Зюзя (СИ) - Булаев Вадим - Страница 59

… Пёс давно ушёл, а я всё сидел на траве, совершенно не обращая внимания на окружающий мир, и в голове у меня крутилась всего одна фраза из дневника Дмитрия: «Потешный лабрадор Бублик…». Как же тебя жизнь потрепала…

… Из этого состояния меня вывело тихое поскуливание добермана, решившей таким образом привлечь моё внимание.

— Ты грустить? Не надо, пойдём, — как умела, старалась подбодрить меня моя спутница. — До твой дом ещё далеко.

Я встал, тряхнул головой, чтобы сбросить грусть-печаль, осмотрелся и как можно бодрее, обратился к неизвестно, когда появившейся и крутящейся неподалёку провожатой:

— Рося, проведи меня, пожалуйста, в ближайшую деревню где есть дома и нет людей.

Собачка понимающе вильнула хвостом и легко побежала на юго-запад, не разбирая дороги. Я пошёл за ней. Мне была необходима привязка к местности — у Лёхи я так и не удосужился узнать своё точное местоположение в этом мире. Потому и решил поискать в брошенных домах, помимо патронов, какие-либо адресные документы, квитанции, справки, тщательно сберегаемые прежними владельцами в ящиках сервантов, что под полками с хрусталём.

Часа через полтора мы оказались на окраине когда-то зажиточной деревни. Добротные дома, устоявшие под всеми невзгодами прошедшего десятилетия, словно ждали своих хозяев, нахмурившись чужакам провалами окон. Потемневшие сараи, гаражи, курятники выглядели одинокими среди буйной, давно не кошеной травы. Что же, приступим, побуду незваным гостем…

В первом же доме мне повезло. Удалось найти целую пачку древних, пожелтевших, с выцветшими буквами, счетов за электроэнергию. Нашёл адрес, открыл атлас, ага… Не так далеко я и отклонился. Сразу же наметил себе путь ещё через пару деревень, чтобы потом выйти на дорогу неподалёку от злополучной железки, пройти по ней километров тридцать и начать забирать вправо, чтобы двигаться строго на юг. Вот только где гарнизон? Не хочу случайно туда выйти.

— Рося, ты знаешь, где много людей живёт? То место, куда полковник, в смысле второй человек, что из-под земли со мной вылез, ушёл? Там ещё рельсы есть.

— Да. — услышал я её ответ.

— Ты сможешь меня провести так, чтобы обойти поселение и выйти на дорогу?

На этот раз ответом стало негромкое: «Тяв!» и немного склонённая набок голова. Вот и хорошо. Теперь спокойно можно деревеньку обшарить.

Обычно я настойчиво не рекомендовал доберману заходить без меня в пустые дома. И не потому, что имею какие-то предрассудки. Причина самая простая — полно разбитого стекла на полу из окон, сервантов, люстр. Порежет лапу — и что делать? И мне неприятно, и ей радости мало. Однако Рося об этом не знала или не задумывалась, и хвостиком ввинтилась вслед за мной, а за ней увязалась, позабыв об опасности, и Зюзя.

Когда я заметил этих двух любопытствующих дам, то ужаснулся. Они стояли прямо на осколках непонятно чего бутылочного цвета, в изобилии разбросанного по комнате, и с интересом смотрели на стену.

— Так, красавицы! Не двигайтесь! Вы прямо на стекле стоите, сейчас все лапы порежете себе!

Вместо ответа был вопрос:

— Кто это?

— Где? — невольно сменил тему и я; проследил за направлением собачьих взглядов и увидел два плохо ретушированных, чёрно-белых портрета молодого мужчины в форме танкиста и неулыбчивой, такой же молодой, женщины. Сохранились, ни смотря ни на что… Накатила грустная ностальгия. Похожие портреты висели у моего деда с бабушкой. Я никогда не верил, что красивый, весёлый парень — это дедушка. Слишком по-разному выглядели человек из рамки и он. Теперь понимаю — разница была в пятьдесят лет; а тогда мне, ребёнку, казалось, что дед был на свете всегда и всегда был именно таким, каким я его видел в тот момент. Бабушка наоборот, почти не изменилась, только морщин добавилось.

Они сфотографировались в ателье на второй день после возвращения деда с фронта. Наверняка в лучшем, что имели в те голодные годы. Почему не вместе — загадка для меня до сих пор. И вот теперь, глядя на неизвестных мне хозяев этого дома я невольно ассоциировал их со своей семьёй. Наверняка судьбы в определённый момент их были похожи. Война, разруха, возвращение, первый ребёнок, дружные застолья с песнями и любовь.

— Это люди, которые жили в этом доме. Давно. А то, что вы видите — это их портреты в молодости.

— Зачем? — тоненький голосок собаки из Бубликовой стаи звучал почти любопытно.

— Зачем… Для памяти. Здесь люди изображены в те времена, когда были молодыми. Прошли годы, они постарели. И когда им становилось грустно, они смотрели на себя, молодых, и вспоминали всё то хорошее, что с ними происходило.

— Других изображение можно?

— Конечно. Не обязательно свой портрет — так называется это изображение, вешать. Можно и тех, кто тебе дорог, или кого ты любишь и хочешь помнить.

— Помнить… Я хочу портрет Алексея!

Я присел рядом с ней.

— Я не смогу тебе сделать такой, — моя рука гладила её по холке. Надеюсь, успокаивающе. — попробуй вместо портрета найти какую-нибудь вещь своего друга и в те дни, когда тебе будет грустно, просто приди к ней и вспомни о нём. И сразу станет легче. Память живёт не в вещи, а в тебе, в твоём сердце.

Рося стояла, понуро опустив голову. Жалко её, и помочь ничем нельзя… Такие раны только время залечивает, да и то не до конца.

— Не дёргаемся! — я подхватил собачку на руки и вынес из дома. Вернулся за Зюзей.

— Тот волк говорить, что когда ты умирать, я приходить в их Место. Он радоваться и ждать. Но я не хочу, живой лучше память.

— Спасибо, подруга, — искренне ответил я, с усилием поднимая на руки не самую лёгкую четвероногую на свете. Мне тоже лучше с тобой, чем одному. А куда это он тебя звал? Я ничего не слышал.

— Он говорить только для я. Его Место… — и тут я увидел. Склизкая, серо-зелёная, массивная колонна, стоящая среди деревьев. Вторым образом был вид издалека: из зелёной массы леса ввысь стремилось что-то иглообразное, очень высокое, с лёгким свечением в верхней точке, уходящим в облака.

Слизень… Образ точно соответствовал полученному от полковника описанию… Это многое объясняет… И здоровых щенков, и быстрое восприятие… Но оставался ещё один вопрос:

— Зюзя, а почему он тебе это рассказал?

— Он говорить — я ему нравится и очень красивая, — в её голосе определённо слышались женское кокетство вперемешку с лёгкой небрежностью роковой красавицы, разбившей тысячи мужских сердец.

— Волк прав, ты самая лучшая, — подыграл собачьему тщеславию я, впрочем, особо не покривив душой, и поставил добермана на крыльцо. — Не надо ходить в дома без необходимости — лапы порежете. Зюзя, объясни это ей, — кивком указал на с интересом слушавшую нас собачку.

К сожалению, ничего полезного в этой деревеньке, как и в следующей, найти не удалось. Все продукты и хоть что-то мало-мальски ценное было вывезено. Готов поспорить, что мародёрскими командами из гарнизона. Если с едой проблем у меня пока не было, то ситуация с патронами требовала немедленного решения. Вечером, расположившись на ночлег в старом сарае, я опять рассказывал. Сегодня остановились на «Аленьком цветочке». Обе ушастые слушали меня с интересом, не перебивая, причём доберман, по своему обыкновению, лежала, привалившись к моему боку, а Рося напротив, метрах в двух, по лисьи навострив ушки.

Когда совсем уже засыпал, неожиданно кто-то мягко тронул меня за ногу. Я вскинулся — это оказалась маленькая охотница, решившая тоже улечься рядом со мной и свернувшаяся калачиком под моим другим боком. Гнать не стал, вот только спать пришлось по стойке «смирно» — жалко было будить разумных своей вознёй.

Весь следующий день опять шли, делая привалы на отдых. Отсутствие каких-либо событий несказанно радовало, внося покой и умиротворение. Про покойного послушника больше не говорили, однако я чувствовал, что наша провожатая о нём думает. Слишком грустной выглядела она, слишком грустной…