Сердце Хейла (СИ) - "Lieber spitz" - Страница 55

Стайлз сжал челюсти, домывая посуду, и решительным шагом, словно на эшафот, проследовал в душ. Питер посмотрел вслед внимательно, без едких замечаний, все так же валяясь в джинсах на покрывале и обнимая подушку.

- Я быстро, – пообещал ему Стайлз и, стоя в помещении душевой, уже нагретой после Питера, рассеянно разглядывал себя в отражении зеркала, которое было здесь установлено еще при нем, специально для того, чтобы смотреть на то, как они трахаются, не важно с кем.

В зеркале отражался красивый молодой мужчина, совсем уже не мальчик. Белая кожа светилась в полумраке; контрастом светились темные блестящие глаза и яркий четкий треугольник паховых волос, который единственный на всем теле имел густую структуру. Член мягко свисал на немного напряженные яички, но Стайлз этой мягкостью не обманывался – жаркие волны гуляли вдоль промежности, гораздо ниже гениталий. Анус пульсировал совершенно идиотским предвкушением, не обращая внимания на моральные страдания хозяина, и Стайлз, проклиная себя, прицельно прикоснулся именно к нему. Осторожно приласкал себя вдоль ложбинки напряженных ягодиц, пораздвигал их руками, расслабляя, потер сморщенную кожу, чуть надавив и даже протолкнул в себя палец, вдруг понимая, что идет он туго, потому что секса не было давно.

Потом все-таки домылся, прикинув, что задержался он не совсем подозрительно и что сможет быть достаточно взрослым, эмоционально стабильным для того, чтобы небрежно махнуть рукой в сторону гостевого дивана, сообщая, что будет почивать на нём.

И где-то там, в водовороте этих сумбурных мыслей, таилась одна не очень приятная, зато честная, о том, что Хейл в общем-то, не собирался трахаться. Он видел Стайлза насквозь и, кажется, все понимал. Но если когда и надо было, то именно сейчас держать лицо до конца, поэтому Стилински встряхнулся перед зеркалом еще раз, кивнул себе, красивому, и вышел замотанным на римский манер в одно только полотенце в спальню...

Питер спал.

Он так же обнимал сильными руками подушку, уткнувшись в нее; лежал на животе, раскинув ноги и чуть прикрытый покрывалом. Сон его был глубок и, вероятно, сладок: Хейл улыбался. Спокойно и без какой-либо тревоги.

Стайлз ошарашенно присел на краешек постели, с немой обидой рассматривая любовника, одновременно выдыхая с облегчением, который раз за вечер. И поражаясь нервной системе неубиваемого Питера Хейла – ну кто бы стал так умиротворенно посапывать в ночь перед сложной операцией на собственном сердце?

Но переведя взгляд на столик у кровати, увидел полупустой стакан воды и серебристый блистер, в котором не хватало пары таблеток. Название слишком очевидно объясняло эту похвальную, супергеройскую умиротворенность Хейла. Стайлз тупо вертел в руках легкое снотворное, понимая, что Питер даже не собирался скрываться, прятать их и делать вид, будто заснул случайно. И хронологически промотав их вечер назад, запоздало понял, каким был Хейл уставшим, вымотанным, тревожным.

“Блять, я козел”, – думал про себя Стилински.

“Ну почему опять козел – я?” – снова думал он с отчаянием, понимая – его приняли, прочитав; остались рядом, даря себя спящего напоследок.

Он снова почувствовал себя мальчишкой. Он мог бы беспрепятственно теперь уйти, оставив Питера спать в одиночестве, с чувством выполненного долга покинув его, чтобы с утра пораньше, уже не скрываясь, проводить в клинику, по-взрослому напутствовать и не обращать больше внимания на детские желания своего бывшего любовника скрывать все то в своей жизни, что, по его мнению, в нее не вписывалось. Сердечная болезнь, например. Анализы. Трубки, капельницы, кровь...

Но Стайлз, усмехнувшись, только сдернул с себя – влажного, растревоженного собственными прикосновениями – полотенце и завалился Питеру под бок спать, как был – обнаженным.

- Доброе утро, – лица уверенно коснулись чужие пальцы, и Стайлз дернулся, просыпаясь, в необычайном шоке от того, что не успел, как планировал, сделать это первым, до Питера.

Хейл понятливо на его вздрагивание отстранился, но зрительного контакта не разорвал. Лежал, нависая над Стайлзом, смотрел смешливо в его испуганные карие глаза и очень довольно жмурился.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

У Стайлза засосало под ложечкой – так Хейл улыбался в особенные их ночи, когда выматывал любовника до обморока.

- Ты голый, – не то спросил, не то констатировал Хейл, взглядом сканируя облепленное простыней тело Стайлза.

Стилински молчаливо покраснел, подтверждая, и здесь-то и накрыло его сразу всем – от осознания своего голого вида бесполезного до дикого сожаления, что обнаженка-то – есть, а секса между ними так и не было.

Еще он понимал, что сожалел бы наверно сильнее, если бы он был.

Но эта утренняя обнаженность, не только физическая, сорвала его в мучительную ложь, столь явную, что зубы сводило.

- Ты сам меня раздел, – сказал он Питеру, нагло смотря прямо в глаза.

- Да ну? И ты позволил? – немного напрягся Хейл, уже поднявшийся с кровати и, как заметил Стайлз, по-прежнему одетый в мягкие потёртые джинсы.

- Я позволил тебе намного больше, чем просто меня раздеть, – шепнул Стайлз ему в спину, рисуя мысленный узор на чуть сведенных в напряжении лопатках.

- И... что было дальше? – заинтересованно протянул Питер, улыбаясь – Стайлз понял эту улыбку по немного изменившемуся тону в голосе.

- Мы занимались сексом всю ночь, – ответил он безыскусно. – Ты трахал меня без остановки. Снова и снова. Вот так.

Питер покачал головой и не оборачиваясь, спросил ровно:

- Ты все знаешь, да?

- О чем? – не очень талантливо сделал непонимающий вид Стайлз.

- Об Австралии, – пожал плечами Питер.

Стайлз так же пожал плечами. Молча.

А Питер задал новый вопрос, допрашивая его так очевидно, словно имея на это право, что снова стало казаться – Стайлзу семнадцать, он юн и зелен, мир прекрасен, а “Вавилон” цел.

- Как давно, Стайлз?

- Как переехал в Бостон, – признался он.

- И почему не приехал раньше? К смертному, так сказать, одру?

Вот это было очень жестоко. И несправедливо.

Надо было так и сказать – ты тоже не удосужился ко мне, умирающему, прийти, если что. Разве не помнишь?

И вдруг Стайлз понял – почему. Может потому, что Питер верил, что он выживет. И просто не мог больше ничего сделать, чтобы исправить прошлое. Вычеркнуть из их истории взрыв. Изнасилование. Так и не случившиеся извинения.

Он верил лишь в того, кого воспитал сам. А Стайлз вот облажался.

Он не приезжал, пока надеялся.

Он приехал сейчас, потому что почти принял возможную смерть. И не знал, как теперь не ранить Питера; как сказать, что и видеться не собирался, если бы не замаячивший на горизонте сорокалетнего Хейла конец. Game over. Летальный исход, как говорят медики. Остановка сердца, в существование которого Стайлз не верил.

- Что, Стайлз, приглядывал на расстоянии? – с довольным смешком спросил Питер, рискуя и Стайлза наградить тахикардией от волнения. – Узнал об операции и приехал меня спасать, мальчик?

Стайлз был слишком убит, чтобы спорить. Да и потерянный вид был его совершенно очевиден для Питера, для его проницательных голубых глаз, смотрящих сейчас с задумчивой тревогой и, может быть, ожиданием.

- Так спасать приехал или прощаться? Окончательно?

О чем он, господи, метался Стайлз мысленно. О чем???

О том, что никогда они и не разлучались, даже на таком расстоянии чуя друг друга через несколько штатов, через облака и дожди, сквозь дымку пространства высматривая перемены в жизнях друг друга и о прощании не заговаривая?

И это значит, что прощание, о котором говорит сейчас Питер, оно...

- Господи, Стайлз, – закатил глаза Хейл, высмотрев в перекошенном лице Стилински потусторонний ужас, плохо вяжущийся сейчас с ярким солнцем, что залило спальню утренним светом, – чего ты себе там напридумывал? Перестань уже меня хоронить.

И добавил, склонившись к готовому разреветься Стилински: