Я ползу сквозь (ЛП) - King A. S. - Страница 12

– Мы сегодня возвращаемся?

Чайна кивает:

– Я хочу только зайти к нему на часик.

– Жду не дождусь, когда ты нас познакомишь, – замечаю я.

– Тебе нельзя, – говорит она. – Нельзя с ним знакомиться.

Я смотрю на нее, и в моем взгляде написано: «Зачем ты тогда брата меня с собой?»

– Можешь сходить в музей, – отвечает Чайна и дает мне билет в музей.

Номера линий метро в цветных кружках – буквы: А, В, Д… Они похожи на варианты ответов, поэтому, пока мы ищем нужную платформу, я придумываю вопросы: «Заметят ли в школе наше отсутствие? – А(га). – То, что мы ушли с тревоги, повредит школе? Им урежут финансирование? Кого-нибудь уволят? – В(идимо). – Это что, Моцарт? – Д(а)».

Два парня – наши ровесники, может, чуть старше, – играют Симфонию Кончертанте ми-мажор, и это так круто, что я пробираюсь к их открытому чехлу от скрипку и бросаю внутрь пять долларов. Потом говорю Чайне:

– Не хочу в музей.

Она отвечает, что я могу подождать ее в веганском сок-баре около дома, где живет Шейн. Мы проходим несколько кварталов от станции метро, Чайна доводит меня до сок-бара, и я спрашиваю, не опасно ли ей вот так вот ездить к Шейну. Она протягивает мне стихотворение:

У твоего сока из кале с киви самооценка выше, чем у меня

Сок кале с киви просто входит в рот, потом выходит снизу

И делает всех радостнее на пути.

Ему плевать на шмотки и на безопасность,

Его все ценят тем, какой он есть.

– Это не ответ, – настаиваю я. – Тебе не опасно оставаться наедине с парнем?

Она отвечает, что до сих пор они только держались за руки и целовались. Она говорит, что мне не о чем волноваться. Но как за нее не волноваться? Я уже сбилась со счету, сколько раз она себя проглотила. Она просто перетекает сама в себя, с пищевода на прямую кишку, как человекообразная лавовая лампа.

Чайна покупает мне сок и поднимается в дом. Я пью сок и читаю книгу. Она о стволовых книгах, это интересно, и все же мне скучно. Я говорю себе: «Станци, ты приехала в Нью-Йорк, сидишь на одном месте и читаешь книгу. Выйди на улицу. Прекрасная погода».

Я прошу женщину за стойкой сказать моей подруге, если она вернется, чтобы подождала меня. Потом спрашиваю, есть ли поблизости что-нибудь красивое, и узнаю, что через квартал Центральный парк. Я иду туда и повторяю себе: «Станци, ты в Центральном парке. Ты в Центральном парке Нью-Йорка».

Я сажусь на скамейку и любуюсь красотами Нью-Йорка. Но скоро начинаю задаваться вопросами.

«Станци, – спрашиваю я себя, – почему ты не можешь написать стихотворение к английскому? Станци, почему ты никак не поцелуешь Густава? Станци, что с тобой?»

========== Чайна Ноулз — понедельник — грустный пищевод ==========

Грустный пищевод (это я) и ширококостная девочка в лабораторном халате входят в портовое управление, пересечение Сорок Второй улицы и Восьмой авеню, Нью-Йорк-сити. Что будет дальше, остается только гадать.

Там много полицейских в бронежилетах и с полуавтоматическими пистолетами. Они стоят кучкой у дверей. Просто стоят. Вокруг них спокойно ходят люди, спешащие на автобус, в метро, к близким людям. Я вижу полицию. Смотрю на их пистолеты. И замираю, как тогда, в школе, когда услышала собак.

Станци ведет меня по коридору к остановке автобуса, который придет через двадцать минут. Я пишу ей записку: «Спасибо. Еще раз прости, что врала про вертолет Густава.

– Ничего страшного, – говорит она. – Его не все видят, подумаешь, проблема.

– Ты правда полетишь на нем?

– Надеюсь, да.

– Ты не боишься?

– Чего тут бояться? – спрашивает она.

Я секунду размышляю, чего я бы боялась больше всего:

– Того, что он окажется ненастоящим?

– Если он ненастоящий, – замечает Станци, – он еще безопаснее настоящего.

– Резонно. Но если он все-таки настоящий, ты не боишься разбиться?

– Нет.

– Как ты можешь не бояться?

– Я верю. В Густава. В вертолет. В… какую-нибудь силу, которая всем заправляет.

– В бога?

– Во что угодно.

– Ты знаешь, куда вы полетите? – спрашиваю я.

– Нет. И мне плевать. Лишь бы никаких больше учебных тревог. Лишь бы в нашем путешествии был смысл. А у Густава он будет.

Подходит наш автобус, и очередь сдвигается с места.

– Ты его любишь? – спрашиваю я.

Станци смеется:

– Дело не в любви.

– Он правда существует? Ну, вертолет? – спрашиваю я. – Кроме тебя, никто его не видит. Лансдейл тоже врала, она не видит его даже по пятницам.

– Знаю.

– Как ты думаешь, его отец видит?

– Похоже на то, – отвечаю я.

В автобусе мы со Станци садимся рядом. Она смотрит в окно. Автобус сдает назад и выезжает из портового управления. Пока мы едем по туннелю, Станци оглядывается назад, на Нью-Йорк.

– Ну что, как Шейн? – спрашивает она. – Рада была его увидеть?

– Да.

– Сколько ему?

– Как нам. Семнадцать.

– Вы познакомились на Фейсбуке?

– Я больше так не делаю. Ну, после Айриника Брауна, – отвечаю я, надеясь, что она поймет. Или что-нибудь скажет. Хоть раз.

– А где? – только и спрашивает она.

– На сайте взаимопомощи.

– Ясно.

Она не спрашивает, на каком именно. Когда мы выезжаем из туннеля, она кидает последний взгляд на лежащий позади Нью-Йорк, а потом за окном остаются только болотистые виды Нью-Джерси и бесконечное шоссе.

Я вдруг вижу, что Станци плачет, и спрашиваю, все ли с ней в порядке.

– Да.

– Я что-то не то сказала?

– Нет.

– Тогда что случилось?

Она разворачивается ко мне:

– Ты любишь Шейна?

– Думаю, что да.

– Я плачу от радости за тебя.

– Ой, прости.

– Не извиняйся, – просит она. – Все к лучшему.

– Знаешь, я верю. В вертолет и это все, – признаюсь я.

– Отлично.

– Надеюсь, вы с Густавом сможете сбежать отсюда. Вы достойны лучшего.

– Ты тоже.

– Вы оба гении.

– Ты тоже.

Однажды Станци сказала мне, что плохие оценки не делают меня глупой. В восьмом классе она ходила со мной на алгебру и знает, что учитель меня просто ненавидел. Она знает, что именно тогда я начала общаться с другими своими подругами. Один раз она сказала мне, что среди вылетевших из старшей школы высокий процент самых умных.

Я достаю дневник и делаю запись. Станци, наверно, думаю, что я пишу про Шейна, но на самом деле там про то, каково быть одновременно очень умным и очень тупым. Накуриваться перед экзаменом по химии. Хлестать джин в туалете во время классного часа в девятом классе. Позволять новым подругам писать мое имя и номер телефона на стенах мужского туалета.

Я никогда не говорила этого ни Шейну, никому другому, но, быть может, я заслужила то, что со мной случилось. Быть может, я нарывалась на это с восьмого класса. Я на все забила, и остальные забили тоже.

========== Станци — понедельник — бесплатные мозгоправы ==========

Когда автобус подъезжает к нашей остановке, Чайна говорит:

– Прости, если из-за меня завтра будут неприятности.

Я пожимаю плечами, показывая, что они меня не волнуют.

– Что скажешь родителям? – спрашивает она.

– Скажу, что меня задолбали тревоги. Что я боюсь взорваться. Что это все меня уже доконало.

Чайна кивает:

– Этому городу нужно больше мозгоправов.

– Любому городу нужно больше мозгоправов.

– Бесплатных мозгоправов, – подчеркивает Чайна.

– Ага.

– Так мы с Шейном и познакомились, – признается подруга. – Мы были друг для друга бесплатными мозгоправами. Есть один форум для людей, которые пережили всякое. Может, тебе стоит зарегистрироваться.

Я даже не могу вообразить, как буду представляться куче незнакомцев. Я даже не знаю, нужен ли мне психолог. Нормально ли в глубине души понимать, что ты на самом деле – два сросшихся клетками человека? Нормально ли точно знать, что внутри нас есть орган, который не нашел еще ни один ученый? Нормально ли без тени сомнения верить, что можешь улететь отсюда на вертолете, которого больше никто не видит? Как можно объяснить это куче незнакомцев?