Мать-одиночка (СИ) - Любимка Настя - Страница 39

И на следующий день, осмотрев для виду Лилю, мрачный как туча Герхат вышел к ожидавшему окончания магического ритуала Виттору. В глаза маршалу он при этом посмотреть не сумел, отвел взгляд в сторону. И сухо доложил:

— К моему величайшему сожалению, возникли некоторые сложности по быстрому возвращению речи вашей дочери.

— Но вчера вы сказали… — вскинулся Виттор.

— Вчера мне картина представлялась иной. Видите ли, магия затрагивает весьма тонкие сферы, где нет ничего постоянного и однозначного.

— Но это значит, что завтра все тоже может поменяться?

— Может да, а может и нет, — неохотно сказал Герхат. — Но в любом случае вы не должны падать духом. Пусть и не так быстро, как мы надеялись, но речь к Лиле обязательно вернется. Тут очень многое будет зависеть от вас, от вашей любви к дочери.

— Да я-то ее люблю! Я так ее люблю, что поражаюсь, как жил без нее раньше! А вот она… — Виттор снизил голос и наклонился к уху лекаря: — Вы бы не могли… ну… сделать как-то так, чтобы и она… чтобы ее любовь… — Он окончательно сбился и даже покраснел.

— У любви, — сказал седой маг, — есть одна особенность. Настоящая любовь всегда независима. Ее невозможно создать колдовством, но ее и нельзя уничтожить. Она либо есть, либо нет, третьего не дано. Повторюсь: если она настоящая. Любовь приходит незванно, и уходит она тоже сама. Разумеется, не любовь детей и родителей — та должна быть всегда. Правда, порой и она может запрятаться. Вот тогда я могу помочь убрать преграду.

— Но ведь я люблю дочь по-настоящему! — воскликнул Виттор. — А она меня? Мне кажется, Лиля как раз прячет свою любовь ко мне… Уберите, прошу вас, эту преграду!

— Да она вас тоже любит, уверяю! — преувеличенно бодро замахал руками Герхат. Но голос его все-таки дрогнул: — Нет никакой… преграды.

Когда он вышел из дома маршала, то повернул не к себе, а отправился к старинному другу, где впервые за последние лет пятьдесят напился до бесчувствия.

*

Виттору не терпелось поговорить с дочерью. Сообщение мага-целителя о том, что нормально Лиля заговорит еще не скоро, его, конечно, расстроило, но зато утешило заверение о том, что дочь его любит. Насчет преграды Герхат напустил, правда, тумана, но маршал подумал, что тот как раз и имел в виду невнятную речь.

Зайдя в Лилину комнату, Виттор начал как раз с этого:

— Лиля, ты, главное, не переживай, что не можешь пока хорошо говорить. Герхат… тот добрый дядя, что был у тебя, сказал, что ты обязательно заговоришь! Не сразу, но непременно. И ладно! И подождем! Правда ведь? Все равно ты знай, что я тебя очень-очень люблю. Больше всего… больше всех на свете!

Дочку последнее утверждение явно заинтересовало.

— Бо Ма? — спросила она.

— Больше Малены?.. — догадался маршал. И без раздумий ответил: — Да, больше Малены. Ведь ты моя родная дочь, родная кровь. Но я хочу, чтобы ты поняла. Ты уже большая девочка… Так вот, мы с леди Маленой хотим пожениться, но это вовсе не значит, что ты…

— Бо ма? — перебила его Лиля.

— Да, доченька, да, — закивал Виттор. — Я ведь уже сказал, что люблю тебя больше Малены.

— Бо ма? — снова спросила девочка, и в ее голосе явно послышалось раздражение.

— Да! — отчетливо и громко, словно Лиля была глуховатой, стал повторять Виттор. — Я! Люблю тебя! Больше Малены!

— Ты глу! — затрясла кулачками дочка. На ее глазах выступили слезы. — Бо ма?!

И до него наконец дошло.

— Больше мамы?.. — сглотнул Виттор. — Но ведь мама… Да, кстати, хотел тебя спросить. Ты написала тогда на стекле: «Мама была»? Или «мама бывает»?

— Нет! — подпрыгнула Лиля. — Не бы!

— Не очень понял… «Не была» или «не бывает»? Но ведь она же была. И в принципе мамы бывают… А-аа! Я догадался, что ты хочешь сказать! Не то и не это, правильно? Я просто ошибся, неправильно запомнил… Погоди-ка! Я придумал! Как же я сразу-то… Сейчас я дам тебе бумагу, и ты снова это напишешь, а я отнесу запись королю, и он…

— Не бу! — отвернулась девочка.

— Но почему?

— Ты глу, — вздохнула Лиля.

Виттору и впрямь стало казаться, что он «глу». Глупец, тупица! Он никак не мог найти общий язык с собственной дочерью! Да, это сложно. Особенно когда дочь физически не могла сказать то, что хотела. Но разве дело только в речи? Ведь когда любишь, слова не так уж и нужны, а Лилю он любил, это Виттор знал точно. Но, видимо, не получалось у него донести до нее в полной мере эту любовь… Тем не менее сделать это нужно было непременно, хотя по сложности поставленная задача казалась ему труднее, чем взятие небольшого города. Или даже большого. А то и хорошо укрепленной крепости. Эх, то ли дело — с криком «Ура!», саблей в руке, да на лихом коне!.. Ему сразу вспомнилось: «Мама лошадь» и сделалось очень грустно. Это он сам лошадь. Даже не лошадь — осел.

А на другой день пришла Малена. Она не сердилась, но выглядела весьма озабоченной. И сразу спросила:

— Ты зачем вчера напоил Герхата?

— Я? — поразился Виттор. — И мысли не было! Я даже не знал, что он вообще пьет.

— Я тоже не знала, — хмыкнула баронесса. — До вчерашнего дня. Приполз уже ночью — никакущий! Его даже пускать не хотели, не узнали. Да лучше бы и не пустили. Полночи уснуть не давал — непотребно ругался, орал песни. В основном, очень грустные. Я даже поплакала.

— Погоди, кто ругался? Твой маг-лекарь?! Герхат?..

— Ну да, я же говорю… Правда, он только себя ругал, как только не обозвался! Кое-что я даже раньше и не слышала, записала на всякий случай — вдруг пригодится. Впрочем, сегодня он чуть на коленях не ползал, все прощения просил. И — да, что я, собственно, и пришла-то! Он же сказал, что Лилечке так и не удалось вернуть голосок. Так и останется теперь «бе» да «ме» на всю жизнь, бедненькая.

— Нет, что ты! — замотал головой маршал. — Он сказал, что все восстановится, только не скоро.

— Он просто не стал вас расстраивать, — погладила щетинистую щеку Виттора баронесса. — Бедненькие мои, хорошие. Но я все равно вас очень люблю.

— Правда? — вскинулся Виттор. — И Лилю?

— Конечно. Она же ни в чем не виновата, маленькая немая глупышка. И она же твоя дочь… Пойдем-ка, я поздороваюсь с ней. Может, узнает меня?

— Конечно узнает, почему нет?

Он шагнул к Лилиной двери, взялся за ручку, и ему послышался с той стороны быстрый топот, будто кто-то отбежал вглубь комнаты. Наверное, и правда послышалось. Тем более что Лиля сидела на тахте и держала в руках куклу. Правда, почему-то вниз головой.

— Здравствуй, Лилечка, — с некоторой опаской подошла к ней леди Малена.

— Бе-е!.. — свела глаза к переносице Лиля.

— Лиля! — заволновался Виттор. — Не надо, прошу!

— Ну что ты в самом деле, — захихикав, пихнула его в бок баронесса. — Девочка просто шутит, немного шалит. Правда, Лилечка?

— Ме-ее! — затрясла головой Лиля. А потом опрокинула на спину куклу: — Бум! — И задрала ей вверх ноги: — Бдыщ!

— Ну, знаете ли! — вспыхнула леди Малена и решительным шагом вышла из комнаты.

Виттор бросился за ней, но быстро вернулся — взъерошенный, красный…

— Ну зачем ты так, Лилечка?! — взмолился он. — Он же нас любит! И меня, и тебя, она сама мне это сказала!

Дочка посмотрела на него так, что маршалу захотелось провалиться сквозь пол.

— Ты глу! — постучала она себе по лбу, а потом тяжело вздохнула и махнула рукой: — Иди!

И он пошел в войска проводить внеочередную проверку. Мало не показалось никому.

*

Лиля сидела на подоконнике и смотрела на звездное небо. Малышке все никак не удавалось уснуть. За такой короткий промежуток времени случилось столько всего, что она была растеряна, напугана, а сейчас, ей все казалось дурным сном.

Как может папа, которого они так сильно любили, забыть о ней и маме?

Лиля намеренно не вспоминала братьев. Мысль о них причиняла ей боль. Как рассказать ему о том, что с ними случилось? Как поведать, что неугомонные близнецы устроили пожар и сгорели в огне, да еще неведомым образом перенесли ее к отцу, совсем в другой мир?!