не возбуждать.

И сам Питер выглядел так, словно говорил своим цветущим видом голому, обеспокоенно заерзавшему по простыням Стайлзу – ну что ты, мальчик, я ни в коем случае не игнорирую тебя и твои прелести. Позже я тебя обязательно трахну. Но не сейчас. Видишь ли, какое дело, сегодня у меня немного занят день, мне будут тыкать в оголенное сердце шунты, трубки и все такое... Давай отложим.

Стайлз припомнил весь проведенный вместе вечер – Хейл так ни разу и не прикоснулся к нему, даже дружески, словно чуял что-то особенное, что витало в воздухе ночью.

И признавал – ему до смерти хотелось прикосновений именно вчера, когда уже было почти что поздно принимать их, наконец-то прощая.

Это как ощутить себя снова в самом начале пути, став девственником во всех смыслах; смотрящим на свое личное божество по имени Питер Хейл, которое снова ускользало, так и не давшись в руки.

Языческие ритуалы поклонения не всегда основаны на всепрощающей любви.

Поэтому Стайлз тихо и растерянно процедил в спину Хейлу:

- Ненавижу тебя. Господи, как же я тебя ненавижу!

Ему показалось, что именно сейчас Питер должен понять – ему наконец-то позволено: взять и подойти к бывшему своему мальчишке, обнять со спины, сжать горло предплечьем интимным жестом и сказать, что ненависть – это лучше, чем ничего. Уж с этим они смогут что-то поделать.

Но Питер не подошел. Промолчал, все так же ожидая чего-то немного более значимого, какого-то знака, быть может; полной и окончательной индульгенции, не собираясь довольствоваться той самой причиной, которая изначально заставила Стайлза приехать сейчас сюда.

Питер не принимал его жалость.

Но теперь он признавал, что она имеет право существовать в любящем сердце.

- Я кстати, наверняка сломал бы тебе что-нибудь, если бы ты со своими замашками сочувствующей медсестры приехал сюда четыре года назад, – сказал Хейл задумчиво. – Но, как говорится, время меняет нас. И я нахожу твой приезд эмм... довольно милым. Даже странно, что ты всего лишь ненавидишь меня, а не хочешь убить, сам знаешь за что...

Меткое замечание напомнило Стайлзу о том, что сам он тоже изменился. И так и не научился врать, иначе слова о ненависти прозвучали бы более правдоподобно.

Еще он прекрасно помнил, как перед отъездом очень, очень скептический Дерек рассуждал вслух о том, насколько теплым будет прием его дяди, только что узнавшим, что бывший малолетний любовник, проникшись новостью о смертельном недуге возлюбленного, примчался его спасать.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Он нос тебе разобьет, это в лучшем случае, говорил Дерек, вздыхая.

Потом спустит с лестницы, самолично запихает в такси до аэропорта и проследит, чтобы ты не смел возвращаться до тех пор, пока дядя снова не станет блестящим образцом неубиваемой сволочи.

Ты поступаешь так, вещал младший Хейл, словно у тебя не две щеки, а множество. Снова и снова подставляешь очередную, чтобы получить по ней. Сколько можно?

Стайлз не собирался оправдывать Питера, он просто вывалил на гневающегося Дерека факты – у него было четыре года подготовиться для того, чтобы вернуться и предъявить свои права на жалость к бывшему. На ту последнюю заботу о нем, которую сам Хейл не соизволил публично продемонстрировать, но которая все же была.

Она была, Дерек!!! Невидимая, незримая, постыдно спрятанная!!!

Ты хочешь, чтобы я стал таким же, как он? Смотрел и наблюдал из другого штата, как он там медленно умирает?

Я не такой. Я могу быть с ним и я буду.

И постараюсь держаться от лестниц подальше, ясно?

Теперь-то Стайлз понимал, что у его Хейла был целый месяц на то, чтобы разбить ему нос. Ну, или сломать что-нибудь.

Тридцать дней пролетели, а курносая физиономия Стилински все еще была невредимой.

И Стайлз не выдержал. Захлюпал носом, как истеричная девица, сквозь всхлипы слыша дальнейшие рассуждения Питера:

- Дерек, как я понимаю, прилетит с минуту на минуту? И обязательно со своим Адольфом?

- Алексом.

- Без разницы. Так да?

- Их самолет приземляется в полдень.

- Ага. Семейный сговор. Какая прелесть.

Стайлз попытался улыбнуться, но получилось плохо: он никогда, в общем-то, не понимал таких безрассудных людей, которые, даже стоя на эшафоте, за две секунды до смерти все так же продолжают веселить толпу.

И все же хейловская ирония была привычна и действовала расслабляюще. Стайлз наконец перестал завывать, понимая, что остужать его никто не собирается. Тем более, что это не у него была назначена операция, а у беспечно улыбающегося Хейла.

- Секс, душ, завтрак? – Питер немного грустно усмехнулся, произнося давно забытую их фразу и властным взмахом руки погнал Стайлза в душ, однозначным жестом этим вычеркивая первый пункт в устном списке.

Потом был завтрак: легкий омлет, немного салата и много стайлзовых дерганий за столом. Ему все казалось, что вот теперь, когда его демарш раскрыт и сам он дешифрован, они железно должны прийти к какому-то решению. Создать свод новых законов, придумать свою собственную конституцию и заключить перемирие.

Теперь он даже не знал – как после всего, после вчерашнего вечера оттолкнуть их обоих снова на уровень этого дурацкого положительного нейтралитета, рекомендованного современной психиатрией.

Теперь было снова опасно, жарко, страшно.

Стайлз знал, конечно, будет непросто, но стало понятно как раз то, что это что-то просто БУДЕТ.

Он был согласен на войну, на долгие и выматывающие боевые операции, не рассматривая вариантов трусливого нейтралитета и своего бездействия совершенно. Возможно, только при условии, что с ним попросту не захотят воевать, благосклонно капитулировав, или же что после сегодняшней битвы воевать будет уже не с кем.

====== Эпилог ======

- Мистер Хейл, пожалуйста, откройте сумку, – прозвучал мягкий приказ, и тут же новый: – А вы мистер... э-э... Хейл, отойдите в сторону.

Дерек пожал плечами, уже привыкнув к некоторым нелогичным действиям сотрудников аэропортов. У них почему-то никогда не возникало вопросов к его багажу, пусть некоторые из отделений чемоданов были наполнены образцами новинок фармакологии, а попросту – таблетками. Но вот его попутчик, спортивная сумка которого была забита наполовину шмотками, наполовину – бумагами с финансовыми отчетами, вызывал нелогичное подозрение у таможни.

Все дело во внешности, в кои-то веки соглашался Дерек с Питером, который всегда говорил, что у Дерека физиономия хоть и бандитская, но до кислятины честная.