Иезуит. Сикст V
(Исторические романы) - Мезаботт Эрнст - Страница 90

— Да вот видишь, добрый человек, — продолжала крестьянка, — к мужу пришел его родной брат монах и умер у нас. Кто-то сказал управляющему, что покойный монах оставил мужу в наследство много денег. Управляющий призвал мужа и прямо потребовал, чтобы муж отдал ему половину наследства. А какое наследство… монах не оставил нам ни единого сольдо, откуда мужу было взять деньги? Управляющий ничего не хотел слушать, стал нам чинить всякие притеснения и наконец выгнал нас вон. Мы теперь идем к самому синьору, бросимся ему в ноги и будем просить, чтобы он смилостивился, не дал нам умереть с голода.

— Войдем вместе во дворец, — сказал нищий, — я предупреждаю вас, что видеть синьора и говорить с ним очень трудно; сам Савелли человек добрый, но его окружающие далеко не отличаются душевными качествами.

Двор плаццо был полон бандитами, по обыкновению скрывающимися от правосудия за многие преступления. Разница в порядках, бывших при папе Григории и Сиксте, заключалась в том, что при покойном папе разбойники, находившиеся на службе у синьоров, днем открыто разгуливали по римским улицам и совершенно безнаказанно творили всякие бесчинства, а при новом папе они решались выходить из плаццо только ночью, и если их узнавали и ловили, то на другой же день всех вешали.

Старый нищий, рассматривавший служащих, разгуливавших по двору, подошел к одному из них, одетому в ливрею лакея, и просил доложить синьору Лукко Савелли, что крестьяне из его поместья желают с ним говорить по делу весьма важному.

— Доложить синьору Савелли, что крестьяне с ним хотят говорить! — вскричал лакей. — Да разве это возможное дело? С тех пор как я на службе, я и не слыхал ничего подобного.

— Но, милый мой, это дело очень важнее, — сказал нищий.

— Какое бы оно важное ни было, а докладывать не пойду, — отвечал лакей, — я вовсе не намерен рисковать своей шкурой.

Крестьянка и ребенок горько заплакали. Лакей посмотрел на них и сказал:

— Но сердце у меня не из камня, попробую одно средство, доложу господину, слово которого имеет такое же значение, как и слова самого синьора Лукко. Подождите меня здесь, — добавил он и поспешно ушел.

Просители остались, с трепетом ожидая решения своей участи. Лакей вскоре возвратился и пригласил их следовать за ним. Все, в том числе и нищий, пошли за лакеем по длинным узким коридорам, устроенным в подземном этаже. Почти в самом конце лакей отворил дверь в длинный зал со сводами и маленькими окнами, выходящими внутрь двора. — «Войдите», — сказал он и скрылся. Просители вошли и с ужасом отступили назад. Перед ними стоял их страшный мучитель управляющий.

— А, мои ангелочки! — вскричал он, злобно улыбаясь. — Как мне приятно видеть вас здесь. Вы пришли жаловаться на меня синьору Савелли, не подозревая, что и в римском его палаццо я имею некоторое значение. Очевидно, вы несколько ошиблись в расчете, ну да это ничего, мне очень приятно здесь вас видеть.

Нищий с любопытством наблюдал всю эту сцену. Он видел, какой ненавистью загорелись глаза крестьянина, как побледнела его жена и заплакал ребенок. Тем не менее крестьянин, почтительно склонив голову, стал просить своего мучителя о помиловании.

— Господин управляющий! — говорил он. — Мы не с жалобой на вас пришли сюда, мы хотели просить синьора оказать нам какую-нибудь помощь в нашем безвыходном положении.

Нищий подумал про себя: «Эти несчастные пришли целовать руку, ограбившую их!»

Управляющий злобно расхохотался и сказал крестьянину:

— Значит, ты обдумал мое предложение и готов мне повиноваться? Прекрасно. Тебе известны мои условия. Половину капиталов, оставленных твоим покойным братом, ты должен предоставить в мое распоряжение.

— Капиталы! — вскричал крестьянин, от страха побледнев. — Но великий Боже, откуда же я их возьму? Еще раз клянусь моим ребенком, я сказал вам сущую правду, синьор. Покойный брат мне гроша медного не оставил.

— О негодный лжец! И ты хочешь, чтобы я тебе поверил? Ты, при твоей бедности и хитрости, мог дать какому-то бродяге-монаху кров и пищу, не рассчитывая получить от него наследства? Рассказывай эти сказки кому-нибудь другому, а не мне. Я тебе советую отдать мне половину полученного капитала, и тогда я оставлю тебя в покое. Ну, так скажи-ка мне, где спрятан твой капитал?

— Но, Боже милосердный, как же я вам могу отдать то, чего не имею? — спросил сквозь слезы крестьянин. — Я умираю с голода, у меня нет и сольдо, чтобы купить кусок хлеба, а вы говорите о каком-то богатом наследстве. Наша бедность ужасна; моя жена и ребенок умирают с голода. Сжальтесь над нами, синьор управляющий.

При этих словах женщина и ребенок стали на колени и кланялись управляющему. Но тот был не из чувствительных. Не обращая внимания на просьбы и слезы женщины и ребенка, он ударил в металлическую доску и заявил:

— Здесь мы имеем кое-какие средства заставить тебя говорить иначе. Позови ко мне Гуерччио, — обратился он к вошедшему слуге, — скажи ему, что тут для него есть работа.

Крестьяне с ужасом видели, что тиран готовит им пытку. Едва дыша, они стояли молча, не смея выговорить ни слова.

Явился Гуерччио с физиономией висельника. Его сопровождали четверо сбиров, которые вошли на двор дворца вместе с крестьянами и нищим.

— Гуерччио, — приказал управляющий, — свяжи мне этого молодца и бей его, пока я тебе не скажу остановиться. Но помни, если ты будешь стегать его не в полную силу, я с тобой разделаюсь по свойски, а это дело поручу другому.

— Не беспокойтесь, синьор, я исполню мою обязанность добросовестно, как всегда.

Гуерччио указал сбирам на крестьянина. Прежде чем связать его, они посмотрели на нищего, но, не получив от него никакого знака, связали крестьянина, и Гуерччио начал его стегать. Зал огласился криками, раздирающими душу. Но управляющего нисколько не трогало это. За стенами палаццо крики не могли быть слышны, а внутри к ним все уже привыкли. Между тем управляющий, рассматривая четырех сбиров, сказал:

— Я вижу новые лица, откуда они взялись?

— Они пришли во дворец только сегодня утром. Это бандиты, которые не хотели познакомиться с виселицей, — отвечал палач, грубо расхохотавшись.

Управляющий вполне удовлетворился этим ответом.

— Если ты не перестанешь кричать, — сказал он, обращаясь к ребенку, — я тебя велю бросить вон в тот колодец, видишь там в углу?

Ребенок со страхом прижался к юбке матери и замолчал.

— Управляющий! — вдруг произнес нищий. — Ты, кажется, не думаешь о том, что делаешь? Ты, кажется, забыл, что правит Сикст, он может найти не совсем законными твои поступки, и тебе может быть неловко!

— Это кто такой?! — заорал во весь голос управляющий. — Как он сюда прошел? С кем, отвечайте!

Крестьянка подошла к рассвирепевшему тирану, склонила голову и тихо проговорила:

— Простите, добрый синьор, мы его встретили возле ворот палаццо, он сжалился над нами и проводил нас сюда.

— И я над ним сжалюсь! Погодите, имейте терпение! — кричал рассвирепевший управляющий. — Как только кончишь с этим мужиком, принимайся за его защитника; скрутите-ка его, как следует.

Четверо сбиров переглянулись между собой. Между тем Гуерччио, подойдя к управляющему, сказал вполголоса:

— Однако смотрите, и эта расправа может так же не понравиться синьору Лукко, как расправа с жидом, умершим под пыткой…

— Ты, верно, не понимаешь, кто тут распоряжается? — отвечал со злобой деспот, не ожидая с этой стороны сопротивления. — Синьор Лукко, римский губернатор, папа могут командовать, где хотят, но здесь распоряжаюсь я. Довольно шутить, Гуерччио, начинай-ка с нищего, отлупцуй его хорошенько, пускай идет, расскажет Сиксту.

— Сикст здесь! — вдруг раздался грозный голос.

В одно мгновение нищий сбросил бороду, парик и рубища, скрывавшие его одежду, и перед изумленными зрителями явилась величественная фигура папы Сикста V. Четыре сбира, мнимые бандиты, тотчас же вынули мечи и подошли к папе, готовые защитить его. Но в этом не было нужды; Гуерччио и управляющий пали ниц перед его святейшеством.