Я ползу сквозь (ЛП) - King A. S. - Страница 30

– Шейн, это Чайна. Я приехала в Нью-Йорк, чтобы быть с тобой. Думаю, вдвоем мы справимся, но я не знаю, где ты. Я в Центральном парке, прямо за твоим домом. Ты узнаешь меня: я сижу вверх ногами на скамейке и вся заляпана розовой рвотой».

Я наблюдаю, как мимо проходят люди – сколько может сказать о каждом его обувь! – и медленно-медленно придвигаюсь все ближе к мусорке. Но вверх ногами я все равно не слышу тиканья. Это должно иметь какой-то смысл, но я пока не поняла, какой именно.

========== Лансдейл Круз — вечер пятницы — ой, да ладно тебе ==========

Я снова стою за кустом мужчины из куста, потому что других друзей у меня не осталось. В этот раз мне не нужны ни его ответы, ни его буквы. Мне не интересно даже то, что у него под плащом. Мне нужно поговорить. Никто никогда не допускает мысли, что симпатичной девчонке может хотеться поговорить. Если бы я писала стихи, как Чайна, я бы написала об этом стих. Но я не пишу, а, как правило, пеку.

Вернувшись из отеля, я напекла печенья для мужчины из куста, потому что я помню, что он его любит. Именно печеньем я расплачивалась за ответы. Все считают, что у меня какие-то другие методы, но это неправда. Я никогда не целовала мужчину из куста. Ему нравится расчесывать мои волосы. Ему нравится, когда я вру ему и волосы растут, как нос Пиноккио. Ему нравится отрезать у меня свежие пряди, сплетать из них тоненькие косы и класть в мешочек с надписью «Лансдейл врет»; я не против, не отрицать же, что я вру. Я не глупая, я просто не могу удержаться. Вчера в «Хилтоне» я сказала, что мне восемнадцать. Потом – что мне нравится шампанское. Что меня возбуждают мужчины из новостей. Что верю, что он из Лос-Анджелеса (хотя я уже знала, что он из Огайо). Вчера я сказала, что когда-то страдала анорексией, хотя это неправда. Потом сказала, что у меня лейкемия в ремиссии, хотя у меня нет ни лейкемии, ни ремиссии. Я сказала, что в семь лет как-то раз чихала четыре дня без перерыва, пока меня не увезли в больницу – такого же просто не бывает.

Когда мужчина из Огайо… в смысле, Лос-Анджелеса ужасно храпел рядом, я врала без остановки, надеясь, что волосы отрастут и закутают его в кокон. В итоге в коконе оказалась я, а не он.

Сегодня я устала врать. И отправилась пить чай с мужчиной из куста. Подарю ему все мои лживые волосы.

========== Станци — пятница — тупой Марвин в месте прибытий ==========

Мы сегодня уезжаем, и Густав говорит, что нужно вести себя естественно. Поэтому после завтрака я иду в лабораторию к Марвину. Он не обращает на меня внимания, и я слоняюсь по помещению и смотрю, какие эксперименты он тут проводит. На одном столе на горелке Бунзена кипятится мензурка чего-то темно-розового, похожего на свекольный сок. На другом выстроились в шеренги, как солдаты, палочки взрывчатки. На третьем столе лежит на спине лягушка и разложены инструменты для препарирования.

– Хочешь разрезать ее? – предлагает он, крутанувшись на вращающемся кресле.

– Я хочу вас расспросить.

– Ладно.

– Как вы думаете, гипотеза с органом вины имеет право на жизнь? – спрашиваю я.

– Возможно. Поищу в следующий раз, когда появится материал.

Я киваю, хотя понимаю, что он снова разрежет кого-то из своих друзей.

– Как вы думаете, почему все люди так?.. – начинаю я.

– Тупы? – перебивает он.

– Я не это хотела сказать. – Я собиралась спросить, почему у всех такое сильное чувство вины, но вместо этого возражаю: – Не все люди тупые.

– Но большинство. И ты сама это знаешь. Иначе зачем ты сюда попала?

– Я не верю, что большинство людей тупые! – настаиваю я.

– Значит, по-твоему, большинство умные?

– Мне кажется, у всех людей есть потенциал.

Он, кажется, разочарован.

– Вообще, я хотела спросить, почему люди так сильно чувствуют вину.

– Потому что тупые, вот и все.

– Люди не тупые! – повторяю я.

– Хватит уже!

Я трясу головой и продолжаю бродить по лаборатории. На ходу я пытаюсь придумать какую-нибудь нормальную реплику, чтобы послушаться Густава и стараться не выделяться, но в голову ничего не приходит.

– И вовсе люди не умные! Не ври себе! – орет Марвин. Я вздыхаю:

– Да, я согласна, что многие очень ленивы. Наверно, человечество могло бы достичь большего. Но я не считаю себя умнее людей. Я, вообще-то, и сама человек.

– Ты человек с ай-кью сто семьдесят пять.

– Это просто число, – отмахиваюсь я.

– Ты отмахиваешься? Тебе дан такой дар, и ты делаешь вид, что его нет? Ты думаешь, что цифры ничего не значат? Ты не ученый! Выметайся из моей лаборатории!

– Это просто формула. Интеллектуальный возраст разделить на фактический и умножить на сто.

– Ну да!

– И как это доказывает, что все люди тупые, а я нет?

– Ты маленькая, ты еще ничего не знаешь.

Я не отвечаю, что практически все исследования ай-кью показывают, что с возрастом он понижается. Я говорю только: «Вы правы». Не потому, что он прав. Просто Густав сказал вести себя нормально. Поэтому я трогаю пальцем место, где может располагаться орган вины.

– Вот то-то же! – смеется Марвин.

Он сообщает, что на этой неделе соберет фокус-группу. Он говорит, что мой орган может действительно существовать. Подумать только, целая никем не открытая железа, которая решит столько глобальных проблем!

Я вижу иронию его слов, а он сам, похоже, нет. Я не объясняю ему, что, если решения кучи глобальных проблем заперты здесь, никто никогда не решит свои проблемы. Никто, кроме семнадцати местных жителей.

========== Чайна Ноулз — вечер пятницы — Бродвей ==========

Меня зовут Чайна, и я сижу вниз головой на скамейке в Центральном парке. Каждые десять минут я переворачиваюсь обратно, чтобы кровь не вытекла у меня изо рта и носа. Вот так и живется вниз головой. Мирно, спокойно, никакого тиканья, но все время такое чувство, как будто голова сейчас лопнет и оттуда будет хлестать кровь.

Уже довольно поздно. Достаточно поздно, чтобы я начала понимать, что осталась без плана действий. Изначально я планировала: сбежать из дома, встретиться с Шейном, придумать новый план и выполнить его. Сейчас мои планы на будущее, видимо, сидеть на скамейке вниз головой, пока не придумаю новый план.

Небо пасмурное, но, думаю, дождя не будет, хотя мужчина из автобуса сказал, что обещали дождь. Шейн мне так и не перезвонил. Даже мама не перезвонила. Часа в три я пыталась дозвониться до Станци, но слышала только далекий шум вертолетов с винтами из ватных шариков. Ее автоответчик тоже не работает. Я хочу есть: неподалеку стоит торговец сладостями и как раз покрывает карамелью орехи, и запах щекочет мне ноздри. Может, если я сейчас поем сладостей, меня снова стошнит. Может быть, таков побочный эффект выворачивания на правую сторону. Может, теперь, когда моя пищеварительная система снова внутри, она будет исторгать все съеденное наружу.

Я снова набираю Шейна. Никто не берет трубку. Не включается автоответчик. Идут бесконечные гудки.

Я решаюсь купить орехов и беру три пакетика. Они слишком приторные, но я все равно жую их, шагая по Бродвею к метро.

Но я дохожу до станции и иду дальше по Бродвею, надеясь наткнуться на Шейна. Вдруг он решил прогуляться, чтобы проветрить мозги. Или работает в пиццерии на Пятьдесят Четвертой улице, куда водил меня на первое свидание. Может, он стал велокурьером. Или бизнесменом. Или небоскребом. Или буквой W на крыше отеля Westin. Я иду дальше, подхожу к Таймс-сквер и вижу толпу туристов. Деревенских жителей из другого штата и эпохи. Группу людей, говорящую по-французски. Школьников в одинаковых фиолетовых футболках и учителей, которые не слышат, как тикают мусорки на каждом углу. Если я подошла к Таймс-сквер, значит, и портовое управление уже недалеко.