Аттила - Дан Феликс - Страница 16

Смелость ритора забавляла Аттилу, и он далеко не неприязненно ответил:

– Они могут принимать дары, лишь бы не с целью подкупа.

– Император, – с горечью заговорил Максимин, – для удовлетворения тебя, вынужден был предписать сенаторским родам продать их наследственные драгоценности, так же как необходимую для стола золотую и серебряную посуду, а лучшие вина…

– Я пью только воду из этого деревянного кубка, о патриций, – прервал его Аттила, поднимая кубок и отпивая глоток, после чего обтер рукою свои толстые губы. – Вы жалуетесь, что ваша государственная казна пуста, – продолжал он, – но почему она пуста? Потому что императоры ваши тратят громадные деньги на бессмысленные зрелища, состязания, на ненужную роскошь, на изумительные постройки! Народ, у которого нет больше достатка в железе, чтобы отразить соседей, должен и свое золото отдавать этим соседям, имеющим на него неоспоримое право. Как дерзаете вы так расточать мое золото, хранящееся в ваших сундуках? Но однако, какой я варварский болтун, не так ли, мудрый ритор Приск? Прости, благородный патриций, мы, гунны, умеем только ездить верхом, а не сплетать красивые речи. Да и дела свои я не способен разбирать по порядку. Вот я беседую с вами, а между тем еще не расспросил моего посла, Эдико, как он исполнил свое поручение и как провел время в великолепной Византии?

Послы изумленно переглянулись.

– Неужели он и в самом деле еще не расспросил его? – прошептал Примут в недоумении.

– Наверное! – также тихо отвечал Приск. – Внимание, о Максимин! Сейчас мы узнаем тайну Эдико!

Глава тринадцатая

Говори откровенно, – приказал царь, – этих византийцев незачем стесняться. Они ведь друзья наши, а от друзей у гуннов нет тайн.

Эдико выступил вперед, глубоко поклонился и начал совершенно спокойно:

– В несравненной Византии я видел, слышал и испытал нечто невероятное. Правду сказал тот готский король, который, прожив в этом городе несколько дней, воскликнул:

«Здесь существует множество вещей возможных и столько же невозможных!»

Послы обменялись довольными взглядами.

– Даже невозможных? – медленно спросил Аттила.

– Суди сам, мой господин, возможно или невозможно то, что пережил я, твой посол. Ты сам назовешь это невозможным. И доказательство я положу на твои колени.

Все присутствующие с напряженным вниманием слушали германца, начавшего свой рассказ.

– Вигилий пришел за мной в отведенный мне дом и повел меня к Хрисафию, могущественнейшему лицу в византийской империи. Путь наш лежал мимо роскошных дворцов, населенных придворными и первыми вельможами государства. Громко восхвалял я великолепие этих зданий без всякого злого умысла. Меня поразил странно-пытливый взгляд моего спутника, но я не смог объяснить его себе. Когда же я уже стоял перед всемогущим евнухом, Вигилий, по моему мнению, весьма неприлично начал описывать ему мое восхищение императорской роскошью.

Затаив дыхание, Вигилий следил за каждым словом Эдико.

– Безумец! – прошептал он. – Что он, бредит? Но может быть он находит лучшим притворяться моим врагом…

– В конце, – продолжал германец, – Вигилий прибавил, и это была чистейшая ложь, что я называл византийцев счастливыми за их богатую, роскошную жизнь.

«Что хочет он сказать всем этим?» – со страхом думал Вигилий.

– Тогда Хрисафий сказал: «Ты можешь, Эдико, иметь такой же дворец и тонуть в золоте, если только захочешь».

«Когда же он перестанет говорить правду и начнет лгать? Что за безумный риск!» – мысленно сокрушался Вигилий.

– Я изумился. «Тебе стоит только оставить гуннов и перейти к нам», – продолжал Хрисафий.

«Я дышу наконец! Первая выдумка!» – подумал Вигилий.

– Я не находил слов от удивления. Тогда, – внезапно указывая пальцем на Вигилия, гневно продолжал Эдико, – в разговор вмешался вот этот человек!

– Он помешался! – в ужасе вскричал Вигилий.

На лбу у него выступил холодный пот, он повернулся к Эдико спиной, закрыл голову плащом и быстро направился к выходу.

Но на его плечи легли железными тисками руки четырех гуннов, давно уже окруживших и отделивших его от остальных послов, и повернули его на прежнее место. Они же удержали его от падения, так как ноги подгибались под ним. Дрожа в смертельном страхе, он вынужден был перед лицом ужасного Аттилы выслушать весь рассказ Эдико.

– Имеешь ли ты свободный доступ к Аттиле, – спросил меня Вигилий, – в его палатку или в его спальню?

Я отвечал, что когда повелитель мой не посылает меня в чужие страны или на войну, то я по очереди с другими вельможами стою на страже у его палатки, охраняя его сон, и по вечерам и по утрам подаю ему для питья кубок чистой воды.

– О, ты счастливец! – воскликнул евнух своим пронзительным, визгливым голосом. – Какое счастье ожидает тебя, если ты только умеешь молчать и обладаешь небольшой долей отваги! Я осыплю тебя высшими почестями! Но все это требует обсуждения на досуге, я же спешу теперь во дворец. Сегодня вечером приходи сюда на ужин, но один, без твоих спутников и без свиты.

– Я все еще сомневался в тайной мысли презренного. Я думал, что он хочет через мое посредство расположить моего повелителя к выгодному миру с Византией. Я обещал прийти. Он сделал знак. Вигилий схватил меня за руку и вывел из комнаты, а сам остался с евнухом. Вечером, за ужином у него я встретил только одного гостя – Вигилия.

При этих словах Вигилий упал, несмотря на поддержку гуннов; они грубо подхватили его и подсунули под него скамейку. Он не мог держаться прямо и сидел, прислонившись к колонне, в не отпускавших его железных тисках воинов.

Глава четырнадцатая

Послы с невыразимым удивлением слушали Эдико, который продолжал:

– После того, как рабы убрали со с гол а, Вигилий сам запер за ними дверь покоев. Предварительно убедившись, что нас никто не подслушивает, евнух и он взяли с меня клятву никому не открывать того, что я услышу, даже если бы я не согласился на их предложение. Я поклялся, потому что решил во что бы то ни стало узнать их тайну.

– И так-то исполняешь ты свою клятву, жалкий германец! – вне себя от отчаяния вскричал Вигилий.

– Я не нарушаю ее, – отвечал Эдико, – потому что я клялся молчать ради моего блаженства со святыми на небесах. Но я не верю в ваших святых: я надеюсь пировать в Валгалле у Вотана. И первый советник императора хладнокровно сказал мне: «Умертви Аттилу…»

Стены задрожали от криков ярости, ужаса и изумления.

– Умертви Аттилу, беги в Византию и будь после меня первым по могуществу, богатству и величию… Хорошо, что по византийскому придворному обычаю я оставил мое оружие при входе. Иначе боюсь, что в гневе своем я убил бы обоих разбойников. Вскочив с мягкого ложа как ужаленный, я хотел бежать прочь, когда внезапно, сам не знаю как, передо мной встала кровавая тень моего отца, и я вспомнил ту клятву, которую некогда произнес… Ты знаешь, о господин?

Аттила утвердительно кивнул.

– И тень отца моего произнесла: «Никогда не можешь ты лучше исполнить своей клятвы, как раскрыв перед всем светом позор императора, его предложение тайного убийства!»

Римляне смотрели друг на друга в безмолвном, неподвижном ужасе.

– Это… невозможно… – проговорил Максимин.

– Ты получишь доказательство, – спокойно продолжал Эдико.

– Что невозможно… для Хрисафия? – мрачно прошептал Приск сенатору.

– Тебя, достойнейшего и благороднейшего из всех вельмож столицы, – говорил германец, – избрал я своим спутником для того, чтобы ты был свидетелем моего рассказа. Обуздав свой гнев и оскорбленную честь, я согласился на гнусное предложение. Для того чтобы уверить их в моей искренности, я потребовал с них плату в пятьдесят фунтов золотом, будто бы для раздачи воинам, с которыми я стою на страже у палатки гунна.

– Вот золото! – радостно вскричал евнух и отсчитал требуемую сумму, которую всыпал в черный кожаный кошелек…