Мне давно хотелось убить - Данилова Анна - Страница 62

Им ничего не стоило сорвать дверь сарая с петель и схватить ее, поэтому надо было срочно найти какой-нибудь другой выход, попробовать хотя бы пролезть в окно, до которого можно было добраться, подставив несколько пустых деревянных ящиков…

Обдирая ногти, Юля принялась за работу. Казалось, у нее откуда-то взялись новые силы. Между тем в дверь уже стучали, мужчины поочередно звали ее, обращаясь к ней то «девушка», то просто «ты». Просили открыть дверь и не бояться их.

Подняв с пола пустую бутылку, Юля разбила ею стекло в окне, выходящем на заснеженный пустырь, и влезла в узкий проем, едва не застряв в нем, но тут же, вся подобравшись и выдохнув из себя воздух, рыбкой нырнула в глубокий, затвердевший от мороза сугроб. Все, она была на свободе!

Ей даже показалось, что на улице не холодно. Проваливаясь чуть ли не по пояс в снег, она шла, как плыла, помогая себе руками, не видя, однако, перед собой ничего, что напоминало бы жилье. Где-то очень далеко темнели силуэты крыш, но до них она все равно не дойдет, не сможет, выбьется из сил, замерзнет…

Она не могла не услышать голоса, но и повернуть голову не осмелилась.

– Стой, ненормальная! Ты же простынешь… Тьфу ты, господи, лечил ее, лечил!.. – Это кричал Миша, обращаясь не то к ней, не то к своему спутнику, который тоже прокричал ей кое-что вслед, и от этого резкого и повелительного «Земцова, стой!» она вздрогнула, словно от удара. Остановилась. Повернулась и увидела пробирающегося к ней Ерохина. Он сделал вид, что только что узнал ее.

– Юля, да что с тобой?! Ты что, рехнулась? Ты куда бежишь? От кого? Ты думаешь, что ЭТО Я?.. – вдруг догадался он о причине, заставившей Юлю забраться в снег почти по самую грудь. – Не дури и немедленно возвращайся, ты же еще болеешь, ты же можешь подхватить воспаление легких! Что я скажу Шубину? Ну-ка марш домой! Идиотка!

Последнее слово он выкрикнул уже зло, жестко, и голос его сорвался на самой высокой ноте.

– Ты представляешь, Эдик, она приняла меня за убийцу… – проговорил он уже охрипшим голосом, не находя слов от возмущения. – Совсем потеряла рассудок!.. Юля, остановись, я тебе сейчас все объясню. Не бойся!

Она сделала несколько шагов навстречу ему и поняла, что сил уже не осталось даже на то, чтобы вернуться в дом. Виктор, между тем добравшись до нее, подхватил ее на руки и понес к калитке. Поравнявшись с Мишей, которого он почему-то называл Эдиком, он сказал:

– Ты идиот, Эдик, тебя убить мало за то, что ты натворил… – и понес дальше свою драгоценную ношу.

Первое, что он сделал, едва они оказались на кухне, это усадил Юлю поближе к горячему котлу и налил ей полстакана водки.

– Выпей, сразу согреешься… Вот чума!

Ерохин, который в присутствии Шубина почти все время молчал, теперь разошелся не на шутку: он то и дело выкрикивал какие-то междометия и соленые словечки, никак не вязавшиеся с образом скромного и молчаливого парня, каким он показался Юле вначале, хотя выглядел он при этом насмерть перепуганным и возмущенным одновременно.

– Слушай, Земцова, где тебя черти носили? Ты хотя бы представляешь себе, что испытывает сейчас Шубин, – ведь больше недели прошло с тех пор, как ты исчезла?! Как ты здесь оказалась? Эдик, а ты чего молчишь? С ней-то все понятно – у нее крыша поехала, а ты-то? Почему не сказал мне, что у тебя кто-то живет?

– Ну живет себе человек и живет… – Миша, он же Эдик, проворчал еще что-то недовольным тоном и замолк.

– Ты не обижайся на меня, но девушка, которая сейчас сидит перед тобой, – Юлия Земцова, сотрудник частного сыскного агентства, она работает у Крымова, ты понимаешь это или нет?

– У Крымова?

– А вот этот человек, Юля, между прочим, Эдик Астраханов – тот самый, который вел дело матери твоей приятельницы Жанны.

– Астраханов? Вы – Астраханов? – не поверила своим ушам Юля. – А почему же вы прячетесь? От кого?

– Да от самого себя он прячется, – ответил за него Ерохин. – Вбил себе в башку, что он больше пользы обществу принесет, занимаясь физическим трудом… Обиделся, видите ли, на начальство, которое не давало ему работать, уволился из органов, приехал ко мне и попросился, только не смейся, – в батраки. А мне что? Свой человек все-таки. Ты думаешь, кто мне построил теплицы, развел грибы, кормит скотину? Эдик Астраханов! Да еще условие поставил – чтобы я никому не рассказывал про него. Легко сказать! Не в Москве живем, а в М., где чихнуть нельзя, чтобы тебе не ответили «Будьте здоровы!». Но вы мне сначала расскажите, как ты попала сюда?

– Я нашел ее в подземелье, едва живую… – отозвался Эдик. – Ее чуть крысы не сожрали. Я, если честно, думал сначала, что она сбежала из лагеря. – И уже обращаясь к Юле: – В двух километрах отсюда лагерь, бывший пионерский, так там сейчас ваше областное начальство бордель устроило, девок возит, а некоторые сбегают… Я уже двух приводил здесь, вот на этой самой кухне, в чувство. Но только они приходили ко мне ПО ЗЕМЛЕ, а вот эту барышню я нашел ПОД ЗЕМЛЕЙ… Я как раз спустился туда за грибницей и услышал какие-то звуки. Но ты же говорил мне, что все входы и выходы в подземелье засыпаны, что нашим грибам ничего не угрожает…

– Да я до сих пор не могу поверить, что ты нашел ее под землей. Бред какой-то. А ты чего молчишь? – Он повернулся к Юле. – Ты не помнишь, как оказалась там?

– Во-первых, не разговаривай со мной таким тоном, а во-вторых, последнее, что я помню, это крыльцо твоего дома, Ерохин, и тебя с Шубиным, вы идете к калитке… Это все! Хотя… кажется, мне в лицо сунули какую-то гадость, я стала задыхаться, а потом меня куда-то понесли.

– А снегоход помнишь? Лицо того, кто тебя нес, тоже не запомнила?

– Нет, конечно. Если бы помнила, разве приняла бы тебя ЗА НЕГО? Ты извини, но у вас там в сарае мясо… Я подумала, что это… человечина. Похоже, у меня и впрямь что-то с головой.

– Конечно! Это же свинина! Я собрался везти на базар, а снега столько, что и базар-то закрыт. Хорошо, на улице мороз, а то пропало бы все к чертовой бабушке… Ты давай отогревайся, и я тебя отвезу к Шубину. Жалко, что сюда еще телефон не провели, я бы позвонил – вот бы он обрадовался! Мы уж и не надеялись тебя живой увидеть, если честно. Поешь, да поедем. Эдик тебя здесь не обижал?

– Нет, – Юля смотрела на Ерохина полными слез глазами и не могла поверить, что все ее страхи остались позади, что она может теперь расслабиться и даже спокойно поплакать. – А почему ты назвал себя Мишей?

– Да просто так… – сказал Астраханов, помогая Ерохину накрывать на стол. – Мало ли… Откуда я знаю, кто ты и откуда.

– Ну, раз ты действительно Эдик Астраханов, тот самый следователь, который вел дело Валентины Огинцевой, так, может, и объяснишь мне, что там было? Вернее, почему дело закрыли? Ты знаешь, кто за этим стоит?

– Точно сказать не могу, но перед тем, как разговаривать на эту тему даже с тобой, я должен знать, почему кто-то вообще заинтересовался Огинцевой? Ведь прошло столько времени…

И Юля принялась рассказывать ему про Жанну и странные визиты к ней зечки по имени Марина. Когда она закончила свой рассказ, они, оказывается, уже распили на троих полбутылки водки, которую Юля раньше вообще почти не пила. Раскрасневшаяся, успокоившаяся, она с аппетитом ела жареную картошку с грибами и чувствовала себя, как никогда, счастливой.

– Да, ты правильно предположила – Валентина работала с крупными суммами. И то, что я нахожусь сейчас здесь, – результат поиска источника как раз этих денег, исходного, так сказать, капитала. Действительно, ну откуда у довольно молодой женщины такие большие деньги? Я мог бы поклясться чем угодно, что Валентина не была связана с криминалом. Но не по наследству же они ей достались? Однако стоило мне развернуть бурную деятельность и всерьез заняться этим вопросом, как меня жестоко избили. А у меня, извините, семья. И хотя я с женой давно не живу, кто их с дочерью обеспечит? Я испугался, честно признаюсь…

– Но каким образом ты искал этот самый источник? И как вышел на его след? Ведь, не случись этого, тебя бы не тронули.