Великий торговый путь от Петербурга до Пекина
(История российско-китайских отношений в XVIII–XI - Фауст Клиффорд - Страница 47

Однако к началу 1740-х годов в системе начали проявляться сбои, и с ними закончились благополучные годы. В 1741 году амстердамские купцы через А. Пельса заказали 700 пудов ревеня, чтобы удовлетворить накопившийся на него спрос, возникший из-за Русско-шведской войны. Всего отгружено было только лишь 488 пудов и 17 фунтов, и даже их за пять лет полностью не продали. В Санкт-Петербурге и Сибири начали затовариваться склады, и ревеня скопилось почти на 1,5 миллиона рублей из расчета на то, что его удалось бы сбыть в Западной Европе по выгодной цене. А если взглянуть с еще одной стороны, то тех запасов могло по-хорошему хватить на 10–15 лет торгов.

Из Коммерц-коллегии в Сенат периодически направлялись уведомления о порче и гниении ревеня. И весь некондиционный товар тайно сжигался «в укромном месте и под надлежащим присмотром». Но такая благоразумная секретность никакого положительного воздействия на состояние сбыта ревеня не оказывала. В 1742–1744 годах А. Пельс не смог, по-видимому, совсем ничего продать, в 1745 году он продал всего лишь 100 пудов ревеня, а в следующем году — 150 пудов; в 1746 и 1747 годах Вольф договорился о поставке в Англию 100 пудов ревеня. Небольшие партии ревеня к тому же передали в распоряжение Медицинской канцелярии для его использования в России. Некоторое его количество отправили в страны Восточной Европы. Однако к середине 1748 года из Коммерц-коллегии докладывали о нахождении на складах Санкт-Петербурга 2113 пудов ревеня, и в Сибири -4229 пудов. То есть в целом накопилось 6342 пуда ревеня. Причем срок действия второго контракта с Муратом завершался еще через шесть лет, и в соответствии с ним ожидалась поставка 3 тысяч пудов товара.

Официальные российские лица связывали такой тяжкий поворот судьбы с одной-единственной причиной: появлением новых и ушлых европейских поставщиков ревеня. Французы, англичане, голландцы, шведы и датчане одновременно завозили крупные или мелкие партии ревеня с Востока, главным образом из Кантона, а также из Джунгарии через Смирну и Алеппо, причем продавали его по ценам всегда значительно ниже тех, что называли русские купцы. По сравнению с огромными запасами ревеня на российских складах отдельные его партии, завозившиеся на торговых судах западных купцов, выглядят совсем некрупными. В Коммерц-коллегию пришло сообщение о том, что 2 сентября 1744 года в Копенгаген поступило 60 пудов ревеня, предназначенного на продажу с аукциона 21-го числа, и теперь оставалось только ждать «сбоя» в торговле российским товаром. На следующий год голландскими и датскими судами в Европу доставили 234 пуда ревеня; в 1748 году председатель Коммерц-коллегии князь Борис Григорьевич Юсупов сообщил в Сенат, что в одной амстердамской газете отмечено прибытие из Кантона голландского судна с 58 пудами ревеня на борту. Понижение цены корня ревеня, принадлежащего конкуренту русских купцов, происходит оттого, что его приобрели в Кантоне по ставке значительно ниже заплаченной русскими закупщиками на границе. (10 лет тому назад Л. Ланг докладывал о том, что в Пекине ревень торгуется по 7 рублей 60 копеек за пуд, а на русской государственной границе за него требуют 10–20 рублей.) Учтите к тому же несравненно менее обременительные издержки на морской транспорт и, безусловно, намного ускоренный товарооборот на европейских рынках.

Но тут еще всплывает нечто большее — злоупотребления служебным положением или правонарушения со стороны чиновников, занимавшихся оборотом ревеня в России, а также как минимум нетерпимо бестолковая система экспедирования поставки товара и его сбыта. Нам уже стало известно, что Симон Свиньин, как и многочисленные разделившие его судьбу искатели приключений в Сибири, попался в сети русского правосудия за то, что не смог полностью отчитаться за использование по назначению переданных в его распоряжение денежных средств. В 1745 году его взяли под стражу, и на протяжении следующих нескольких лет шло всестороннее изучение его отчетов. Окончательный вердикт заключался в том, что он использовал государственные фонды не по назначению и отправил в Санкт-Петербург неприлично мелкую партию ревеня, приобретенного по неразумно высокой цене. Его обвинили в том, что он вступил в преступный сговор со своими агентами и помощниками (приказчиками), «которых он подбирал из числа собственных родственников». Не будем даже предполагать, какие последствия для состоятельности торговли ревенем в России имели злоупотребления С. Свиньина. Вполне достаточно только вспомнить, что возможностей для личного обогащения за счет государства нам просто не счесть, а в свете соревнования с европейскими конкурентами любое не оправданное делом увеличение затрат, тянущее за собой повышение стоимости ревеня, совершенно откровенно лишает русских купцов всех торговых преимуществ. В отсутствие, однако, достоверных сведений более простое объяснение провала русских торговцев ревенем можно связать с бестолковостью бюрократического руководства. Такое объяснение выглядит наиболее правдоподобным.

К технической работе по отбору ценного товара и отбраковке негодного, похоже, претензий не предъявлялось. До восшествия на русский престол Екатерины Великой в Кяхте отбраковкой товара занимались только три человека — Петр Розинг, некто Рунг и Андрей Брант. И все они каждый по-своему прекрасно справлялись со своими обязанностями. В Санкт-Петербурге на противоположной стороне пути товара к покупателю помощник аптекаря (гезель) Фридрих Адольф Мейнгарт пользовался заслуженной репутацией на протяжении как минимум 20 лет. Назначенный в 1746 году в Коммерц-коллегию руководством Медицинской канцелярии, он проявил себя настолько толковым чиновником, что на следующий год в Коллегии приняли решение принять его в свой постоянный штат, и Ф.А. Мейнгарта назначили на должность с весьма приличным окладом денежного содержания 300 рублей в год.

На более высоком политическом уровне, однако, вполне справедливо вести речь о некоторой некомпетентности должностных лиц. На протяжении 1740-х годов за торговлю ревенем отвечал вице-президент Коммерц-коллегии (позже ее президент) Яков Евреинов, и ему приписывается по крайней мере одна серьезная ошибка. Возникновение громадного затоваривания складов без каких-либо разумных гарантий сбыта ревеня считается крупным просчетом одновременно по причине утраты продуктом товарных свойств после нескольких лет хранения и из-за высокой стоимости аренды складских помещений. Такая точка зрения, одобренная в Коммерц-коллегии и Сенате, будто контракт на крупные партии ревеня следует заключать с единственным поставщиком бухаритином ради обеспечения необходимого объема чистого и сухого товара, в итоге оказалась неверной. Чиновники Российского государства в те годы явно осознавали и предпочитали существовавшие условия ограниченной монополии, но участие в торгах на открытом рынке в Маймачене могло оказаться более выгодным делом, даже если большую цену пришлось бы платить за меньшие партии товара, тщательно отобранного до покупки браковщиками, нанятыми в Кяхте. На карьере Я. Евреинова появляется большое пятно из-за этого дела, связанного с ревенем, хотя свидетельств того, что его подвергли критике или дисциплинарному наказанию, нам не встретилось.

Третьей, пусть даже внешне незначительной причиной срыва торговли и ущерба из-за насыщения европейских рынков дешевым корнем ревеня назовем его неистребимую контрабанду. На протяжении 1740-х и 1750-х годов государственные чиновники постоянно выявляли частных лиц, занимавшихся незаконной поставкой ревеня, но крупных партий этого товара изъять не удавалось. В 1745 году из Сибирской губернской канцелярии отправили Сибирскому приказу 10 пудов 29 фунтов и 84 золотника копытчатого ревеня, конфискованного в различных местах Сибири. Двумя годами раньше солдата Костыгина задержали на таможне в Верхотурье за то, что при нем обнаружили 22,5 фунта ревеня, купленного им, как оказалось, в Якутском уезде. Вместо смертной казни, как предусматривалось указом от 1735 года, ему присудили порку кнутом и отправку на каторгу при казенном заводе. Подавляющее большинство остальных случаев тоже связывалось с мелкими партиями контрабандного товара, из них самое примечательное касается крепостного крестьянина Осенева, который купил в 1744 и 1747 годах 75 пудов ревеня на базарной ярмарке в Ирбите у джунгар, прибывших туда на торги. Этот предприимчивый человек доставил ревень в подмосковную деревню, а потом возвратился в Сибирь с российскими товарами, приобретенными в Москве и Казани. Свой ревень он тайком «спихнул» одному московскому купцу и смоленскому еврею-лавочнику по 60 рублей за пуд, конечно же прекрасно при этом нажившись. Того смоленского лавочника задержали при попытке вывоза своих 37 пудов ревеня из страны. Даже если многократно преувеличить раскрытые случаи контрабанды, все равно будет трудно поверить, будто их участники нанесли серьезный ущерб государственной торговле ревенем на западноевропейских рынках.