Ставка на выбывание (СИ) - Сергеева Оксана Михайловна - Страница 36

Смейся, Маша, смейся! Глупая, ну что же ты плачешь, когда всем так смешно! Смейся, это же комедия! Ты должна смеяться! А я не могу… — усилием воли заставила себя успокоиться. Глубоко вздохнула и распрямила спину.

— Ладно. Пусть я буду виноват, — мягко сказал он. — Я один во всем виноват, я с самого начала все сделал неправильно. Дальше что?

— Я не про первый секс, разумеется. Этого я сама хотела. И переспала с тобой, чтобы ты от меня отстал. Правда. Думала, ты получишь, что хочешь, и отстанешь от меня.

— Ты перестаралась. Мне понравилось, и я решил не отставать.

— Ну. Я же с душой. Зря, видимо.

— Угу, — улыбнулся он, — нельзя подразнить меня, а потом уйти.

Дальше она заговорила неторопливо, с паузами:

— Я просила дать мне время. Ты мне его не дал. Ты же никогда не откладываешь на завтра, то, что тебе хочется сделать сегодня. А мне очень было нужно то самое «завтра». — Она снова заплакала, беззвучно и горько, хотя старалась сдержать слезы. Скрестила руки на груди, и сама вся сжалась в комок. — Потому что к своему мужчине не хочется приходить побитой зашуганной собачонкой. Со своим мужчиной хочется быть… гордой. Понимаешь? — Отвернувшись в сторону, некоторое время глотала слезы, потом вернула взгляд, когда справилась с собой. — Ты не даешь мне быть гордой. Я с тобой с самого начала, как вывернутый наизнанку мешок. А так нельзя… так быть не должно.

Он взял ее за локти и чуть сжал.

— Это не так. Твоя гордость при тебе.

— Уже нет, — качнула головой. — Поэтому я и просила дать мне время. Я все не так хотела. Хотела быть на расстоянии, проникнуться тобой медленно. Хотела, чтобы ты не знал моих метаний. Чтобы ты такой меня не видел, чтобы ты такой меня не знал. Чтобы этого всего между нами не было. Ты же знаешь, кто ты. С тобой в нормальном состоянии себя ущербной чувствуешь. Задыхаешься, потому что одним с тобой воздухом дышишь. Тебе же не собачонка побитая нужна. Это снаружи я из себя фею могу сделать, а если внутри красоты не чувствую… если я сама для себя ее потеряла… если я даже сама себе не нравлюсь… — Горько усмехнулась: — Удивительно, что ты вообще во мне смог увидеть и разглядеть.

Ты упрекаешь меня. Я не так отношусь к тебе, тебе не хватает чего-то… не так я все делаю… Конечно, ты прав, дело не в тебе, а во мне. Трудно проникаться чувствами под давлением. Трудно что-то отдавать, когда внутри еще пусто.

— Теперь уже поздно.

— Конечно, поздно. Я пообещала не привязываться к тебе, а все равно привязалась. Уже привязалась. И уйти уже не могу.

— Зачем же хотела уйти?

— Не знаю, — честно призналась Маша. — Наверное, это попытка сломать твой режим. Мне хотелось что-то сломать, чтобы все пошло по-другому.

Потому что сейчас все неправильно, сейчас все больно. А что именно нужно сломать, я не знаю. Помоги, — попросила она, оборвав ему сердце.

— Я не предательница и не лицемерка. Я не хочу себя так чувствовать и не хочу, чтобы ты меня такой считал.

В этом вся его Маня — болезненно честная, закрытая и чистосердечная одновременно. Она не предательница, и не лицемерка, и не врунья. Он знал, что на его откровения она очень остро среагирует.

— Маня, у меня сегодня весь день через жопу. И все из-за тебя.

— Переживал? — Виновато закусила губу.

— Угу. Переживал. Ты так рвешься от меня, так хочешь быть свободной, хочешь что-то решить… и никак не поймешь, что наши отношения с самого начала зависят от тебя. Какими они будут, зависит только от тебя.

— Может быть. И все равно… Бажин ты сволочь, — нахмурилась. — Ты меня не слышишь, не понимаешь, делаешь все, как тебе надо и не думаешь о моих чувствах, — с женской обидой выпалила она.

— Угу, — с легкой усмешкой согласился он. — Я исправлюсь, обещаю. Завтра же брошу пить, курить и постригусь.

Она выдавила из себя тугой смешок.

— Если тебе будет легче, то я даже не успела вызвать такси. Уже не собиралась. И вещи распаковала. Но ты не дал мне этого сказать.

— Почему не позвонила? Надо было позвонить мне и сказать.

— Что сказать?

— Хоть что. Что хочешь сегодня в ресторан. Или не хочешь, будешь ждать меня дома. Я бы понял, что ты передумала.

— Следующий раз так и сделаю, — сквозь слезы усмехнулась она.

— Следующего раза не будет. У тебя больше нет права на ошибку. Это Бог пусть всех любит и прощает, я не Бог, я не прощу. Не смогу. Я наступлю себе на горло, и мы расстанемся. Мне нужна верность ментальная. Не просто потому, что ты ленива для каких-то интрижек. А потому что ты верна мне телом, душой, мыслями. Ты должна быть вся со мной. Вся.

— Ну, вот радуйся. Ты нашел как раз ту самую наивную романтическую дуру, которая тоже считает, что верность должна быть ментальной, а потом от этого страдает.

— Я так и понял. Который месяц за того утырка отгребаю.

— Костя давно уже не стоит между нами, — смутилась Маша. — Между нами мой страх. Я боюсь повторения. Мне уже было очень больно. Больше не хочу. Я не сильная и не смелая, и не умею рисковать. Особенно собой. И мне правда казалось, что влюбляться так скоро после расставания неправильно. И сама ситуация была для меня неудобная…

— Маня, неудобно джинсы на мокрую жопу натягивать. Вот это неудобно.

— Скажи, — пристально посмотрела на него, — а если бы я позвонила? Сказала, что хочу в ресторан, что собралась и жду тебя, что бы ты сделал?

— Мы бы пошли в ресторан, и я сделал бы вид, что ничего не знаю. Ну, хотела ты куда-то свалить. Ну, передумала. Ну, молодец. Справилась со своими сомнениями. Я бы никак не дал тебе понять, что что-то знаю.

— Правда?

— Конечно.

Она кивнула, будто услышала то, что хотела, и, кажется, немного расслабилась.

— Маняша, девочка моя любимая, когда тебе плохо, мне тоже плохо. Когда я делаю тебе больно, я делаю больно себе. Давай не будем делать друг другу больно. Не разрушай. Себя и меня. Не упрямься. Просто отступи. Перестань бороться. И со мной, и с собой. И все. Тебе больше ничего не нужно делать. И бояться тоже ничего не нужно. Пожалуйста. — Вытер ее слезы и обхватил лицо ладонями. — Если ты уйдешь, я точно слечу с катушек. Я не могу без тебя.

— За все время это всего второй раз, когда ты просишь и я чувствую, что тебе это действительно нужно. Что это твоя потребность, а не просто прихоть или блажь. Всего второй раз, когда я чувствую, что это правда. После ужина с Юдиным ты просил меня, я тогда чувствовала, что тебе это нужно, но не смогла остаться. Во всех остальных случаях ты просто выражал свою волю, и она для меня — закон. И не только для меня, для всех.

Он пожал плечом.

— Не знаю. Я так привык. Надеюсь, что ты ко мне тоже привыкнешь и начнешь понимать. Я никогда тебе не врал, не притворялся. Не знаю, как убеждать тебя, в чем… Тебе просто придется поверить мне на слово. Сделать над собой усилие и поверить.

— Только давай без громких признаний.

— Давай. Мне же тоже не слова от тебя нужны, не признания…

— У меня их столько было… Мне говорили, я сама говорила… И все пустое оказалось.

В комнате потемнело. Он не видел ее лицо, только чувствовал запах духов и слышал голос. Мягкий, дрожащий. Полный боли. Нерешительности, смелости, смятения и твердости, и гордости, которую она думает, потеряла.

Говорили долго. Пока не выдохлись, исчерпав себя полностью. Потом она опустила голову ему на плечо, и они оба, замерев, замолчали, на какое-то время утонув в гулкой тишине. Он все так же крепко обнимал ее и боялся заговорить. Боялся спугнуть это тонкое неокрепшее понимание. Эту проступающую сквозь изломленные линии душ дрожащую близость. Долгожданную и бесконечно важную.

Потом Виталий поцеловал ее. Не настойчиво, почти неощутимо касаясь губ. И этот первый поцелуй после долгого молчания был интимнее секса и откровеннее всего сказанного. Он рождал между ними что-то неизмеримо огромное, заменяя ноющую пустоту слева в ребрах другим отчаянно ранимым чувством.

ГЛАВА 19

— Не смей меня больше заваливать на полу, у меня до сих пор все болит. На мне живого места нет, — выдохнула Маша, упирая ладони в поясницу и чуть выгибаясь. — Я на бок даже повернуться не могу.