Иезуит. Сикст V
(Исторические романы) - Мезаботт Эрнст - Страница 89

И вот перед этим-то дивным изображением распростерлась парадная толпа римских аристократов. С рыданием кающиеся стенали: «О Боже великий, прости нам согрешения! Будь посредником между нами и твоим небесным Отцом. Если наши молитвы и наше раскаяние тронули тебя, покажи нам, о Боже, что ты внял нашим молениям!» За этим настала гробовая тишина; присутствующие боялись дышать; по прошествии минуты, которая показалась целым веком, глаза распятого начали увлажняться, и еще через минуту из них упали две кровавые слезы.

— Чудо! Чудо! — кричали все.

Эффект был чрезвычайный. Галантные прелаты, владетельные князья, великосветские грешницы все пали ниц и шептали:

— Прости нас, Иисус Сын Божий!

Один лишь монах оставался на ногах. Все с удивлением глядели на него.

Наконец он опустился на колени и стал молиться.

— Побежден, побежден! Уверовал! — послышались голоса.

Но иллюзия скоро была разрушена. Монах встал, подошел к распятию и вскричал громовым голосом:

— Вы, епископы и синьоры, которые должны бы были преследовать шарлатанство, как вы осмеливаетесь пособничать ему?

Раздался всеобщий крик негодования, казалось, вся толпа бросится на монаха и растерзает его. Но последний, не обратив ни малейшего внимания на общее возбуждение и вынув из под полы секиру, подошел к самому распятию и сказал:

— Как Христа, я тебя обожаю, но как дерево я раскалываю тебя![103]

С этими словами он ударил секирой по голове распятого Христа, и деревянный череп, пустой внутри, упал к его ногам.

Все общество, присутствующее в капелле, дрогнуло от ужаса; послышались крики: «Смерть дерзкому!»

Тогда монах сказал громким голосом:

— Разве вы не узнали своего повелителя?

— Сикст! — прошептали все.

— Теперь же слепые и ипокриты[104], — говорил папа, — смотрите: голова, которую я расколол, как видите, была пустая, в ее середине лежала губка, пропитанная красной жидкостью, к губке был привязан шнурок, посредством которого человек, спрятавшийся в стене позади распятия, сжимал губку, и жидкость падала из отверстий глаз. Надеюсь, вы убедились? — прибавил папа.

Да к трудно было не убедиться. Сикст вынул из головы напитанную жидкостью губку, сжал ее пальцами, и из нее полился целый поток слез.

Все обманутые было бросились на отшельника, имея намерение растерзать его на части, но папа вскричал:

— Остановитесь! Вы не имеете права трогать этого человека, он виновен не более, чем вы. Ваша глупость, как нельзя более способствовала его мошенничеству. Санта Кроче, — обратился папа к стоящему в дверях князю, — позовите моих гвардейцев, они здесь поблизости.

Минуту спустя, солдаты пришли, и с ними был приведен связанный бандит Скампафорне. Папа, узнав последнего, вскричал:

— А, это ты, Скампафорне! Ну друг любезный, в плохую минуту ты явился в скит. Твой приятель по моему приказанию будет сослан на каторгу, что же касается тебя, то ты будешь повешен.

— Напрасно, ваше святейшество, это будет противоречить прозвищу, которое я имею честь носить[105], — спокойно отвечал бандит.

XV

Тюрьмы и пытки

Род Савелли принадлежит к ветви древних феодалов. Дворец Савелли, укрепленный, как крепость, в эпоху папы Сикста V стоял близ Foro Romano, недалеко от Тибра. Эта часть Рима долго сопротивлялась всякого рода реконструкциям. Здесь все дворцы и дома были приспособлены более к войне, чем к мирной гражданской жизни. В горах Транстевере жило племя, отличавшееся своей независимостью. Папские сбиры и бандиты феодалов не раз были прогоняемы транстеверцами. Окружив дворец, они заставили конклав избрать в папы Льва X, и они же разбили на куски и втоптали в грязь статую Сикста IV. Вообще горцы Транстевере никогда не были вассалами феодалов. Кроме того, все они, и мужчины, и женщины, отличались физической красотой.

Именно близ гор Орсини, Савелли, Конти и другие синьоры имели свои укрепленные дворцы, полные бандитов-наемников. В этих дворцах скрывались отъявленные злодеи, разыскиваемые папским правительством. И разбойники, более других отличавшиеся своей жестокостью и кровожадностью, в особенности пользовались гостеприимством в укрытых замках. Во дворцы к синьорам папские сбиры не смели проникать, иначе они всегда кончали так, как начальник отряда папских сбиров, арестовавший в доме всемогущего Орсини одного из бандитов шайки Малатесты. Если какой-нибудь синьор совершил много преступлений в Риме и боялся, что его схватят и представят в суд, он тотчас же скрывался в один из укрепленных дворцов, где был в совершенной безопасности. Провинции Сабина, Кампания и Маритима были усеяны такими разбойничьими гнездами, куда ни один папа не осмеливался посылать своих солдат.

С восшествием на престол Сикста V обстоятельства несколько изменились, но только по отношению к Риму, а не к укрепленным дворцам, куда даже Сикст V не мог проникнуть. В самом ближайшем к Риму дворце Савелли были подземные тюрьмы, куда сажали каждого по указанию синьора. В этих тюрьмах пытали или прямо бросали со связанными руками в Тибр. И все это безнаказанно сходило с рук всемогущему синьору Савелли.

Однажды утром около полудня семейство крестьян, состоявшее из пожилого мужчины, молодой женщины и ребенка, шло по направлению дворца Савелли. Женщина несла в руках какую-то корзинку, тщательно закрытую. Недалеко от границы дворцовой земли прохожие встретили нищего старика, высокого ростом, худого, с лицом очень симпатичным.

— Вот беззащитные овечки, которые добровольно идут на бойню, — пробормотал он, — в это страшное место, где безнаказанно совершается столько ужасов. Впрочем, не всегда это будет так.

Проговорив эти слова, нищий спросил женщину:

— Не можешь ли мне сказать, куда ты идешь с ребенком и корзиной? Эти места кишат бандитами, и мирным гражданам здесь находиться небезопасно.

Крестьянка невольно вздрогнула, но, увидав честное лицо старика, успокоилась и отвечала, вздыхая:

— Идем к своему господину, мы крестьяне Савелли.

— Говорят, будто Лукко Савелли, хоть и сумасшедший, но добрый человек, — продолжал нищий, — и не обижает бедных. Не знаю, правда ли это?

Крестьянка хотела что-то ответить, но муж ее прервал.

— Молчи, Мария! — сказал он строго — Ты разве не знаешь, что о господах нельзя говорить ни дурного, ни хорошего? У них всегда найдется дерево, чтобы повесить нашего брата. Вспомни своего брата, бедного Пьетро!

Крестьянка молча опустила глаза.

— Вы не правы, мой милый, — мягко возразил старый нищий, — вы можете бояться синьоров, ого так понятно, но мы, бедные, должны помогать друг другу. И если вы мне откровенно расскажете, зачем идете во дворец, я смогу быть вам полезным. Я не всегда был нищим, каким вы меня теперь видите. Я кое-кого знаю во дворце Савелли.

— Что ты на это скажешь? — спросила крестьянка, подымая свои прекрасные, хотя и утомленные глаза на мужа.

Крестьянин пожал плечами, как бы говоря: делай, как знаешь.

— Ну, хорошо, добрый человек, я тебе все расскажу, — начала Мария. — Мы только раз видели синьора Савелли, когда он приезжал в замок к девочке, которая ему понравилась, и тогда велел раздать крестьянам вино. От него мы не имеем обиды, но нас очень донимают его лейтенант и приближенные.

— Разве лейтенант имеет безграничную власть?

— Во дворце Савелли он командует всем. Его окружает банда из шести разбойников, вооруженных до кончиков зубов. Эти господа рыскают по окрестностям и вымогают подарки; если им их не дают, они тотчас же пускают в ход ножи и палки; режут и бьют без всякого милосердия.

— Но теперь-то зачем же вы идете в римский дворец Савелли? — спросил нищий.

— У нас землю отняли и выгнали вон, мы обречены на голодную смерть.

— За что же с вами так поступили?